Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)
Шрифт:
Уже из приведенного материала явствует, какой характер имеет социальная критика проповедников: моральные обличения преобладают над анализом действительных отношений; анекдотическое начало, изображение красочных казусов, нередко с явным креном в сторону комического, приобретает самодовлеющее значение. Разумеется, подобная тенденция вытекает из самой природы «примера»: он должен был приковать к себе внимание слушателей, поразить их своей необычностью, парадоксальностью. Поношение беспощадных угнетателей, жестокосердных правителей, злых богачей и их корыстных слуг, несомненно, доставляло глубокое удовлетворение демократической аудитории, повергая в смущение тех, против кого были направлены инвективы монахов. Создавалась атмосфера, в которой никто из власть имущих не осмелился бы пресечь обличения. Верхи безоговорочно платили низам моральную дань.
Проповедники сочувствуют простонародью, угнетаемому магнатами и богачами. Они сознают, что труд крестьян и ремесленников поддерживает все общественное здание. Но самый труд как основополагающая социальная категория ими специально не рассматривается [126] . Было бы легко найти упоминания в проповеди самых разных производственных занятий, от возделывания земли и пастьбы скота до всякого рода ремесел и даже очистки городских клоак. Трудом заняты и монахи, фигурирующие в «примерах»: они пашут землю, собирают урожай (обрабатывают сад, переписывают и иллюминуют книги. Внимание проповедника останавливается на анекдоте, заимствованном из агиографии. Монах пришел к старцу отшельнику и увидел братьев, работавших руками своими, и сказал: «Зачем вы добываете бренную пищу?» Услышав это, старец велел одному из братьев отвести гостя в келью и дать ему читать книгу. Когда наступил час обеда, этот монах напрасно ждал приглашения поесть и, наконец, не выдержав, спросил старца: «Отче, вы не едите сегодня?» — «Конечно, мы ели». — «Почему же меня не позвали?» — «Ты же не нуждаешься в бренной пище и постоянно молишься, читаешь и ведешь жизнь всецело ангельскую». Гость в раскаянье упал ему в ноги и просил прощения. И сказал старец: «Видишь, Марии без Марфы не обойтись» (Klapper 1914, N147).
126
Особняком в этом отношении стоят проповеди Бертольда Регенсбургского. В его речах мы находим весьма разносторонний и глубокий анализ категории труда в ее средневековом понимании. Развивая учение о «должности», к которой Богом приставлен каждый член общества, немецкий проповедник подчеркивает социально-этическую и религиозную необходимость честно выполнять функцию, отведенную представителям всех социальных разрядов и сословий. Эти функции понимаются как «служение», «призвание», а «призвание» выступает, в истолковании Бертольда, в качестве неотъемлемого и важнейшего компонента человеческой личности. Рассмотрению «социологии» и «антропологии» Бертольда Регенсбургского посвящена другая моя работа, подготавливаемая к печати.
Однако упоминания трудовых занятий, как правило, случайны, и авторы «примеров» весьма далеки от высокой оценки труда помимо его дисциплинирующего воздействия. Праздность опасна для души, а потому нужно посвящать часть своего времени полезным для монастыря профессиям. В сцене монастырской жатвы центральное место отводится деве Марии, которая вместе со святыми Анной и Марией Магдалиной приходит к монахам, чтобы отереть им пот (DM, 1:16). В другом «примере» монаху, трудящемуся в саду, бес внушает мысль о том, что, будь он дома, такой работой погнушалась бы и служанка (DM, V: 51). И точно так же пытается он, но без успеха, сбить с толку святого Бернара Клервоского, занятого чисткой обуви. Труд учит смирению и способствует укрощению плоти — таков один из лейтмотивов проповеди. Дальше этого она не идет.
Вместе с тем проповедники не склонны идеализировать крестьянство. Они беспощадно бичуют сельских жителей за приверженность языческим суевериям. Решительно осуждают они жадность и стяжательство тех крестьян, которые пытаются оттягать полосу земли у соседей. Один такой мужик на пороге смерти увидел над своей головой висящий в воздухе большой раскаленный камень. В страхе призвал он священника. Тот спросил его, не обидел ли он кого-нибудь при помощи этого камня, и умирающий вспомнил, что перенес его на чужой участок, чтобы расширить свое поле (DM, XI: 47). Подобно этому, в другой деревне дьявол пытался воткнуть в рот умирающего крестьянина огненный кол, и выяснилось, что точно такой же кол он перенес на поле соседнего дворянина, стараясь оттягать себе кусок земли (DM, XI: 48). Нападки на крестьян, на их религиозное безразличие, разврат, бесчестность, склонность к тяжбам, клятвопреступлениям, вороватость, алчность, леность, скандальное поведение, обвинения их в том, что они мнят себя равными господам и настолько привязаны к земле, что не заботятся о небесах, и т. д. и т. п. — общее место в проповедях и других сочинениях средневековых монахов [127] .
127
Couiton G. G. The Medieval village.
– Cambridge, 1926, ch. 18.
Для проповедника не существует какого-либо избранного сословия или социального разряда — все люди грешны, все подлежат суровой дисциплине в случае нарушения божьих заповедей. Повторяю, подход проповедников к социальной структуре, и в частности к ее нижним этажам, очень специфичен. Он не имеет ничего общего со взглядами благородных, высокомерно и пренебрежительно взирающих на чернь, или с оценкой вагантами мужичья как тупых животных, которых нужно попирать и обирать. И это вполне естественно. Проповедь обращена ко всем, основная масса слушателей — простолюдины. В сценах Страшного суда на западных порталах соборов, также обращенных к самым широким слоям населения, среди осужденных можно встретить фигуры королей, епископов, монахов, ростовщиков. Эти сцены истолковываются как своеобразное воплощение сатиры на разные сословия, для которых характерны специфические грехи — алчность, гордыня и т. п. Но простолюдины здесь не выделены.
Однако, как мы видели, социальное, имущественное, юридическое неравенство проповедниками под сомнение не ставится. Речь идет о необходимости для богатых и знатных щадить народ и подавать милостыню бедным и тем самым сделаться угодными Богу. Так, во всяком случае, обстояло дело в XIII веке. Но не будем забывать, что характер и тональность проповеди могли изменяться в новых социальных условиях. Вновь напомним, что среди вожаков и вдохновителей народных выступлений в последующие столетия мы найдем представителей низшего, «плебейского» духовенства. Это — особая тема, выходящая за рамки нашего анализа. Но тем не менее не следует упускать из виду, что проповедь содержала возможность куда более радикального подхода к социальной действительности [128] .
128
См.: Петрушевский Д. M. Восстание Уота Тайлера. — M., 1937 (4-е изд.), с. 117 и след. (о Джоне Болле и лоллардах).
Возвращаясь к «примерам» XIII столетия, нужно отметить, что проповедники не разделяют органологического учения об устройстве общества, согласно которому разные сословия, наподобие частям тела, представляют собой члены единого целого, обслуживающие друг друга. Это учение, которое пользовалось признанием в ученых кругах [129] , едва ли нашло бы понимание, будучи провозглашено с церковной кафедры. Скорее уж, проповедники могли внушать своей пастве идею «призвания» (vocatio): каждый должен выполнять свое предназначение и тем угодить Творцу [130] . Один жонглер, вступив в монастырь, слышал, как братия распевает псалмы. Сам он был неграмотен и священных текстов не знал. Он задумался, как бы он мог вместе с другими монахами восславить Господа. И вот, когда все затянули псалмы, начал он, к удивлению присутствующих, скакать и плясать. «В чем дело?» — спросили его. «Вижу я, как каждый служит Богу в своей профессии, и я тоже хочу почтить Бога тем делом, какое знаю» [131] .
129
Struve Т. Die Entwicklung der organologischen Staatsauffassung im Mittelalter.
– Stuttgart, 1978; Ejusd. Vitacivilis naturam imitetura. Der Gedanke der Nachahmung der Natur als Grundlage der organologischen Staatskonzeption Johanns von Salisbury.
– Historisches Jahrbuch, 101. Jg., 2. Halbb., 1981, S.341–361.
130
Crane, N 24: «Maneat unusquisque in vocatione in qua vocatus est».
131
ТЕ, N 87: «Video unumquemque de suo officio servire Deo ideo de meo sicut scio volo Deum festivare».
105
Смерть-уравнительница. Ил. в книге Савонаролы «Наставление в искусстве хорошо умирать» (Флоренция, 1497).
В отдельных случаях в «примерах» встречаются перечни общественных разрядов, но, разумеется, не в теоретическом плане, а по какому-то конкретному поводу и как бы спонтанно. Это не целенаправленный «социальный анализ», это — намеки на общественную структуру, невольно прорывающиеся подчас в самых неожиданных местах. Речь в этих «примерах» идет совсем о других сюжетах и ситуациях, и тем не менее историк получает возможность несколько проникнуть в ту схему общества, которая таится в сознании проповедников. Дьявол способен принимать любой облик, даже Христа, апостолов, ангелов и святых. Иллюстрацией может служить случай, происшедший с одной женщиной в Лионе примерно в 1223 году, причем она сама и рассказала о нем Этьену Бурбонскому в присутствии доброго свидетеля, так что никаких сомнений эта история у ее автора не вызывает. Эта женщина увидела в своей комнате в великом сиянии прекраснейшего короля, окруженного двенадцатью мужами. Он назвался Иисусом Христом, а мужи, по его словам, были апостолы. Он предлагал ей всяческие дары, коль она останется ему верна в своей любви. На следующую ночь он явился ей один, склоняя ее к соитию, и обещал награду за молчание. На третью ночь псевдо-Христос пришел в менее роскошном виде, а затем появлялся у нее последовательно в облике рыцаря, клирика, крестьянина, монаха и, напоследок, голиарда. Наконец, женщина поняла обман и поспешила к священнику на исповедь (ЕВ, N 230). Таким образом, нечистый, воплощаясь в различные облики, прошел все ступени социальной лестницы от короля до шута, миновав, пожалуй, лишь бюргера. Другой бес, завладевший монахом, отвечал на вопрос о его имени: Mille artifex, ибо знает тысячу способов соблазнять людей. Он вводил в искушение великих теологов, декретистов и легистов, врачей, баронов, рыцарей, старост, купцов. Этот бес начал изображать жесты, манеры, виды служб каждого из них, сопровождая представление речами, им свойственными, вплоть до домохозяек, хлопочущих в своих комнатах (ЕВ, N 229).
106
Бедствия Иова. Миниатюра 12 в.
Как видим, перед умственным взором проповедника, когда он хочет изобразить общество в его полноте, витают многочисленные разряды, профессии и сословия. Мы не найдем в «примерах» отражения теории о трехфункциональном делении общества на oratores, bellatores и aratores, и упомянутая выше иллюстрация, изображающая духовенство, рыцарей и крестьян, нападавших во сне на короля Генриха Английского, восходит к ученой, а не к популярной традиции. Общество многосоставно, и интеллектуальные усилия проповедника направлены на то, чтобы выразить эту сложность и пестроту, а не подвести их под априорную и архаизирующую схему. Ж. Дюби с полным основанием говорит о «конкретности» взгляда на общество проповедников XIII века, в частности Жака де Витри [132] . Не прибегая к схеме, проповедник склонен перечислять, как то делает Этьен де Бурбон, рассуждая о блудницах. Их внешний облик уже есть знак их профессии. Подобно тому, как монашеское одеяние заставляет думать, что перед нами монах, а одеяние каноника, что это каноник, и одежда новиция, что это новиций, и рыцарское — рыцарь, а крестьянина — крестьянин, так и платье проститутки удостоверяет, что это проститутка (ЕВ, 276). Граф Пуатье хотел узнать, чей статус наиболее приятен, и, переодевшись, поочередно испытал «состояния, обычаи и группы различных людей». Более всего пришлась ему по душе жизнь купцов: прибыв на ярмарку, они угощаются в тавернах, и одно только неприятно, — то, что в конце за все приходится сполна платить. Мораль: покидая сей мир, нужно подводить счет всем расходам, то есть прегрешениям (ЕВ, 478). Опять-таки автором руководит мысль о многоразличии и сложности социальной структуры.
132
Duby G. Les trois ordres ou l’imaginaire du feodalisme.
– Paris, 1978, p. 377. Cp.: Forni A. Giacomo da Vitry, predicatore e «sociologo».
– La cultura. Rivista di Filosofia, Letteratura e Storia. Anno XVIII, 1980, N 1.
Мы могли убедиться, что чаще всего к сфере социальной жизни в ее градуированности и многообразии обращается Этьен Бурбонский. Но не вполне чужды этому же ходу мыслей и другие проповедники. Жак де Витри пишет, что дьявол породил от своей жены — грязнейшей и похотливейшей особы — девять дочерей и выдал их за разные классы людей: симонию — за прелатов и клириков; лицемерие — за монахов и лжемонахов; грабеж — за рыцарей; ростовщичество — за горожан; мошенничество — за купцов; святотатство — за крестьян, не платящих десятину; нечестную службу — за работников; богатство и излишество в одежде — за женщин. Девятая же дочь дьявола, похоть, замуж ни за кого не вышла, но отдается всем как подлая проститутка (Crane, N 244). Проповедник не щадит никого, ибо все классы и разряды общества сверху донизу совращены дьяволом и его дочерьми.