Кто-то в моей могиле

Миллар Маргарет

— Недавно.

— В следующий раз, когда ее увидишь, передай от меня сердечный привет. И скажи, что мы будем рады, если она появится здесь снова.

— Передам.

— Сказать по правде, если бы я мог узнать, что именно вынудило ее от нас уйти, то обязательно принял бы соответствующие меры, дабы устранить это препятствие.

— Обстоятельства были связаны исключительно с Дэйзи, а не с клиникой.

— Хорошо. Я просто думал, что лучше проверить, — пояснил Олстон. — Иногда у нас бывают расхождения и ссоры среди обслуживающего персонала, как и в любом другом месте. Остается только удивляться, что их не больше, чем в других местах, учитывая то, что психология не относится к точным наукам и расхождения по диагнозам и способам лечения отнюдь не редкость. Особенно способы лечения, — повторил он, нахмурившись. — Ну что, к примеру, можно сделать с такой, как Хуанита? Стерилизовать? Держать взаперти? Подвергнуть принудительному психиатрическому лечению? Мы делали все, что в наших силах, но вот причина того, что не было результата: Хуанита наотрез отказывалась признать, что у нее не все в порядке. Как и большинство не поддающихся исправлению, она попыталась убедить себя (так же как и нас), что все женщины одинаковы и единственное ее отличие заключается в ее честности и чрезмерной активности. Честная и чрезмерно активная — это любимые слова находящихся в состоянии самообмана. Послушай моего совета, Стив. Как только ты услышишь, что кто-то слишком усердно настаивает на своей честности, беги бегом и проверь скорей то место, где ты хранишь деньги. И не очень удивляйся, если обнаружишь там отпечатки чьих-то пальцев.

— Я не слишком верю в обобщения, — возразил Пината. — Особенно в последнее.

— Почему же?

— Потому что оно относится и ко мне. Я довольно часто заявляю о своей честности. В данный момент тоже.

— Ладно, ладно. Я понимаю: мне нужно либо взять свое обобщение назад, либо отправиться проверить денежный ящик. Дай-ка мне минутку поразмыслить. — Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. — Очень хорошо. Я беру назад свое обобщение. Боюсь, что при нашей работе довольно легко стать циником. Так много обещаний дано и нарушено, так много надежд разбито вдребезги — все это порождает привычку верить в психологию противоположностей; когда ко мне приходит человек и заявляет, что он приветлив, честен и прост, хочется записать его в хитрые и назойливые обманщики. Этой опасности, вытекающей из характера самой профессии, я стараюсь избежать. Спасибо за то, что ты мне на это указал, Стив.

— Я ничего тебе не указывал, — ответил несколько смущенный Пината. — Я говорил исключительно о себе самом.

— Нет, нет. Я настаиваю на том, что должен выразить тебе особую благодарность.

— Ну что ж, пожалуйста. При полуторном раскладе я не очень хочу с тобой спорить.

— Ах, да. Полуторная ставка. Я должен продолжить работу. В два часа у меня выступление в клубе. Там хорошая, очень податливая группа. Я надеюсь пополнить там наш фонд. — Он вытащил из стола связку ключей. — Подожди здесь, пожалуйста. Не могу пригласить тебя в нашу картотечную. Не то чтобы наши истории болезней секретны, но многим хотелось бы в это верить. Хочешь почитать что-нибудь, пока меня не будет?

— Нет, спасибо. Я просто подумаю.

— Есть о чем?

— Хватает.

— Дэйзи Харкер, — заметил Олстон, — очень красивая и, как мне кажется, не слишком счастливая молодая женщина. Весьма неважное сочетание.

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Надеюсь, что никакого.

— Оставь свои надежды для фонда, — посоветовал ему Пината. — Мои отношения с миссис Харкер ограничиваются сферой профессиональных интересов. Она наняла меня, чтобы я представил ей информацию об одном из дней ее жизни.

— А Хуанита была частью этого дня?

— Возможно.

«Возможно, что частью этого дня был и Камилла, хотя на это пока ничто не указывает». Когда Дэйзи позвонила ему вчера утром в контору, как они и условливались, и услышала подробности его смерти, она была удивлена, огорчена, заинтересована — вполне естественная реакция, которая смыла последние сомнения в ее искренности. Она сказала, что поинтересовалась у Джима и у матери, знали ли они человека по имени Камилла, и ждет ответа от отца, которому отправила письмо специальной почтой.

Во взгляде Олстона смешались ирония и подозрение:

— Ты что-то не слишком разговорчив сегодня, Стив.

— Мне нравится думать о себе как о сильном, молчаливом человеке.

— В самом деле? Что ж, будь осторожен, в тебе сидит синдром Ланселота. Спасение благородных дам в состоянии расстройства — опасное занятие, особенно если дамы замужем. У Харкера репутация порядочного парня. И умного. Подумай об этом, Стив. Я вернусь через несколько минут.

Пината подумал. Синдром Ланселота, черт бы тебя побрал. Мне совершенно неинтересно спасать многочисленных Дэйзи в состоянии расстройства. Дэйзи — дурацкое имя для взрослой женщины. Могу поспорить, что это идея Филдинга. Миссис Филдинг обязательно выбрала бы что-нибудь более возвышенное и экзотическое: Челеста, Стефания, Гвендолен.

Он поднялся и начал ходить по комнате. Размышления о чужих именах вызвали в нем чувство подавленности. Его собственное имя было заимствовано у приходского священника и детей, играющих в канун Рождества. Особенно за последние три года, после того как Моника увезла Джонни, Пината думал о своих родителях, пытаясь, правда не слишком успешно, следовать совету, который не раз повторяла ему мать-настоятельница: «В этом мире нет места для жалости к себе, Стивенс. Ты сильный человек, ибо в этом мире тебе не на кого опереться. Иногда оказывается просто счастьем жить вот так, ни на кого не опираясь. Подумай о всех тех безумных увлечениях, которые могли бы у тебя появиться, в наши дни вокруг так много соблазнов. Для мальчика главное, чтобы у него был рядом настоящий человек, на которого он мог бы равняться. У тебя есть отец, Стивенс… А твоя мать? Не кто иная, как молодая женщина, ей оказался не по плечу ее крест. Ты не должен осуждать ее за это. Возможно, она была только школьница…»

А Хуанита, мрачно подумал Пината. Впрочем, почему это должно было его беспокоить тридцать лет спустя? Я так и не смог найти ее, не осталось ни единой зацепки. И даже если бы я нашел ее, как насчет него? Вполне возможно, что она даже не знает его имени и знать не хочет.

Вернулся Олстон, в руках у него было несколько карточек, вынутых из картотечного ящика.

— Кое-что есть, Стив. Правда, не знаю, что именно. Второе декабря пятьдесят пятого года — последний день, когда миссис Харкер здесь работала. Она дежурила с часа до половины шестого в детской комнате. Там мы принимаем малышей, пока их родители или родственники проходят осмотр. Лечения в детской мы не проводим, но частью обязанностей миссис Харкер было наблюдение и фиксация всех отклонений в поведении, таких, как чрезмерная тяга к разрушению, повышенная стеснительность. Обо всем этом она должна была сообщать медицинскому персоналу. То, как трехлетний ребенок играет с куклой, очень часто дает нам больше для выяснения проблем той или иной семьи, нежели несколько часов беседы с родителями. Так что ты понимаешь, насколько важна была та работа, которую выполняла миссис Харкер. Она относилась к ней очень серьезно. Я только что просмотрел один из ее отчетов. В нем такие детали, какие большинство наших добровольных помощников либо не заметили бы, либо не записали бы.

— Отчет, который ты просматривал, относится к этому конкретному дню?

— Да.

— Произошло ли что-нибудь необычное или тревожное в этот день?

— У нас каждый день происходит что-нибудь необычное и тревожное, — весело ответил Олстон. — Можешь быть уверен.

— Я имел в виду только то, что относится к миссис Харкер. Были ли у нее конфликты с детьми, например?

— В отчете нет никаких свидетельств. У миссис Харкер мог быть конфликт с кем-то из родителей или нашими сотрудниками, но в отчет это бы не попало. И я очень сомневаюсь, что нечто подобное имело место. Миссис Харкер хорошо ладила со всеми. Если бы мне было необходимо высказать критические замечания в ее адрес, то я бы указал только вот на что — она чрезмерно старалась угодить людям; последнее привело меня к заключению, что она не слишком высокого мнения о собственной персоне. Те, кто постоянно улыбаются, как правило, именно такие.

— Постоянно улыбается? — переспросил Пината. — Готова угодить? Может быть, мы говорим о двух разных женщинах, о двух Дэйзи Харкер?

— Почему? Она что, изменилась?

— У нее нет ни малейшего признака того, что она кому-то хотела бы угодить, можешь мне поверить.

— А вот это уже интересно. Я всегда знал, что это маска. Скорее всего, то, что она перестала ее носить, — хороший знак. Все эти уловки папиных дочек кажутся абсолютно неуместными в поведении взрослых женщин. Возможно, она наконец выросла. Зрелость, — добавил он, — не похожа на конечный пункт назначения, как Лондон или Гонконг, Париж или небеса. Это продолжающийся процесс, который напоминает дорогу. Человек идет по ней всю жизнь. В Соединенных Штатах не существует такого конечного пункта, как город Зрелость. Послушай-ка, а не развить ли мне эту мысль перед слушателями на банкете сегодня вечером?.. Пожалуй, нет. Не думаю, что попытаюсь это сделать. Это не слишком поможет сбору денег. Я уж лучше по-прежнему воспользуюсь своей статистикой. Люди, увы, куда легче попадают под обаяние цифр, чем поддаются идеям.