Крепость
Шрифт:
— Собственно, мы хотим как можно скорее отправиться.
— Большинство, конечно, не имеют готовых писем, они еще только должны будут написать их, — вмешивается в разговор Первый помощник.
— Хорошо. Часа хватит — или полтора? — отвечаю ему.
— Думаю, часа должно хватить. Давайте, старпом, поднимайте тревогу! — произносит инжмех, и едва лишь Первый помощник уходит, из него вдруг прорывается наружу:
— И все же, это свинство так поступать. Лишать людей последней радости!
Я не хочу еще больше возбуждать инжмеха. Поэтому не говорю ему, что мы уже разместили целый мешок почты в «ковчеге» — исключительно от персонала Флотилии.
— Простите, — говорит инжмех, — но мне надо тоже приняться за дело, — и удаляется быстрым шагом к своему бараку.
В этот момент нарисовывается Бартль и гремит уже с пяти метров:
— Ручные гранаты, господин лейтенант! — и протягивает мне связку из пяти ручных гранат, словно букет цветов.
— Это же гранаты с рукоятками, как толкушки для кухни. Я думал, Вы раздобудете современные ручные гранаты.
— Не оказалось, господин лейтенант. У них здесь только трофейные гранаты — бельгийские или голландские. Они точно не знают. Зато, эти гранаты довольно просты для удержания в руке — у нас такие были раньше. Вы же в этом разбираетесь, господин лейтенант, не так ли?
— Не сомневайтесь, точно на такие штуковины меня и дрессировали.
Принимаю решение: Три штуки в «ковчег», одну беру с собой на крышу, а последнюю кладу Бартлю на приборную панель. Покончив с гранатами, обращаюсь к Бартлю:
— Переодевайтесь, собирайте весь Ваш хлам, и самое позднее через час, быть снова здесь. И еще: соберите у тех, кто написал, письма.
То, что я за всю свою жизнь лишь однажды бросал боевую ручную гранату, я думаю, Бартлю знать не обязательно: Какое тогда было волнение в Глюкштадте! Дважды мы должны были выходить на учения в полной экипировке и стояли, ожидая окончания причитаний двух парней, которые никак не могли справиться с этими чертовыми штуковинами, но, к счастью, у нас был один чокнутый кобольд, унтер-офицер, муштровавший нас быстро бросать эти «хлопушки» через бруствер, пока они не взорвались в руках.
Потому я испытываю старую антипатию к ручным гранатам. Но что иное мы можем придумать, как не вооружиться с ног до головы?
Адъютант, как черт из табакерки, внезапно вырастает передо мной. Хочу уже наехать на него, но его лицо буквально сияет:
— Поздравляю с повышением по службе!
— Это как? Почему?
— Сообщение только что поступило телеграммой. Вам присвоено, номера приказа пока не знаю, звание обер-лейтенанта!
Не могу найти подходящих слов. Наконец выдавливаю:
— Довольно поздно!
Адъютант в изумлении пялится на меня. Он, наверное, ожидал, что я запрыгаю от радости на одной ножке.
— Я уже достаточно давно являюсь лейтенантом Германского Военно-морского флота — и это потому, что всегда прибывал лишь короткое время в какой-либо части, и всегда как прикомандированный к ней…
— Но теперь…
— Теперь и имеющееся мое звание, и вообще положение вещей, меня совершенно удовлетворяет!
Адъютант недоверчиво смотрит на меня.
— Все равно. Мои искренние поздравления!
Он улыбается и подает свой плавник. Этот парень разом напускает на лицо некое обязательство. Затем объявляет голосом рекомендателя:
— Но это еще не все! Мы узнали от Вашего командира, сколько погружений Вы имеете за плечами — седьмой и восьмой боевой поход на U-96 под командованием капитан-лейтенанта Леманн-Вилленброка и теперь еще на U-730. Этим Вы заслужили нагрудный «Знак подводника»!
Когда все это слушаю, то больше уже и вовсе не знаю от сильного смущения, что должен сказать в ответ. Адъютант спасает меня, выступая спасательным кругом: Он достает из кармана футляр, а из него латунную брошь. Подает их мне и говорит:
— На Вашу куртку я, Вам, к сожалению, не могу прикрепить этот знак.
Тут, наконец, я снова прихожу в движение и принимаю золотую птицу в правую руку.
— Вторично говорю Вам: Мои сердечные поздравления! — громко объявляет адъютант, но теперь уже с большей тщеславной уверенностью в своей правоте.
Тысяча чертей! так и подмывает меня бросить в ответ, однако, проглатываю эти слова и задумываюсь: Что же теперь делать? А затем: Надеюсь, адъютант не ожидает от меня сейчас приглашения к празднованию. Круговая чарка в «ковчеге» была бы достаточной для такого случая, ведь так как иначе мы все еще находимся здесь, и хрен его знает, когда нам удастся выехать.
Адъютант ведет себя так, как будто я внезапно стал совершенно другим человеком — так сказать ему «подобным». Теперь он разговаривает как обер-лейтенант с обер-лейтенантом и при этом становится более разговорчивым:
— Томми постоянно сбрасывают здесь свои мины, так как у нас здесь довольно мелко. Я отметил здесь кое-что для Вас…
Он достает из нагрудного кармана добросовестно сложенный лист формата А4 и разглаживает его. Затем зачитывает:
— «23 июля 1943 года здесь затонул один из современных тральщиков — М-152 — и это в многократно проверенном и протраленном районе». Это должно Вас заинтересовать, нет?
Говорю себе: Ты должен вынести и это! Вот хороший повод еще раз потренироваться в собственном самообладании.
Погружаюсь в свою новую роль, изображая себя чрезвычайно довольным его поздравлениями — и это при том, что мне сильнее, чем прежде, хочется бросить парочку ручных гранат в расстилающееся предо мной болото летаргического сна — и сделать этих лентяев здесь бодрыми и активными, просто так, ради шутки.
— У нас здесь, на рейде, случилось несколько происшествий! — адъютант начинает снова. — Здесь в прошлом августе два патрульных катера были уничтожены самолетами-штурмовиками!