Ленин. Социально-теоретическая реконструкция
Шрифт:
5.1. Исторический контекст
5.1.1. Влияние произведения
«Государство и революция» вплоть до наших дней остается, вероятно, самой читаемой, наиболее высоко оцениваемой и непревзойденной по степени своего влияния работой Ленина. [616] Значение этой брошюры объемом чуть более ста страниц не подвергается сомнению даже теми биографами Ленина и исследователями его наследия, которые видят в ней лишь поделку, не имеющую большого теоретического значения. [617] Больше того, по каким-то причинам ее не могли обойти вниманием и те авторы, которые неисторично подходили к ней как к некой «специальной» работе или считали, что она «не представляет интереса, поскольку не была подтверждена историей». Как раз наоборот, они страстно или с холодной логикой «специалистов» спорили и спорят с положениями этой брошюры, практически отвлекаясь от того факта, что ее главным предметом, привлекшим интерес Ленина, была интерпретация связи между государством и классовыми отношениями в теории Маркса. Тибор Хайду еще в 1970 г. указал на то обстоятельство, что невозможно отрицать значение «Государства и революции» в том отношении, что Ленин «отчасти самостоятельно, а отчасти с помощью других исследователей-марксистов “раскопал” забытые идеи Маркса», чтобы с их помощью теоретически осмыслить перспективы социалистической революции. [618] До Хайду, еще в самом начале 1920-х гг., по существу такое же наблюдение сделал в одном из своих докладов о коммунизме Н. И. Бухарин, которого Ленин ранее критиковал именно по этому вопросу. [619] На это незаконченное произведение Ленина [620] опирались в XX в. целые политические движения во всем мире. Коммунисты читали его буквально как Библию (пока его не «отобрал» Сталин с его этатистскими убеждениями), но изучали его и члены различных анти-этатистских, антикапиталистических движений и партий. Это объясняется прежде всего тем, что в ленинской брошюре описана привлекательная картина социалистического будущего, в котором общественные, коллективистские ценности вводятся сферу политики. Очевидно, в этой небольшой книжечке заложена какая-то «тайна», из-за которой ее историческое значение далеко превзошло значение многих гораздо более зрелых с научной точки зрения работ на эту тему. «Государство и революция» легко читается, одинаково соответствует критериям научно-теоретического труда и
616
Так считал в конце 60-х гг. и Луис Фишер. См.: Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 173.
617
Есть автор, видящий одну из целей этой работы, написанной в глубоком подполье, в стремлении Ленина к власти. Он пишет: «Среди главных целей Ленина было желание доказать свою значимость как идеолога-марксиста». Следовательно, и эта работа была написана по властным соображениям… См.: Service R. Lenin. Vol. 2. Р. 216–217.
618
Тибор Хайду постарался восстановить первоначальный исторический и теоретический контекст ленинской брошюры. В идеологической практике периода сталинизма и государственного социализма «Государство и революция» фигурировала как своего рода «лишнее» или «устаревшее» произведение.
Hajd'u Т. A szocialista 'allam elm'elet'enek t"ort'enet'ehez. In: Magyar Filoz'ofiai Szemle, 1970, № 2. P. 205–233.
Об «устарелости» ленинского произведения в противоположном смысле см.:
Bihari О. A szocialista 'allamszervezet alkotm'anyos modelljei. K"ozgazdas'agi es Jogi K"onyvkiad'o. Budapest, 1969.
В этой книге отразился тот факт, что ленинская брошюра не вписывалась в атмосферу рыночных реформ 1968 г. в Венгрии. Хайду справедливо отметил, что «буржуазные социологи охотнее изучают структуру, эффективность и административные функции государства, чем то, что считает важнейшим марксизм: связь между государством и классами», о чем, добавим, на самом деле и говорится в «Государстве и революции».
619
В этом докладе Бухарин — уже как достойный ученик Ленина, — коснувшись вопроса о государстве, видел историческую заслугу Ленина в том, что «он первый произвел как бы археологические раскопки в учении Маркса, очистил его от грязи и наслоений его толкователей и комментаторов — типа Каутского, Плеханова и др.». Лекция Н. Бухарина. Развитие коммунизма от Маркса до Ленина. РГАСПИ. Ф. 329. On. 1. Д. 40. Л. 2–3.
620
После октябрьского восстания Ленин внимательно следил за судьбой своей брошюры. Послесловие, помеченное 30 ноября 1917 г., показывало, что она еще не закончена. «Настоящая брошюра, — писал Ленин, — написана в августе и сентябре 1917 года. Мною был уже составлен план следующей, седьмой, главы: “Опыт русских революций 1905 и 1917 годов”. Но, кроме заглавия, я не успел написать из этой главы ни строчки: “помешал” политический кризис, канун Октябрьской революции 1917 года… Приятнее и полезнее “опыт революции” проделывать, чем о нем писать». Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С. 120. «Синяя тетрадь» (указание на цвет обложки), увековеченная в повести Э. Г. Казакевича, содержала выписки, сделанные Лениным еще в начале марта в Цюрихе. В свое время многое сделал для зарубежного распространения брошюры представитель Советской России в Швейцарии Я. А. Берзин, которому Ленин выразил свою благодарность в письме от 1 ноября 1918 г. В приписке к письму Ленин просил Берзина «обругать» в издательском предисловии ко французскому изданию Каутского и Вандервельде, с которыми он и сам готовился полемизировать, а также интересовался, удалось ли послать «Государство и революцию» в Берлин. Там же. Т. 50. С. 202. В конце концов французский перевод брошюры был опубликован в 1918 г. в Москве.
Всемирно-историческое значение «Государства и революции» заключается в том, что идеи этой работы стали философией Октябрьской революции, причем в двойном смысле. С одной стороны, революция показана в ленинской брошюре как с точки зрения своей непосредственной цели (захвата власти), так и с точки зрения конечной цели (добровольного объединения свободных общин), политическая революция фигурирует здесь в качестве исходного момента социальной революции; а с другой стороны, хотя Ленин рассматривал выбранную им проблематику еще до революции, его произведение стало частью критической теории, пригодной для оценки дальнейших событий, а позже, в эпоху государственного социализма, было утопически вульгаризовано в марксистско-ленинистских пропагандистских изданиях. По прошествии еще нескольких десятилетий в идеологическом «нарративе», господствующем в эпоху антиутопического «реализма» смены общественного строя, ленинское произведение превратилось в досужие мечтания доктринера-фантаста, вследствие чего представители всех «серьезных» интеллектуальных течений считали и считают своим долгом высмеивать его. На основании серьезных работ о «Государстве и революции» можно выделить две основных тенденции. Представители одной из них интерпретируют ленинскую брошюру в качестве внутренне цельной и последовательной работы, опирающейся на либертарианские идеи и принципы (Н. Гардинг, К. Андерсон), а представители другой подходят к ней с точки зрения более поздних исторических событий, следствий революции и истолковывают ее так, как будто бы она была духовным стимулятором и выразителем авторитарного перелома и развития (А. Дж. Полан и — менее строго — Р. Сервис, «имплицитно» предполагающий авторитарную нацеленность ленинского произведения). [621]
621
Harding N. Lenin’s Political Thought. Vol. II. Macmillan, London, 1981; Anderson K. Lenin, Hegel and Western Marxism. Urbana, University of Illinois Press, 1995; Polan A. J. Lenin and the End of Politics. Methuen, London, 1984; Service R. Lenin. Vol. III. P. 379–380. P.
Сервис с немалой «передержкой» рассматривает «Государство и революцию» на основании работ Каутского («Диктатура пролетариата») и Мартова, написанных в 1918-19 гг., и по существу показывает ее как литературное оправдание гражданской войны и террора.
Среди работ Ленина «Государство и революция» имеет наиболее интересную судьбу. Марксисты, более того, все антикапиталистические течения считали брошюру Ленина своим достоянием, поскольку она могла быть использована как против капиталистического, так и против сталинистского толкования государства, ведь Марксова конечная цель — отмирание государства — фигурировала в качестве цели русской и всемирной социальной революции. Идея перенесения «Государства и революции» в другой исторический контекст возникла уже на последнем этапе эпохи государственного социализма, прежде всего в работах веберианцев и либералов, причем с целью представить ленинскую брошюру частью предыстории сталинской эпохи, сталинистской интерпретации. Конечный вывод этой операции состоял в том, что советское государство и его институты утвердились как воплощение ленинского произведения, в качестве идеологической основы коммунистической монополии на власть. Так текст Ленина стал «активной действующей силой (agent) и компонентом формирования последующей истории», или, иначе говоря, предполагается наличие причинной связи между ленинской брошюрой и послереволюционными процессами, в том числе и сталинской практикой, ГУЛАГом. Такая точка зрения уничтожает различия между «авторитарным» Лениным «Что делать?» и «либертарианским» Лениным «Государства и революции», доказывая, что речь идет об одной и той же «авторитарной» философии и политике. [622] Конечно, позже марксистская критика вскрыла неисторичные, «презентистские» характеристики подхода, применяемого Поланом, указав прежде всего на то, что в «веберианском» толковании тезис об «объединении исполнительной и законодательной власти в представительных органах трудящихся» считается авторитарным по той причине, что он открывает путь к теоретической и политической критике буржуазной демократии. Дело в том, что этот тезис является исходным и конечным пунктом уничтожения любых обособленных бюрократических структур и преодоления как буржуазной демократии, так и диктаторских методов власти. [623] В «Государстве и революции», как в произведении искреннем, открыто декларируется партийность и классовость, что уже в то время ужаснуло представителей официальной науки. В одной из часто цитируемых и касающихся сути политики формулировок Ленина это выражено так: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов». [624]
622
Polan A. J. Lenin and the End of Politics. P. 49 и далее.
623
Точный критический анализ см. в кн.:
Townshend J. Lenin’s The State and Revolution: An innocent reading. In: Science and Society. Vol. 63, 1999, № 1 (Spring). P. 63–82.
624
Ленин В. И. Три источника и три составных части марксизма // Ленин В. И. ПСС. Т. 23. С. 47.
Самые «современные» аналитики обычно заостряют свою критику на том, что Ленин «расширял интерпретацию актуальной партийной борьбы до масштабов мирообъясняющего принципа». [625] Здесь возникает обычная проблема свободы общественных наук «от оценочных суждений», восходящая к Веберу. Однако критика, высказанная в научной форме, несет в себе двойное искажение. С одной стороны, в ней меняются местами причина и следствие, ведь дело обстоит как раз наоборот, поскольку у Ленина «интерпретация партийной борьбы» и вообще появление классового подхода вытекали именно из «мирообъясняющего принципа». С другой стороны, представители «эстетизирующей» политологии и социологии как науки любят показывать себя так, будто они стоят над классовым подходом и существующим строем и, в отличие от Ленина, представляют не партийную точку зрения, нацеленную на социальную справедливость, а выступают в роли судей, высказывающих объективную научную истину, и не «загрязняют» чистую науку всякими партийным предрассудками, связанными с классовой борьбой. Наконец, нужно отметить, что именно по отношению к Ленину было бы верхом неисторичности не принять во внимание тот факт, что он был революционным политиком, для которого наука, теория были, по его собственному признанию, лишь средством осуществления политических и социальных целей. Ленин часто цитировал слова Маркса о том, что теория является лишь руководящей нитью для деятельности. В отличие от многих «скрытничающих» ученых, он открыто говорил о мировоззренческих предпосылках своих работ. Стоит ли удивляться, если революционный политик упрекает ученых в апологии существующего строя? Попутно заметим, что общественные науки никогда не могли быть освобождены от «мировоззренческого выбора».
625
См.: Szab'o М. Politikai idegen. L’Harmattan. Budapest, 2006. P. 129.
Характерно, что автор этой объемистой книги ни разу не смог опровергнуть или хотя бы оспорить конкретные замечания Ленина о политике. Для нашего времени симптоматично, что ученый-политолог в своем «свободном от оценочных суждений» учебнике, как ни странно, считал важным дистанцирование от различных партий и мировоззрений, а Ленин как будто понадобился ему как средство демонстрации такого дистанцирования.
Вопреки веберианскому прочтению, ни Марксова, ни опирающаяся на него ленинская концепция не были нормативными теориями, свободными от исторических фактов, предпосылок. Согласно адекватному прочтению «Государства и революции», Ленин отнюдь не думал, что социализм, «самоуправляемая рабочая демократия, демократия по типу Парижской Коммуны может быть просто введена в России», в его интерпретации это была задача целой эпохи. К тому же, с чисто философской точки зрения
626
Townshend J. Lenin’s The State and Revolution. P. 72.
Политическая и теоретическая проблема «отмирания государства» всегда возникала в марксистской традиции как процесс «уничтожения классов». Ленин отождествлял разложение в результате войны данной мировой структуры накопления капитала, капиталистической системы с полной неработоспособностью всей этой системы в целом. Мировая война по-разному влияла на политическое и духовное развитие рабочего класса разных стран. Ленин как будто оставил без внимания тот факт, что война в то же время создала, вывела на поверхность определенные возможности для обновления капиталистической системы. В ближайшей перспективе это усиливало революционную ориентацию, однако в длительной перспективе препятствовало всестороннему осознанию реальных возможностей. С этой точки зрения для ленинской брошюры характерно любопытное противоречие. С одной стороны, после начала войны он сам отметил, что в сравнении с предыдущими историческими эпохами во всей мировой системе капитализма и прежде всего в странах ядра почти во всех сферах общественной жизни усилилась роль государства. Именно в этот период усложнившегося бюрократического управления Ленин обрисовал возможность замены этой бюрократической системы собственным, самодеятельным, строящимся снизу вверх пролетарским аппаратом управления. С другой стороны, он с такой легкостью представил себе замену этого «чудовища», «государственного колосса» «государством рабочих», как будто для всего мира был характерен тот властный кризис, который потряс российский режим. Как мы уже отмечали ранее, Ленин в данном случае как бы поставил в скобки вскрытую им проблему неравномерного развития. Он слишком механически представлял себе замену старого государственного аппарата новым, что выясняется из его статьи «Удержат ли большевики государственную власть?», написанной незадолго до Октябрьского восстания. В этой статье уже не нашли отражения имманентные вопросы, поставленные в «Государстве и революции».
Отвлекаясь от упрощенного языка политической пропаганды, нужно сказать, что в свете «Государства и революции» теоретически проблематична сама идея статьи, поскольку в брошюре Ленин считал управление государством задачей всего населения, в то время как в упомянутой статье оно представлено прежде всего как политическая задача, конечно, в смысле конкретного захвата власти. Ленин ясно понимал, что его пресловутая «кухарка» не может немедленно включиться в управление государством (обычно эти слова Ленина не цитируются), но зато может начать готовиться к этому. «Мы не утописты, — писал Ленин, — мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами… Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством… в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники».
Он исходил из того, что если помещики могли управлять своим государством, а после революции 1905 г. «Россией управляли 130 000 помещиков», то «Россией, будто бы, не смогут управлять 240 000 членов партии большевиков, управлять в интересах бедных против богатых… Мало того, у нас есть “чудесное средство” сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и располагать не может. Это чудесное дело — привлечение трудящихся, привлечение бедноты к повседневной работе управления государством». [627]
627
Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 313–315.
5.1.2. Антиутопическая утопия?
Многие уже забыли, что книга «Государство и революция» родилась под знаком борьбы не только с «реальной политикой», но и с утопией. Более того, в кругу сподвижников Ленина было известно, что в 1915–1916 гг. он вел спор об абстрактном отрицании государства и демократии [628] и с некоторыми своими товарищами, в том числе и с Бухариным. [629] Еще осенью 1915 г. Бухарин задал Ленину интересный и важный вопрос: если революционеры стоят перед перспективой превращения буржуазно-демократической революции в социалистическую, то каким образом можно и можно ли будет прийти к провозглашению диктатуры пролетариата? [630] Позже, в конце 1916 — начале 1917 г. Бухарин обратился к Ленину с длинным письмом, в котором просил изложить принципиальное мнение о структуре будущей революции. Желая предотвратить обвинение в анархизме, Бухарин соглашается с двумя лозунгами, касающимися будущего революционного развития в России, с лозунгами «созыва Учредительного собрания» и создания «временного революционного правительства». Правда, в бухаринском отношении к политике была некоторая «искусственность», схематичность, как будто можно было заранее увидеть практическое действие тех «закономерностей», которые «выдумывались» за письменным столом. Таким был, например, вопрос о том, «кто будет созывать Учредительное собрание», как будто это была важнейшая проблема предреволюционного времени. «По вопросу об Учредительном собрании, — писал Бухарин, — не совсем согласен, что подло умалчивать о том, [кто] (здесь и дальше в квадратных скобках выделено Бухариным — Т. К.) будет созывать Учредительное собрание…. Мы говорим: [Демократическая Республика]. Но демократическая республика предполагает свою собственную “конституцию”…». [631] Этот вопрос, отражавший кажущееся механическим мышление Бухарина, придерживавшегося строгого деления процесса на отдельные этапы, был выражением и частью его общего теоретического подхода. Бухарин видел всю проблематику русской революции лишь частным случаем, составным элементом, продолжением европейских процессов. Настоящая беда была не в том, за что Бухарина, отчасти исходя из замечаний Ленина, в течение десятилетий критиковали советские историки, а именно — что он якобы отрицал необходимость переходного периода между буржуазной и социалистической революцией. Такая позиция была скорее характерна для Троцкого и Парвуса. Бухарин как раз понимал эту проблему и, как мы видели выше, старался откликнуться на нее. Ход мысли Бухарина и в этом отношении указывал на наличие более общей теоретической и методологической проблемы. Русская революция воспринималась Бухариным как своего рода распространение революции европейской. [632] Даже роль многомиллионных масс крестьянства рассматривалась им как «элемент» западноевропейского влияния. Следовательно, в центре настоящего конфликта находился вопрос об автономности русской революции, что понимал и Бухарин, заметивший по этому поводу в своем письме: «Теперь один сугубо интересный вопрос, за решение которого вы меня будете ужасно ругать… А именно, речь идет о [социализме в России] (то есть о социалистической революции)». [633] Для политического и теоретического мышления, «теоретической практики» Ленина были характерны постоянные поиски связи между теорией и практикой. Такой подход был чужд Бухарину, которому практическая возможность и цель всегда являлись в теоретической форме. Почти классическим выражением этого и было цитированное нами письмо. В фокусе бухаринских рассуждений находится не конкретный анализ местных условий, а принципиальное распространение на Россию глобальных тенденций, в том числе представления о предполагаемой обреченности национальных государств (эта проблема является спорной и по прошествии 90 лет). Стоит подробнее процитировать эти строки бухаринского письма, написанного за несколько недель до февральской революции: «Почему мы всегда были против социалистической революции? Потому, что нет “объективных предпосылок”, аграрная страна, колоссальное число крестьян, раздробленное ремесло и производство вообще etc. [И это было вполне верно]. Но это, по-моему (я этого не утверждаю пока положительно, но постепенно иду к такому “анархизму”), [верно до тех пор, пока мы рассматриваем Россию как изолированное государство и хозяйство]. В революции 1905 г. не было особых надежд на [европейскую] революцию. Теперь совсем иная ситуация. Теперь — не сегодня, так завтра — у нас общеевропейский — если не мировой — пожар. Но социальная революция Запада [разбивает] национально-государственные границы. И мы ее [должны] поддержать в этом отношении. С какой стати нам удерживать резко отграниченную государственно “Россию”? Для чего это нужно? Наоборот, мы постараемся централизовать, спаять — во всех отношениях — всю Европу (как первый этап). А если это так, то зачем нам удерживать “локальные особенности” и оставлять буржуазию у власти, которая завтра (ибо либерализм = империализм) будет опаснее, чем гнилой царизм для Запада».
628
См. письмо Бухарина, которое было написано им Ленину и Зиновьеву осенью 1915 г. под псевдонимом А. В. Довгалевский. Это письмо прекрасно показывает, какие «запутанные» представления о государстве бытовали даже в окружении Ленина. РГАНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 573. Л. 4.
629
В то время в партии уже несколько лет знали об интересе Бухарина к теоретической деятельности. Об этом интересе свидетельствовала, например, его написанная в 1914 г. рецензия на I том «Капитала», который был выпущен популярным изданием с предисловием Каутского в Штутгарте ввиду того, что «1 января 1914 г. истекал срок литературной собственности на работы Маркса». РГАСПИ, ф. 329, on. 1, д. 2, л. 1. Знающий (как в теоретическом, так и в библиографическом плане) подход к этому изданию, оценка составленных Н. Рязановым указателей и т. д. свидетельствовали о хорошей подготовленности 25-летнего Бухарина. См. письмо Ленина Шляпникову, написанное в сентябре 1916 г. Первый серьезный анализ жизни и деятельности Бухарина был осуществлен в кн.: Cohen S. F. Bukharin and the Bolshevik Revolution. A Political Biography 1888–1938. New York, 1973. См. еще: Harding N. Lenin’s Political Thought. Vol. II. P. 83–141.
630
РГАНИ. Ф. 2. On. 5. Д. 573. Л. 4.
631
Я раскрыл сокращения, использованные Бухариным в этом шестистраничном, написанном от руки письме. Там же. 781. Л. 1.
632
«3. Пункт об “охране революции”. Я тоже раньше думал сказать вместо “охраны” — “распространение”. Но я “снял” это слово из осторожности». Там же.
633
Там же. Л. 2.
Затем Бухарин, коснувшись возможности общеевропейского сращивания банковских и промышленных капиталов, заметил: «Крестьян поставим в зависимость через индустриализацию сельского хозяйства. Они [против] нас не пойдут… А если бы даже и пошли — мы бы сумели всем европейским скопом с ними расправиться. Русский империализм мы задушили бы своим социализмом в корень… Признаюсь, я во всем этом не вижу “ни грана анархизма”». [634] Конечно, Бухарин не был повинен в анархистском уклоне, в котором его обвиняли и в котором упрекал его и Ленин. Он как раз придавал современному, западному буржуазному государству слишком большое значение в противовес местной отсталости, восточным структурам. Бухарин, видимо, недооценил «закономерности» самой истории по сравнению с теоретическими, формально-логическими закономерностями. Он недооценил не значение государства вообще, а значение национального государства в современной экономике и системе мировой экономики в целом. Не случайно, что год-два спустя, в 1919 г., Бухарин был самым активным и, быть может, самым талантливым защитником ленинской теории государства от нападок Каутского на уровне теоретической схемы, но с уклоном в сторону бюрократического централизма. [635]
634
Там же. Л. 2–3.
635
См.: Бухарин Н. Теория пролетарской диктатуры// Атака. Госиздат. М., 1924. С. 91–114.