Крепость
Шрифт:
При этом он выгибается далеко в проход. Его глаза такие большие, как будто хотят выскочить из глазниц. Рот открыт. Выглядит так, словно все лицо хочет растянуться.
Тут же лодку пронзает серия взрывов от сброса глубинных бомб. Свет гаснет, но вскоре опять зажигается. Где много собак, там зайцу смерть… Hic et nunc — Per aspera ad astra — Ubi bene, ibi patria … Что еще? Конечно: Dulce et suave est, pro patria … Но оставим-ка мы это лучше. А вот еще: Disc, hospes, Spartae nos te hic vidisse iacentes / dum sanctis legibus obsequimur … Это подходит! Это точно отражает то, что нас ждет. И обычный в таких случаях ущерб: звон разбитого стекла. На кой черт расходуют при строительстве подлодки столько стекла в централе? Бомбы серийного бомбометания с трудом поддаются подсчету. Оберштурман, судя по его виду, все же пробует это сделать. Но вскоре сбивается. Говорю себе: Все, что происходит, совершенно логично. У меня нет ни малейшего повода поражаться этому: Я придан экипажу этой лодки, а потому делю теперь судьбу этой подводной лодки. Неотъемлемая часть ее? Мне везло — достаточно долго и сверх нормы. Пора отдать должок? Называется ли все это действительно «должок»? Вспоминаю всегда делавшего «должки» Старого Фрица: искривленный горб, костыль, кирка-мотыга, шарф на бедрах — будто сошедшего с излишне реалистичных картин Адольфа фон Менцеля.
Снова шум сбрасываемых бомб. Маленькие калибры, но при этом минимум одна полудюжина сразу. Hedgehog? Эта чертова штука позволяет производить серию бомбометаний перед носом корабля, а не как обычно только сбоку и за кормой.
По-видимому, Томми не хотят оставить никакой возможности нам выбраться.
Тяжелые бомбы, легкие бомбы — зачем им такая неразбериха?
Первый помощник проходит в центральный пост. Лицо сморщенное и какое-то маленькое. Может быть поэтому глаза его кажутся такими большими. Если это мучение продлится и дальше, то будет наш первый помощник ходить с усохшей головой. Как дикари создают подобные усохшие головы? Разбивают ли они там для начала, например, кости черепа? Иначе, пожалуй, и быть не может. Кости не усыхают…
Новый бой литавр. Натыкаюсь на вопрошающий взгляд централмаата, стоящего рядом с командиром. Это опять не тяжелые бомбы, а как и раньше: воющие мины-«сюрпризы».
Но в этот момент раздается сильный удар, и свет гаснет.
— Вот дерьмо! — произносит кто-то, и затем слышу, что система управления рулями вышла строя. Лейтенант-инженер появляется с фонариком в руке.
— Переключиться на ручное управление! — приказывает он.
Однако механизм ручного рулевого управления размещен перед кормовым торпедным аппаратом. А до того места приказы из центрального поста не проходят. Тогда я рывком поднимаюсь на ноги: Принимаю команды рулевым из централи и кричу их дальше в корму. Когда шум снаружи ослабевает, я сокращаю также и тон моего голоса.
Я чрезвычайно доволен, что, наконец, снова исполняю какую-то функцию: Передатчик приказов. Без меня теперь дело не ладится. Но с моей помощью оно бежит как по смазанному:
— Лево руля 10! Держать 30 градусов!
— Лево руля 10! Держать 30 градусов! — повторяет рулевой с кормы. Я киваю: Порядок!
Свет вспыхивает снова.
Наступает пауза, когда я более не получаю новых команд, и внезапно перед глазами
возникают, словно фотографии, образы грязных саксонских преступников: Как эти осужденные стояли перед стеной, ужасно небрежно, словно мешки с рваниной, привязанные к столбам и ждали, когда их изрешетят пулями… По сравнению с ними, мы просто в шоколаде!
Наконец снова поступает команда, которую я передаю в корму — поспешно и с удовольствием: Я должен оставаться сконцентрированным на деле! Концентрация сопровождающего в поездке… Концентрация сопровождающего передается и водителю.
Теперь я страстно хочу, чтобы командир приказал заложить на правый борт и полный вперед — убраться к черту из этого места! Закрываю глаза, напрягаю мышцы подбородка и внимательно прислушиваюсь. Вот оно!
— Право руля 30 — Держать 300 градусов — Оба двигателя…
— Право руля 30 — Держать 300 градусов! — передаю в корму, и команда эхом возвращается из кормы.
Но почему комендант запнулся? Я слышал только «… оба двигателя». Неподвижными губами предсказываю: «… полный вперед!»
— Полный вперед! — раздается — о, божественное проведение! — от командира. Хорошо, хорошо, киваю в подтверждение. Вроде все наладилось.
Без сомнения, это довольно сумасшедший курс! Но командир, пожалуй, что-то придумал…
Человек рядом со мной дрожит. Как осиновый листок, приходит мне на ум. При этом я никогда еще не видел, как дрожит осина. Тополя — да. Тополя, дрожащие на ветру… Их серо — зеленое мерцание писал Клод Моне. Но осины? Где вообще растут осины? Дубы, вязы, липы, ольха — но только не осины. Как хоть выглядят эти осины?
Команды по изменению курса больше не поступают. Я этого не понимаю. Может быть, уже исправили привод управления рулями? Возможно, из-за сотрясания корпуса что-то сместилось, а теперь опять стало на место?
Представляю себе это так: Взрыв одной бомбы испортил этот привод — а взрыв следующей снова исправил его. Господи! Что за глупости лезут в голову! Подождав немного, тащусь назад в центральный пост.
Близкий взрыв бомбы бросает меня на штурманский столик. Не удержавшись на ногах, валюсь на пол. Проклятые падлы! Это уже во второй раз! Им опять удалось свалить меня от ног!
Осторожно продвигаюсь к своему старому месту: передней переборке. Там я могу устроиться так, чтобы больше не падать. Удивительно, что еще никто не занял его.
С кормы доносятся обрывки команд.
Пытаюсь изо всех сил не заснуть. Хочу суметь постичь то, что думает командир, и быстро предположить, что он придумает в виде следующего хода… Однако думает ли он вообще о чем-то подобном? Когда он опускает веки, то всем видом — своей бородой и бледными щеками — напоминает Иисуса Христа на кресте — или скорее Христа вышедшего из могилы. Всем своим поникшим видом он говорит о том, мог бы быть мертв уже несколько часов.
Господи! Мне следовало остаться в Бресте и в полном покое ожидать команды Hands up! — Но в который раз я уже говорю себе это? И что называется: в полном покое? А кто знает, что было бы: Где Тот, кто мог знать наверняка, что еще произошло бы в Бресте… То, что может произойти с нами здесь в любую секунду, напротив совершенно ясно: Если бомба взорвется слишком близко — то спокойной ночи, малыши!
К счастью, мы хотя бы стоим на ровном киле. Удержать эту раскачивающуюся колымагу на ровном киле — та еще штука! Наши ноги должны были стоять, по возможности, на
горизонтальной плоскости. Так было бы лучше всего…
— АТАКА! ПРИНЯТЬ ВПРАВО! ПОГРУЖАЕМСЯ! — Эти слова звучат сейчас чистой издевкой. Мы не смогли бы вытянуть наше оружие, даже если бы захотели это сделать. Мы совершенно беззащитны, и можем лишь сдаться на милость победителя, как это сделал бы тот, у кого из руки выбили его кольт.
Новые взрывы. Ближе чем последние? Лодка встряхивается так, как будто она мчится по заброшенной, усыпанной щебнем грунтовой дороге. Бульканье воды втекающей в раздираемое взрывами чрево лодки не стихает…