Крепость
Шрифт:
Поэтому, водонепроницаемые чехлы только для пленок! Надо посмотреть, есть ли нечто подобное в запасе у зампотылу.
Мой автомат! думаю теперь. Безусловно, я вынужден взять свой автомат и Вальтер на борт. От La Pallice они могут мне здорово пригодиться. Только, как разместить их на борту, я еще не знаю. На борту нет никакого ручного огнестрельного оружия: единственный пистолет только у командира.
С тех пор как Старик вручил мне приказ, все изменилось. Собственно я должен бы ликовать о том, что убираюсь из этой духоты спертого воздуха — но ликовать почему-то совсем не хочется.
Ты совершенно спятил, мальчуган!
Как угорелый ношусь по территории флотилии и с растущим нетерпением расспрашиваю всех о зампотылу, которого не могу найти, вопреки его привычке маячить то тут то там. Когда, наконец, ловлю его в коридоре первого этажа, он разыгрывает такую занятость, при которой ну вот никак, ни за какие сокровища мира, не может уделить мне ни минуточки, при всем его желании. Я же, однако, приноравливаясь к его походке, прямо в коридоре говорю:
— Господин заместитель командира части по материально-техническому обеспечению, мне нужны комплект кожаной одежды и морские сапоги.
И шагая в ногу, четко держа шаг рядом с зампотылу — голосом, не терпящим отлагательства:
— Господин заместитель командира части по материально-техническому обеспечению, я срочно нуждаюсь в комплекте кожаной одежды и морские сапоги и что еще у Вас там есть в запасе для человека, который должен подготовиться к посадке на борт подлодки.
— Возможно, у меня есть сейчас два комплекта кожаной одежды и две пары морских сапог, и что? — пытается острить зампотылу и смеется сам себе.
Однако неожиданно для меня он становится вдруг чересчур великодушным. Делает, правда, это таким образом, как будто ему приходится отрывать все, что я требую, от собственного сердца, но поскольку эти вещи для меня, то он пойдет на эту болезненную операцию. Он хочет выбрать все только лично и мне, непосредственно в мою комнату, прикажет все принести. У него есть, как раз для моей фигуры, подходящая амуниция…
Оказавшись снова в моей комнате, размышляю: Если бы Старик приказал мне, укладывай свои вещи — через час ты должен быть на борту, это было бы самое то. А так, конечно, будет одно из этих проклятых продолжительных прощаний: «Два дня…» — Я, даже приблизительно, не знаю, что должно ремонтироваться на лодке и как долго это может продолжаться, чтобы, хотя бы «наполовину», подготовить U-730 к выходу в море.
И как мы только должны выходить из гавани по узкому каналу? Неужто нырнем в гавани? Едва-ли! Слишком большая вероятность встретить придонные мины. Если действующими под покровом ночи самолетами были сброшены несколько таких мин, то это никому не бросится в глаза. И кто знает, не лежат ли там еще и старые мины? Черт изобрел, к тому же, еще эти проклятые электромины, поднимающиеся только при импульсах проходящего мимо судна.
Блуждаю взглядом по своему оставляемому имуществу. Все за борт! Сбрасываю балласт, как при полете на воздушном шаре! В конце концов, я уже как-то привык к такому способу «членовредительства».
Что, интересно, станет первым трофеем грабителя, который проникнет сюда, в комнату полную оцинкованных тубусов для бумаг с хорошо сидящими крышками? Из моих принадлежностей для рисования… Жаль. Жаль оставлять хорошую бумагу.
А вот еще, на койке, лежат кучи исписанных страниц, которые я месяцами таскал с собой повсюду в толстой кожаной сумке. Где только эти листы уже не лежали: на полах от гостиничных номеров, у Кер Биби в La Baule — Симона нарочно бегала по ним мокрыми ногами — до домика в лесу Feldafing. Следовало бы оставить их там. Но этого, к сожалению, делать было нельзя: Я должен был иметь их с собой, чтобы работать над ними: изменять, дополнять, исправлять. И, кроме того, они содержат описания, которые можно считать секретными.
Слишком много инструментов! И целая дюжина скоросшивателей! Все написано без всякой пользы! Не остается ничего другого, как бросить некоторые листы в огонь.
Сколько уже моих картин также ушли… Теперь такая участь ждет и мои зарисовки и заметки. Пусть все идет к черту! Радует хотя бы то, что удалось спасти несколько вещей — пленки и важные копии журналов боевых действий и заметки, сложенные в обоих чемоданах, пылящихся сейчас в подвале Хельги.
Что, собственно, заставляет меня все еще верить в то, что в один прекрасный день мне удастся ими воспользоваться? Не овладевает ли мною идея фикс такого предвидения всего лишь, чтобы не погасить все мои надежды? Что это за силы, что хранят меня от погружения в абсолютную безнадежность?
Прежде чем упаковать выбранные листы спрашиваю себя: Может просто все выбросить или же просмотреть их? Решаюсь сначала прочитать их — дневниковые записи и списанные когда-то стихи: Merike — «Зимним утром перед восходом солнца».
Листаю дальше. Еще больше Merike. Нахожу записку с полной ерунды скороговоркой: «На пастбище среди ветвей робкая ветвистая косуля паслась», всякие придуманные названия для книг, краткие изложения содержания книг, которые я еще хочу написать…
Сильные разрывы вырывают меня из моих мыслей. Неужели янки снова атакуют танками у гаража Ситроена? Тут же слышу глухой лай наших противотанковых орудий.
Можно было предвидеть, что за гараж Ситроена будет горячий бой. Он — последнее
укрепление перед городом. Там, в траншеях и окопах, больше всего наших солдат.
Хочет ли Рамке уберечь своих парашютистов и для этого бессмысленно губит наших людей?
Во второй половине дня, когда я все еще сортирую страницы рукописей, меня посещает Старик.
— Радуйся! — говорит он. — К своим многим теориям ты получишь теперь еще и практический опыт. Плавание под шноркелем будет для тебя нечто новое.
Серьезен ли Старик, говоря это? После всего, что я знаю, плавание под шноркелем чертовски плохая идея. Экипажи лодок, снабженных шноркелями, которые приходили сюда в течение последних недель, во всяком случае, как раз не выглядели так, будто они прогуливались по садам Эдема.
— Твоими устами…, — возвращаю в ответ, только, чтобы сказать что-нибудь.
— Надеюсь, загрузка пройдет удачно, — слышу голос Старика как бы издалека. Он что, читает мои мысли?
— Да, надеюсь, загрузка пройдет удачно, — вылетает эхом из моего рта.
Тогда Старик говорит, как бы между прочим:
— У них, правда, есть несколько проблем — с подшипником коленвала и тому подобное…
Но, до того чтобы расписать мне прелести плавания под шноркелем и описать недостатки в лодке, Старик все же не дошел. Я напряженно жду, что же он на самом деле хочет мне
сказать.
Долго ждать не приходится. Внезапно он категорическим тоном объявляет:
— Бартль должен тоже пойти с тобой! — И затем неожиданно резко: — Ты должен заботиться о нем.