Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Ты обещал мне вдаль веков нынче заглянуть, - напомнила за едой Улита.
Букал неодобрительно покачал головой. Соловей смешно сдвинул брови (он хмурился редко), однако сказал:
– Обещанное надобно отдавать…
– Может, гостья пожалеет тебя, простит обещанное?
– попытал почву хозяин кельи.
Улита заупрямилась:
– Нет, не прощу! Сделай милость, Соловей, ты же обещал. Я, наверно, никогда к взаправдашним волхвам больше не попаду. Завтра ведь уеду… Как такое упустить?
– Вдругожды не попадёшь, - твёрдо предрёк Букал.
– Глупьём
Он полез на полати, достал из своего подголовка ларец, извлёк оттуда склянку и вышел из избы.
– Что у него в склянке?
– полюбопытствовала Улита.
– Каменный порошок, - неохотно сказал Букал.
Улита поспешила за Богомилом на воздух, следом за ней - Род.
Букал вышел последним и предупредил:
– Не приближайтесь к нему, пока я не велю.
Соловей осторожно помалу сыпал порошок в костёр и окутывался странным сиреневым дымом.
– Кто бел-горюч камень-алатырь изгложет, тот мой заговор переможет, - уже не обычным своим тенором, а чужим глуховатым голосом без родного выговора произносил волхв.
– Тридцать три ворона несут тридцать три камня, бросают в огонь на триста лет, высекают три тысячи искр, кинут камень, подымут пёрышко, сами молчат, камни вопиют…
– Что он говорит?
– тормошила Улита длинный рукав Букалова емурлака.
Букал молчал.
– Соловей мару на себя вызывает, - шёпотом пояснил Род, - Как мара на него найдёт, начнёт будущее видеть…
Волхв стоял у костра, простирая руки к огню, дыша обволакивавшим его дымом, багрянея лицом…
Букал подал знак, и они приблизились.
– Красные села - белый град!
– будто не земным, горним голосом закричал Соловей.
– Каменный детинец, златоглавый собор… Из собора митрополит шествует… Обочь - сам великий князь в золотой порамнице и порфире [29] … Столица! Столица!..
[29] ПОРАМНИЦА, ПОРФИРА - царское наплечное украшение и пурпурная мантия.
– Наше Кучково - столица?
– не веря своим ушам, вымолвила Улита. И вдруг закричала: - А через пятьсот лет? Через пятьсот лет?
– Бросают в огонь на полтысячи лет!
– трудно выговорил Богомил с лицом красной меди.
– Род, уведи гостью, - попросил Букал.
Она отскочила от вежливого прикосновения юноши.
– Христиане передрались! Христиане передрались!
– радостно возопил Соловей.
– Сами своего попа ведут на костёр…
Улита мотала головой, непроизвольно покачиваясь. Должно быть, и до неё добирался сиреневый дым, обволакивавший волхва.
– А через осьмсот лет?
– требовательно простонала она.
– Уведи гостью, Род!
– приказал Букал.
Обхватив девушку, как столбик, Род понёс её к келье.
У огня тем временем слышался рокот Богомила:
– Бросают в огонь… на осьмсот лет!- Слова тяжкими жерновами выкатывались из гортани провидца.
Обернувшись, увидел Род его почерневшее лицо.
– Короба, короба!
– отчаянно оповестил Соловей, - Везде ульями - громадные короба!.. Над ними… плашмя… ветряки вверх крылами летают…
– Вздор.
А тот уже рухнул как подкошенный. Букал подхватил его и тоже тащил к избе.
Род у порога отпустил девушку и помог уложить новгородского волхва на полати.
– Уморила старика!
– досадовал Букал.
– Очи бы мои не видали…
Род натаскал на поветь волчьих шкур для себя и гостьи. И оба улеглись по разным углам.
– Не серчай, Родинька, - виновато попросила Улита.
– Я и вправду у вас объюродела. Как вернусь домой, так и побегу на исповедь. Долго мне теперь свои языческие грехи отмаливать. А ещё помолюсь, чтоб скорее тебя увидеть да окрестить в истинную веру. Станешь ты моим суженым…
– Князь станет твоим суженым, будущая великая княгиня, - напомнил Род.
– А, глумы это все, - отмахнулась Улита, - игры да забавы…
Род в возражение хотел молвить слово, но она задышала уже ровно и спокойно… Счастливица!
…Сон слетел с него лишь при третьем пении петуха. Род выглянул с повети. Шёл дождь-сыпуха. Сиротливым показалось юноше пустое мокрое новцо.
А в избе было тепло, сухо, в очаге - ещё жар. Но гостей след простыл. Лишь седые Букаловы космы свешивались с полатей.
– Хотел тебя добудиться, да Богомил запретил. Пожалел.
Очень уж хладнокровно говорил Букал. Он-то попрощался с гостями. Род не простился. Грудь горела обидой. Боясь хоть намёком обнаружить строптивость перед отцом, юноша промолчал.
– Не кручинься, - досказал проницательный Букал.
– Не простясь, поскорее встретишься. Такова примета.
4
Вресень [30] Род с Букалом встретили в новой келье. Два месяца ушло на перезахоронение их тайного обиталища. Мужики из Олешья таскали пластьё на плечах, чтобы не колеить леса, не торить просек. Сосновые бревна были ещё крепки, и хижину собрали почти без подмена. Потемневший от времени деревянный Сварог на расчищенном новце занял подобающее место. Лучший ягнёнок был заклан на его жертвеннике, дабы оберег покровитель своих отшельников от нежданных гостей.
[30] ВРЕСЕНЬ - сентябрь.
Наконец мужики ушли. Род остался наедине с Букал ом. Оба отдыхали на новых полатях от двухмесячных трудов, освещаемые жаром очага.
– Богомил, должно быть, уже вот так же отдыхает в новгородских хоромах на своей Людогощей улице после дальнего пути, - предположил Род.
Букал, не ответив, спустился с полатей, зажёг светец на столе, и в келье запахло изгарью [31] .
– Сойди ко мне, Родислав, - велел он.
Род, не ведая причины такой торжественности, сошёл к столу.
[31] ИЗГАРЬ - то, что остается после выгорания масла.