Крепость
Шрифт:
Бартль понимающе кивает и вместе с «кучером» начинает сдвигать и передвигать мешки с дровами так долго, пока они не образуют подобие бруствера с бойницей для обзора и обстрела, в случае чего. Я могу положить перед собой автомат, и вести наблюдение хоть полусидя, хоть полулежа — очень удобно. Эх, были бы у меня очки как у мотоциклиста! Но затем говорю себе: При нашей максимальной скорости в 50 километров в час будет не слишком плохо, даже со встречным ветерком.
— Немного влажно здесь, — говорит Бартль, а «кучер» удивляется мне, как будто здесь наверху я хочу продемонстрировать ему цирковой номер. Бартль же держит в зубах мундштук своей неразозженной трубки
— Коли быть собаке битой, найдется и палка! — отвечаю ему, а затем отдаю приказ продолжить движение, и «ковчег» тут же начинает движение, опять медленно и тяжело.
Газ слабое топливо — ничего не попишешь. Бог его знает, как все пойдет, когда однажды придется преодолевать настоящие подъемы.
Бартль теперь занял место рядом с водителем, и позади появилось свободное место — вполне достаточное, например, для моих манаток, накопившихся в Бресте. Но я был вынужден оставить их там, так как на подлодке не было места.
Жаль тех моих хороших вещей: Они валяются теперь где-то там…
Могу только удивляться себе: Едва из одной крупной неприятности выберусь, как тут же влезаю в новую!
Сейчас стоило бы озаботиться тем, как функционирует связь с кабиной. Сквозь такой шум мои сигналы, наверное, не пройдут. Но я же обговорил с Бартлем сигналы по перестукиванию. Потому раскладываю приклад и с силой бью им о крышу.
Водитель не реагирует: «Ковчег» катится дальше.
Только когда несколько раз грохочу по крыше, «леший» тормозит.
Ясно, так дело не пойдет! В задранную вверх на меня рожу Бартля говорю:
— Бартль, это всего-навсего проверка! И будем тренироваться столько, сколько потребуется, пока не научимся реагировать сразу. Пока не посинеем! Итак, повторяю еще раз — Один сильный удар: стоп! Два удара: стоп и вон из машины, в кювет! Беспорядочные удары по крыше: Воздушная тревога! Опасность сверху — врассыпную! Сразу прочь с дороги и в любое укрытие!.. Это Вам понятно? — спрашиваю Бартля с угрозой в голосе.
— Исполню! — звучит в ответ.
Тут уж я просто накидываюсь на него:
— «Исполню»! Если Вы еще раз скажете «исполню», мое терпение лопнет! Обещайте мне, что такого больше не будет!
— Ну…, — выдавливает из себя Бартль, затем сжимает на какой-то момент зубы, и с шумом выпаливает: — Так точно, господин обер-лейтенант!
Когда «ковчег» вновь трогается — я, после того, как мы проехали где-то около километра, вновь резко бью прикладом по крыше кабины, и на этот раз «кучер» сразу жмет на тормоз.
Вот, пожалуйста! Сработало!
Я предусмотрительно придерживаю при себе остальные знаки «дрессуры».
То тут, то там встречаются беспорядочно лежащие разбитые и проржавевшие жатки и еще какие-то уборочные машины. На старых стожках соломы растет мох и трава. Вижу несколько домов справа и слева от дороги, но нигде ни одного человека. Дорога мелкими волнами колышет меня, убаюкивая: эти дорожные волны, словно вытянутые серые морские зыби, свинцово-серые, как после шторма. Далекие поля и луга образуют видимую линию горизонта: пасмурную, серую даль. Насколько иначе должна была бы выглядеть она при солнце, не завешенном этой тонкой вуалью пара? Дорожные волны медленно колышут меня вверх и вниз, и на несколько секунд чувствую себя как на море. Но это приятное чувство внезапно исчезает: Три курицы, волнуясь и дико кудахча, вдруг выбегают перед нашим «ковчегом», размахивая при этом крыльями. Вот уж тупая птица: вместо того, чтобы убегать прочь в сторону от дороги, эти чертовы бестии мчатся непосредственно перед передними колесами и при этом одновременно издают отвратительное, звенящее от страха и возмущения кудахтанье. «Кучер» старается поймать колесами хотя бы одну из трепещущих крыльями пташек, но наш «ковчег» не движется достаточно быстро. Ну и черт с ними! Одна из немногих противных мне картин, это вид раздавленных транспортом мелких животных. Знаю людей, которые даже на зайцев охотятся с помощью автомобиля. Отец Симоны, например — был большой специалист в этом деле. Сначала я думал, что он просто хвастал, но затем, однажды, он притащил несколько страшно изуродованных зайцев.
— ea donnera une bonne soupe! — были его слова при этом.
Сколь же много есть людей, которым убийство доставляет удовольствие! Помню карпов в рыбном магазине «Северное море» в Хемнице, где продавцу доставляло такое явное удовольствие бить карпа по голове тяжелой деревянной дубиной, что я, будучи ребенком, страшно боялся этого человека. Хруст, с которым он затем вонзал нож в рыбью голову, чтобы распластать рыбину в длину на две дрожащие половины, намертво засел в моей голове.
Чтобы изгнать из мозга подобные картины, непроизвольно пронзающие меня, намеренно перекрываю их другими. При этом в мозгу возникают образы командира подлодки U-730. Отчетливее всего вижу его на мостике, вскоре после швартовки, когда фотографирую его, высоко подняв фотоаппарат, и представляю себя на его месте, в гордой позе, с устремленным вдаль взглядом — непревзойденный герой-подводник. Но затем хочу, как на контрасте, увидеть то его лицо, какое у него было в тот момент, когда он узнал, что серебрянопогонники смылись с лодки как крысы с тонущего корабля.
А потом картинки быстро, как в калейдоскопе, сменяют друг друга: Вижу то кривоногого шефа Флотилии с его огромной дворнягой, то вымершие улицы La Rochelle, то хлопающие ресницы шлюх в глубокой тени маленького кафе, то Крамера с его дьявольской ухмылкой…
Еще бы пару дней, думаю я, и едва ли у нас вообще была бы надежда на то, что нам когда-либо удастся вырваться. А сейчас мы катим на своем газогенераторе по южно-французскому ландшафту…
На какой-то миг до меня с трудом доходит, что это я качу по дороге на таком нелепом транспорте… Если бы дело было только во мне, то приказал бы теперь же остановиться и несколько километров протопал бы пешком, а затем укрылся бы в какой-нибудь попутной деревушке, отоспался бы несколько дней и попытался переодеться в чистое.
Но это было бы гиблое дело — знаю наверняка. Если бы только я поддался этому востребованному моим телом способу отдыха и восстановления сил, то легко мог бы оказаться в чертовом пекле. В конце концов, такое положение вещей может свершиться в любой момент и может зависеть от каждого часа нашего пребывания в дороге.
Небо проясняется. Но то там, то тут, в низинах лугов пока еще лежат клубы молочного пара. Поля здесь тоже полностью убраны. Вероятно в этом причина того, что я никого не вижу?
Я предвидел и засаду и то, что нас будут преследовать. Глубоко в душе я расписывал себе всевозможные непредвиденные неожиданности — но только не мог себе представить эту звенящую тишину и спокойствие. Мы тихо плетемся по этой местности словно туристы, как будто и вовсе нет никакой войны. Только то, что, казалось бы, обжитые места стоят как вымершие, беспокоит меня.
Деревья теперь плотно сжимают обе стороны дороги. Подо мной течет под колеса лента дороги, сверху, меж верхушек деревьев, протекает лента неба — немного светлее, чем дорога. Думаю, что уже скоро цвета неба и дороги сравняются.