Кремлевский Папа
Шрифт:
не бывает. Как идешь, как несешь поднос, с каким видом подаешь… И улыбаться, улыбаться! Без улыбки к обслуживанию не допустят. А мы ведь разучились улыбаться. Под страхом казни не заставят нас рот раскрыть в улыбке – до того все опаскудело и опротивело, что никаких сил и терпения не осталось. А им, хоть помирай, а улыбайся. «Ваша судьба зависит от улыбок и уровня обслуживания»
, – говорили нам. Что тут скажешь? Душу из нас вытряхнули и заставляют улыбаться! Ты хоть раз пробовала насильно улыбаться? Получается не улыбка, а мука, страдание в упаковке… Но что поделаешь? Поверили мы в скорое освобождение и
улыбались.
вляли нас улыбаться.
Тошнило, но я перед каждым встречным скалила зубы. Пусть подавятся моей улыбкой!
Поселили нас во флигеле для прислуги. Там мы сидели и ждали указаний до полуночи, но гости так и не появились. Только после полуночи нам разрешили раздеть
ся и поспать. А утром снова
теребят. Еду, которая с вечера была заготовлена, выбросили, начали готовить новую. Жалко было видеть, как ветчину, красную рыбу, икру в мусорку выбрасывали. Несколько раз готовили вот так, а для кого – неизвестно, никто не приезжал. Кормили нас по первой категории. Спецстол, отдельная посуда и все такое прочее… Но были мы в клетке, Вер! Я старалась выслужиться, думала: отпустят в родную Марьевку, уеду и забуду все, как страшный сон. Только не суждено было моим надеждам сбыться… Через несколько дней ожиданий сказали, что едут гости
. Что тут началось! Обслуга носилась со скоростью бешеных поросят. Генром затормошил всех, задергал. Сразу предупредил: если кто будет ходить с
кислой миной, отправят в карцер – высокий гость не любит хмурых и невеселых, потому что сам веселый и жизнерадостный. Мы старались, как могли, выжимали из себя улыбки. К одиннадцати вечера начали съезжаться черные лимузины. В каждом сидела важная персона и охрана. Столы мы накрыли заранее. Сидели в своем закутке наготове, чтобы выполнить любое указание начальства по первому требованию. Но прошел час, нас никто не беспокоил, пробило полночь – тишина. И только в первом часу ночи поступил сигнал: подать сухого вина и минера
льной воды. Генром водрузил
на поднос и прошептал мне: «Вперед, Настя!» Иду в банкетный зал, ног под собой не чувствую, дыхалка захлебывается, вот-вот упаду, испорчу своим состоянием всю их малину. Но ничего, донесла благополучно поднос, поставила на край стола, разнесла вино и минералку
поближе, а сама свою улыбку насилую. Смотрю, наш главный куратор – Мавр, показывает большой палец, хорошо, значит. Гости между собой о чем-то шушукаются, а самый главный, усатый с трубкой, посмеивается, дым пускает, так внимательно осматривает меня, как первотелку на ярмарке. Спрашивает у Мавра: «Кто такая?» – «Я тебе о ней рассказывал…» -ответил Мавр
и подмигнул мне. Я скорее к выходу, прибежала на кухню и во весь
голос: там товарищ Сталин!.. Генром подскочил ко мне, зажал рот рукой, оттащил в сторону, зашипел со страхом и судорожной дрожью. «Запомни, – сказал он мне,-ты никого не видела и никого не знаешь! Поняла?» Я молча кивнула головой
, села в уголке, задумалась. Подбежали подруги, заговорили, спрашивали меня, кого же нам приходится обслуживать. Неужели Самого!?.. Нет, говорю, девочки, это мне померещилось. И ни о чем меня больше не спрашивайте! После моего похода отправились в зал мои подруги – одна за другой, четко, строго, как на параде.
А мне, не знаю почему, захотелось прыгать от радости. Волнение распирало, чувство чего-то важного и серьезного заполняло меня. Хотелось с кем-нибудь поделиться такой важной
радостью: я обслуживаю, вижу Самого-Самого вождя! Генром сунул мне в руки очередной поднос, и я пошла, нет, не пошла, полетела в зал. Так легко, жизнерадостно на душе стало, будто я прикоснулась к чему-то главному в жизни. Принесла зак
уску, выпивку, начала раздавать, а сама глазами стреляю, пытаюсь разглядеть получше гостей. Сам разгладил усы, достал трубку, закурил и подмигнул, улыбнулся мне. Он мне подмигнул!.. У меня в голове бредовая мысль родилась: подойти ближе, рассмотреть и убедиться. Подошла на расстояние трех шагов, налила в бокалы вина, подаю, а сама глазами зырю, чтобы удостовериться… Только скажу тебе, Вер, с портретами
никакой схожести нет. Передо мной сидел конопатый мужчина с седыми усами. Ничего величественного – обычный человек. Только вот апартаменты, обслуга, охрана – все заставляло задуматься, что не прост он, нет, не прост! Возвратилась на кухню вся в сомнениях. Подруги меня спрашивают: «Ты видела, уз
нала? А того, в очках, узнала?» Я не знала, что им ответить. Вспомнила предупреждение Генрома, сказала им: никого я там не узнала, отстаньте!
– Неужели ты, этот, Сталина обслуживала? – испуганно спросила Вера. – Да такого быть не может!
– И всю его шатию-братию…
– Не говори так, Насть! – зашикала Вера.– Толя может услышать. Да он нас с тобой, этот… Не знаю, что сделает… Он же в институте партийный секретарь!
– Мой тоже был партийным секретарем. И что из этого получилось! Будьте осторожны! Должность коварная, Вер. Не то скажешь, не туда позовешь, так выковырнут с должности и посадят.
– Теперь уже не сажают. Нечего бояться, значит. Скажи мне, этот, ты правда самого Сталина видела?..
– Вот как тебя…
– И разговаривала?
– Да, Вер, не только разговаривала, даже больше… Слушай дальше. Вот мы гостей напичкали и сидим в своем уголке, ждем дальнейших указаний. Зашел к нам Мавр и попросил идти за ним в банкетный зал. Мы пришли, остановились в сторонке, ждем
, Сам чуть приподнимается и спрашивает: «Где ты таких красивых невест нашел?» – «По всей стране искал!» – «Маладэць, маладэць!» И пальцем меня поманил к себе. Я подошла к нему. Он налил полный бокал вина, подал мне и сказал: «Давайте выпьем за красивых женщин лучшего грузинского вина!» Мавр тоже налил моим подругам по бокалу, предложил выпить. Мы, конечно, не пили, а только пригубливали – так нас и
нструктировали. Мавр расплылся в улыбке. Его рожа говорила: угодил, угодил шефу! Гости о чем-то беседовали своем. Вероятно, это было продолжение какой-то беседы. Мавр дал нам знак, мы поблагодарили и удалились. Только возвратились на кухню, тут же прибежал перепуганный Генром и дрожащим голосом спросил: «Как вы себя вели?» Мы ответили, что главный куратор
остался доволен, даже Сам благодарил.
Через некоторое время пришел Мавр