Ледяное озеро
Шрифт:
Санк-Марс печально покачал головой.
– Она нужна им живая – это хорошая новость. А плохая новость состоит в том, что она у них живая, но мы не знаем почему, мы не имеем представления о том, что им от нее нужно. Кислота… не мне вам объяснять, что это значит. Нам необходимо выяснить, что она знает настолько важное для них. И сделать нам это надо как можно скорее.
– Хорошо. – Трамбле принял решение. В помещении появились новые детективы, ожидавшие приказаний. – Опросите всех, кто находился рядом, может быть, кто-нибудь видел, как приезжала или уезжала эта машина, или кто-то заметил молодую женщину в сопровождении мужчин.
– Она потеряла много крови. Может быть, им нужна кровь для переливания?
– У байкеров есть свои запасы. – Бандиты настолько боялись СПИДа, что создали свой банк крови для переливания.
– Не имеет значения. Им все равно нужна лаборатория, чтобы провести анализы. Никто не знает наверняка, что этим занимаются байкеры. Выясните в больницах и лабораториях, не получали ли они срочные запросы на анализы.
– Считай, что это уже сделано. Займитесь этим прямо сейчас, – сказал Трамбле своим людям, и, когда они уже выходили, он вместе с Санк-Марсом и Мэтерзом отошел к широкому окну для конфиденциального разговора. – Каковы наши следующие шаги?
– Ее зовут Люси Габриель, – сказал ему Санк-Марс. – Она – индианка из Оки. Мы почти ничего о ней не знаем, кроме того что она работает на фармацевтическую компанию «Хиллер-Ларджент Глобал». Мы с Биллом сейчас туда едем. Мне нужна о ней вся имеющаяся информация и еще все, что у нас есть по убитому парню – Эндрю Стетлеру. Ты можешь выделить для этого несколько человек? Я был бы тебе очень признателен, потому что после поездки в эту компанию нам надо будет прийти в себя и отдохнуть. Я вымотан до крайности. То, что произошло ночью, не было случайностью. Кому-то явно не терпится меня убрать.
Лейтенант-детектив Реми Трамбле кивнул и положил руку на плечо друга.
– Езжай, – сказал он. – Я прослежу, чтобы все выяснили. Будь осторожен.
Он кивнул Мэтерзу в знак того, что это относится и к нему, напарники вышли из помещения, и, когда они топали вниз по дубовым ступеням лестницы, их шаги гулко разносились по дому.
Мэтерз быстро спускался, когда Санк-Марс его окликнул. Сам он двигался с трудом, после быстрого подъема у него сильно разболелись ноги.
– Что это за гонки?
– Простите, Эмиль.
– Тебе мало перестрелок за один день? Надеешься еще кого-нибудь подстрелить?
Склонившись на один бок и держась за перила, Санк-Марс перенес ногу на нижнюю ступеньку и откинулся в другую сторону. Иногда, особенно когда он толком не высыпался, у него сильно болели суставы – последствие застарелых ушибов, которые он получил, объезжая лошадей. Но он переборол боль, спустился на следующую ступеньку, мышцы расслабились, и он понемногу стал приходить в себя.
– Нет, дело не в этом. Я говорил с Донной. У нее сегодня паршивое настроение.
– Ты не забыл поздравить ее с Днем святого Валентина?
– Что? Забыл.
– Вот тут-то собака и зарыта. Из-за этого возникает половина всех наших проблем. Хватит уже, Билл, допускать такие досадные промахи в семейной жизни.
– Не думаю, чтобы на этот раз мне удалось отделаться только конфетами и цветами.
Санк-Марс поравнялся с ним, и дальше они пошли вместе.
– Может быть, но тебе это не помешает. Ей ведь тоже нелегко приходится.
– А как вы управляетесь с Сандрой, Эмиль?
Санк-Марс рассмеялся так громко, что эхо прокатилось по всему подъезду.
– Хороший вопрос, Билл. Как я управляюсь с Сандрой!
Мужчины наконец спустились и вышли на улицу. Если бы кто-нибудь посторонний обратил сейчас на них внимание, он заметил бы, что старший выглядел довольным, а младший – печальным, поэтому было невозможно определить, успешно прошла облава или нет. Санк-Марс производил впечатление человека, которому еще предстоит побывать во многих местах и переговорить со многими людьми. Он держался так, как будто получил важные новые сведения. Он играл эту роль намеренно, подозревая, что за ним могут наблюдать из-за полицейского заграждения. По тому, как развивались события до сих пор, он не исключал возможности слежки со стороны противника.
Монах в коричневой сутане с откинутым капюшоном переливал пластмассовым половником суп из стальной кастрюли в тяжелую фарфоровую миску. Делал он это очень аккуратно, и миска наполнилась почти до краев в два приема. Перед тем как зачерпнуть половником суп, он каждый раз помешивал его в кастрюле, чтобы набралось побольше овощей и чечевицы. Наполнив миску, он поставил ее на поднос. Рядом с горячим супом, над которым вился духовитый пар, монах положил несколько сортов сыра и хлеб. Потом налил в небольшой зеленый чайничек кипятку, бросил в него пакетик с заваркой, причем сделал это так, чтобы ниточка с ярлычком свисала наружу. Нарезав тонкими ломтиками масло, он аккуратно положил его на край тарелки и добавил салфетку со столовым прибором. Завершив сервировку, монах поднял поднос обеими руками и вышел из просторной кухни с высокими потолками и старыми эмалированными раковинами с отбитой местами эмалью, направившись туда, где его уже ждали.
Считалось, что это крыло монастыря пустовало.
Монах шел по длинному, мрачному, чем-то напоминавшему пещеру коридору, его мягкие шаги слабым эхом отдавались от стен. Где-то ярдов через сорок его осветили лучи солнца, пробивавшиеся сквозь высокое стрельчатое окно. Дойдя до конца коридора, он поставил поднос на полку и открыл дверцу маленького подъемного устройства. Потом поставил в него поднос и двумя руками потянул за канат, поднимая этот лифт на верхние этажи. Спускавшийся на канате противовес с истертыми, от руки написанными цифрами, давал ему знать, до какого этажа поднялось это нехитрое подъемное устройство. Когда появилась цифра девять, монах быстрым привычным движением закрепил канат.
Потом сам стал подниматься по лестнице.
Старым его назвать было никак нельзя, хотя походка у него была утомленная и в волнистых волосах густо пробивалась седина. Из-за большого живота подниматься по ступеням ему было нелегко, поэтому он делал передышки на третьем и пятом этажах. На каждой лестничной площадке его вновь озарял бивший из окон солнечный свет.
На девятом этаже монах взял из подъемника поднос и, шаркая, побрел по коридору в его мрачную глубину.
У двенадцатой по счету двери он остановился, поставил поднос на одну руку, а другой постучал.