Кто-то плачет всю ночь за стеною
Шрифт:
— Че случилось? — спросил Макс.
Вероника Вячеславовна взглянула на него с вопросом: говорить или нет?
— Макс, знаешь, я тебе скажу. Но только никому ни слова, окей?
— Маман, ну конечно. Я те че — ребенок?
— Смотри мне…
Она погрозила пальцем, и Макс понимающе кивнул.
— В общем, Сергеич в больницу загремел. С собой пытался покончить.
Макс побледнел. Но на лице выступило не столько удивление или сочувствие, сколько тревога. Он, однако, поторопился что-нибудь ответить:
—
Дальше случилось то, чего он боялся. Мать заметила что-то неладное.
— Макс, на меня посмотрел! Живо! Че ты знаешь про это?
— Да откуда мне знать-то!
— Макс, блядь! Только попробуй соврать мне! Это не шутки. Человек умереть может. Ты в этом замешан?
— Маман! Да успокойся ты! Я же сказал, что ничего не знаю.
Вероника Вячеславовна ударила кулаком по столу, выкрикнула что-то невнятное, напоминающее больше животный вой, и ушла к себе.
Максу она не верила.
На следующее утро они почти не разговаривали. Только перед самым уходом Вероника Вячеславовна услышала от сына:
— Маман, я клянусь тебе!
Не смотря в его сторону, она ответила:
— Мы дали друг другу обещание. Если бы не ты, то…
То — что? Николай умер, подумала она, ничего бы не изменилось. Тут ее посетила совершенно безумная мысль: а вдруг он был бы сейчас рядом?
— Маман, ты чего?
Ничего, подумала она и хлопнула дверью, оставив Макса одного.
В тот же день он дал указания Димасику: все фотографии удалить, обо всем забыть. О причастности Макса — в первую очередь. Шутки кончились. Оставалось только надеяться, что Сергеич уже не оклемается. А если оклемается, то будет молчать. Но первый вариант был надежнее.
Ужинали сын с матерью молча. Макс боялся прервать тишину. Не только потому, что Вероника Вячеславовна выглядела по-прежнему нервной, но и потому, что каким-то образом она почувствовала, что сын врет ей. Пытаться было бесполезно. Он знал, что она знает. Оставалось только одно — пустить слезу. Однако нужно было придумать повод; с Шушаковой он был, а здесь — нет. Раскаяние по схеме «я оступился, прости» вряд ли сработало бы. Тогда Максу пришла идея: это была месть Сергеичу за то, что он приставал к нему. Нет, лучше к Димасику. Точно! Надо будет только поговорить с ним, решил Макс.
Уснул он с легким сердцем и приятной мыслью о том, что он сделает из Сергеича местного педофила, который домогался своих учеников.
А вот Вероника Вячеславовна уснуть не могла. Какой тут сон, когда… Когда Николая нет в живых. А ее даже не было рядом, когда он уходил. Единственная женщина, которую он любил, в это время была с сыном. Или бегала по школе и вытягивала из учителей тройки для него. Или выслушивала жалобы.
Макс. Макс. Макс.
Николай сказал, что он гаденыш.
Но Макс не такой. Нет.
Но если бы не он, она была бы с Николаем
Зачем? Зачем он попросил об этом?
Потому что он гаденыш.
Нет, Макс не такой.
Он особенный.
Он не такой.
Николай был тогда зол, поэтому наговорил много нехорошего. Николай, бедный Коленька. Вероника Вячеславовна плакала, уткнувшись лицом в подушку. Сил не было совсем. Ни душевных, ни физических. Сегодня было десять уроков. Завтра столько же. Спать осталось часов пять. Как же мало! Вот если бы часов десять-двенадцать. Хотя — какая разница? Уснуть-то она все равно не может. Здравая мысль отступала. Вероника Вячеславовна проваливалась в безумие. Вот же гаденыш.
Он не такой.
А зачем он подставил с экзаменом своих одноклассников?
Переходный возраст, трудный характер. Остальные дети — такие же.
Но ведь остальные никого не подставили…
Макс особенный, вот в чем дело.
Вот же гаденыш!
Нет, он не такой. Он не такой.
Вероника Вячеславовна завыла в подушку.
Как он довел Сергеича? Что же такого нужно было натворить, чтобы здоровый взрослый мужик захотел умереть?
Его же надо психиатру показать.
Неужели он действительно болен?
Он не такой.
Подушка вся мокрая. Через сколько прозвенит будильник? В таком состоянии нельзя идти на работу, нельзя вести уроки. Так и помереть можно. А ведь было бы не так плохо. Разве это жизнь? Там… там Николай. Может быть. Даже если ничего — все равно лучше. А Макс? Что — Макс? Как же он будет один?
Гаденыш.
Он не такой.
Тогда — почему, когда умирал любимый человек, меня не было рядом?
Он не такой.
Он не такой.
Он такой.
Макса разбудил шепот. Он кое-как открыл глаза и увидел в темноте сияющий лик матери.
— Он такой, — сказала она, рассматривая, изучая своего сына.
— Мамам, че случилось? — сквозь сон спросил Макс.
— Он такой.
Вероника Вячеславовна набросилась на сына с подушкой и стала душить его. Завязалась борьба.
Максу удалось скинуть ее, был он все-таки посильнее матери.
— Ты че творишь! — закричал он. — Совсем охуела!
Вероника Вячеславовна молча поднялась, обняла подушку и пошла к себе.
— Маман! — крикнул перепуганный Макс.
Но ответа не было.
Утро было самым обыкновенным. Вероника Вячеславовна приготовила завтрак и позвала Макса к столу. Завтракали молча.
Макс настолько был поражен спокойствием матери, что на мгновенье подумал: не приснилось ли это все? Начинать разговор он боялся. Еще он боялся, что она сошла с ума.
— Ты сегодня с первого урока? — вдруг нарушила тишину мать.