Лгунья
Шрифт:
Я расхохоталась.
Он оскорбился:
— Почему ты смеешься? Не любишь комплиментов? Ты что же, из тех женщин, которые не умеют принимать комплименты?
— Предпочитаю правду, – ответила я.
Он дулся всю дорогу, пока мы шли к машине. Но его обиженное молчание совсем не напоминало молчание Тони, которое всегда приводило меня в ужас, – дядя Ксавье обижался не страшно. В этом молчании не было обиды ребенка, который полностью от тебя зависит, это был шутливый, мимолетный гнев, который легко вспыхивал и так же легко проходил – как только ему хотелось сказать мне что-нибудь еще. Я поняла, что в его глазах, по причинам, не имеющим ничего общего с истиной, зато имеющим много общего с
— Куда мы едем? – спросила я.
В «Отель де Фалэз» в Сен–Жульене, сказал дядя Ксавье, там отлично кормят. Никаких тебе парижских выкрутасов, добавил он. Настоящая еда.
Мы сели за столик у окна с видом на рыночную площадь. В одном конце полутемного, старомодного обеденного зала стоял тяжелый дубовый стол, уставленный бутылками с вином. По стенам были развешаны охотничьи трофеи. С моего места открывался вид из окна на столики, выставленные на тротуар, на площадь, утопающую в тени деревьев, и за ней огни автобусной станции.
— Итак, – сказал дядя Ксавье, надевая очки со стеклами в форме полумесяцев, чтобы прочитать меню, – скажи мне, кто ты есть на самом деле.
В тревоге я подняла на него глаза. Думала, он смотрит на меня осуждающе поверх очков, но он водил пальцем по списку основных блюд. Это явно было для него главнее, чем его специфический вопрос.
Я пожала плечами:
— Не знаю.
— Эта твоя работа, которая так важна для тебя… В чем она заключается? – спросил он и сам же ответил: – А ни в чем. Перекачивание гипотетических денег из одной страны в другую и обратно. Играть с деньгами чужих людей. Она тебя устраивает, эта работа? Она приносит тебе богатство? Или счастье?
Пока я раздумывал а над ответом, дядя Ксавье снова спас меня из трудного положения, ответив за меня.
— Нет, – сказал он. – Нет, не думаю. Этот образ жизни не для тебя. Ты же совсем не такая.
Меня поразила его проницательность.
— Нет, такая, – сказала я.
— Нет, не такая, – возразил он. – Не такая.
Он не дал мне возможности поспорить, спросив, что мы будем есть.
— Ты мидии любишь? Серж! – позвал он хозяина ресторана. – Серж, это моя племянница Мари–Кристин. – Он с таким непосредственным восторгом представлял меня своему другу Сержу (а потом и жене Сержа, и матери жены, и официантке, и помощнику шеф–повара), что я начала понимать, почему мать Крис полюбила его. Женщины, должно быть, постоянно в него влюблялись. Искусственный свет придавал его седоватым волосам бронзовый отлив. Суровое барсучье лицо лучилось от нескрываемого удовольствия. В своей лучшей белой рубашке и вельветовых брюках он напоминал стареющего греческого героя, который ошибся веком, или какого-нибудь «морского волка», который как раз веком не ошибся.
— Вообще-то говоря, – сказал он, когда Серж (его жена, официантка, помощник шеф–повара и мать жены) принял у нас заказ и мы обменялись всеми необходимыми в таких случаях фразами, – поскольку уж мы заговорили о твоей работе, я буду чрезвычайно признателен, если ты, как профессионал, оценишь некоторые наши вложения. Закладные, доверительная собственность… и тому подобное.
Я промолчала.
— Я не могу обсуждать это с Матильдой. Она имеет дело с повседневными счетами, и здесь ей нет равных, но она слишком проницательна. Не хочу, чтобы она знала, насколько плохи наши дела.
— А дела плохи? – спросила я.
— Я же фермер, Мари–Кристин. Вот и все, что я знаю. Ферма. Скот. Я не эксперт по финансам, как ты.
Я слабо улыбнулась и поерзала на сиденье.
— Тебе неудобно? – заботливо спросил он.
— Нормально, – увильнула я.
Крайне неубедительно и, скорее всего, в неверных
— Деньги есть деньги, – сказал он. И был прав, хотя я считала, что мой ограниченный бухгалтерский опыт вряд ли сильно ему пригодится. К счастью, подали еду, и дядя Ксавье забыл о вложениях.
— Люблю смотреть, как женщина ест, – сказал он, наблюдая, как я вгрызаюсь в половинку дыни. И налил мне вина. – Ты слишком тощая. Забудь о работе. И об этом слабаке, от которого ты бежишь. Ни то, ни другое не принесет тебе счастья. Ты должна остаться здесь. Это твой дом. Я покачала головой.
— Не мой, – мягко сказала я. – К сожалению, не мой. Я должна буду скоро уехать.
— Зачем? – спросил он. – Куда? К чему такая спешка? Надо хотя бы поправиться, окрепнуть. – И тут его поразила догадка. – У тебя была назначена какая-то встреча? Куда ты ехала, когда случилась авария?
Я сделала вид, что у меня полный рот, чтобы дать себе время подумать. Я жевала этот воображаемый кусок дыни с такой энергией, словно это был жесткий хрящ.
— Не знаю, – честно сказала я. – Просто убегала.
— От этого мужика?
— Да.
— А почему не поехала сразу к нам? – спросил он.
Подумав немного, я сказала:
— Ну, я же не могла, правильно? Я не была уверена… Была не до конца уверена, что меня встретят с распростертыми объятиями.
Он страшно удивился.
— Ты в этом сомневалась? Как ты могла?
— Ну… – запинаясь, промямлила я, – после всех этих лет…
Повисла долгая тишина. Дядя Ксавье увлеченно читал этикетку на бутылке вина. Наконец он сказал:
— После смерти твоего отца… был большой скандал, – он поднял на меня глаза. – Понимаешь? Большой семейный скандал. Когда твой отец узнал… – голос его прервался. – Он великолепно водил машину, твой отец. На дороге не было других машин. Понимаешь, о чем я? Это не был несчастный случай. – Он налил мне еще бокал вина. – Твоей маме было очень горько, очень больно. Она вернулась в Англию. Это я был во всем виноват. Она ожидала от меня большего, чем я мог дать ей. У меня уже была жена. Хорошая жена. Но прошлое, Мари–Кристин, вся эта путаница, которую мы сделали из своего прошлого… не имеет к тебе никакого отношения. Ты тут ни при чем.
Я усердно пережевывала еще один воображаемый кусок дыни, потому что боялась заговорить: не доверяла своему голосу.
— Расскажите мне о ферме, – попросила я, когда, наконец, сочла безопасным «проглотить» его. Не правда ли, удачный ложный маневр, позволяющий нам держаться подальше от опасных топей и зыбучих песков? Кроме того, меня эта тема и в самом деле интересовала. Как и дядю Ксавье. Он долго и увлеченно говорил, а я слушала. Мне нравились истории, которые он рассказывал о соседских фермах и ссорах из-за земли. Я не несла за это никакой ответственности. От меня не требовалось ни развлекать его, ни ублажать его «эго». Мне не было нужды ни оправдывать его доверие, ни утешать, ни сносить его упреки, – ничего из всей этой тысячи и одной едва заметных мелочей, ответственность за которые я когда-то брала на себя. Даже вспоминать противно. И почему я всегда чувствовала себя обязанной оказывать эти услуги? Как так случилось, что мы с Тони пришли к негласному и обоюдному решению, что между нами будут именно такие отношения? Так сложилось изначально – и на веки вечные, и ни он, ни я не могли – или не хотели – разрушить эту конструкцию. А дядя Ксавье ничего от меня не требовал, ничего кроме одного: чтобы я ела, наслаждалась вином и была счастлива. Трудное задание, правда?