Лгунья
Шрифт:
Мы болтали о козах и гусях, о диких кабанах и спорах по поводу границы владений, пока поглощали основное блюдо и последовавший за ним сыр. На улице стемнело, и для освещения стоявших снаружи столов зажгли мерцающие масляные лампы.
— Красиво, – сказала я.
На освещенной фонарями площади остановилась машина, из нее вышел человек. Где-то я его уже видела. Он направился к отелю и сел за стол по другую сторону окна, возле которого мы сидели. Теперь я его разглядела. На нем была белая рубашка и свободные хлопковые брюки. Я на девяносто пять процентов была уверена, что это тот же мужчина.
—
— Очень вкусный, – сказала я.
— Хорошо. Потому что это… – он указал на ломтик, который я ела, – это сыр из Ружеарке. От наших коз.
Обсуждая с дядей Ксавье сыр, я краем глаза следила за мужчиной. Он был совсем близко, как будто сидел рядом со мной. Впрочем, так и было: нас разделяло только стекло. Значит, это и есть Мэл. Я смотрела, как он заказывает вино. Он был совсем не из тех людей, с какими, по моим понятиям, стала бы водить знакомство Крис. Слишком женственный. Длинные волосы, которые он то и дело откидывал назад. Довольно привлекательное лицо, судя по профилю, с тонкими чертами.
Мы перешли к десерту. Дядя Ксавье почему-то выбрал его сам, полагая, что я сладкоежка. Я пыталась отнекиваться, но он настоял на том, чтобы взять мне обильно политое шоколадом bavarois [82] , ничего подобного я никогда не употребляла, опасаясь за свою талию.
— Пробуй, – скомандовал он, – не глупи, – и отмахнулся от моих возражений. – Не спорь. Тебе понравится.
Он оказался прав. Мне понравилось. Я отламывала темные, тающие во рту кусочки и раздумывала, что же делать с человеком по ту сторону окна.
82
Желе (фр.).
Один раз он скользнул взглядом по обеденному залу. Я отвела глаза. Когда же снова посмотрела, он глядел прямо на меня в легком недоумении. На этот раз глаза отвел он. И встал. Я боялась, что он пойдет обратно к машине, но он направился к главному входу гостиницы. То ли искал, с кем расплатиться, то ли в туалет. Или – третий вариант – он здесь жил.
Я извинилась.
— Отойду на минутку. В туалет, – пробормотала я.
Бросила салфетку на стол и поспешила к стеклянным дверям, ведущим в холл гостиницы. Человек с длинными волосами и в белой рубашке снимал с доски ключ. – Мэл? – спросила я.
Он обернулся. Анфас он был менее симпатичным, чем в профиль. Он смотрел на меня ясными холодными, пустыми глазами. Потом что-то щелкнуло: он хрустнул пальцами.
— Я так и подумал, что видел вас раньше, – сказал он. – Это вы были в кафе, да? Сегодня днем. В Биллаке.
Я кивнула.
— Я и смотрю – что-то лицо знакомое. – Но после того как прошло ощущение победы оттого, что он не ошибся, в глазах у него снова появилось подозрительное выражение.
— Где вы взяли это платье? – вдруг спросил он. И затем, еще более подозрительно: – Что вообще происходит? Откуда вам известно, как меня зовут?
Не к чему было ходить вокруг да около.
— Простите, все это довольно сложно, – сказала я, стараясь говорить потише, чтобы никто не услышал. – Произошла авария.
Он был очень напряжен. Весть о смерти Крис он воспринял, почти не изменившись в лице, как будто это была ничего не значащая, второстепенная деталь.
— А вы кто такая? – спросил он.
— Трудно объяснить.
— Но имя-то у вас должно быть, – настаивал он.
— Да, – сказала я, – но после несчастного случая… Я была вместе с ней в машине, и все приняли меня за Крис. И я… в общем, когда я пришла в сознание, я просто не стала их разубеждать.
Он был – и поделом ему! – совершенно сбит с толку.
— Это только на время, – торопливо сказала я. Бесполезно было пытаться растолковать это за
те несколько минут, что необходимы для похода в туалет. – Может, встретимся завтра? Я тогда все объясню.
Он смотрел на меня с беспокойством, словно опасаясь, что я ему подстрою какую-то ловушку.
— Так кто вы все-таки? – спросил он.
— Никто. Ей–богу, никто. Я просто ловила попутку, и Крис меня подвезла.
И тут он спросил:
— Что случилось с деньгами?
Хотелось притвориться, что я ничего не понимаю, и спросить, какие такие деньги, но все уже и без того было слишком запутанно.
— Их забрала полиция, – сказала я.
— Черт! – он стукнул себя ладонью по лбу. – Вот дьявол!
— Послушайте, меня ждут. Мы можем увидеться завтра?
— В десять, – холодно ответил он. – Здесь. Буду вас ждать.
Последняя фраза сопровождалась красноречивым – нервным и злобным – жестом.
Когда я вернулась к столу, дядя Ксавье заказал кофе и две рюмки коньяка.
— Ты такое пьешь? – спросил он. Я не пила. Вернее, Маргарет Дэвисон не пила коньяк. Но я была ему очень благодарна. Я держала бокал обеими ладонями, чтобы руки меньше дрожали. К тому времени, когда я могла выпить кофе, не расплескав его при этом, он уже остыл.
Мы возвращались домой в молчании. Мне было грустно. Я сидела рядом с дядей Ксавье и гадала, что же делать дальше. В десять я встречусь с Малом, и после этого у меня не останется ни единого шанса: после этого мне придется сесть в автобус до Фижака и отправиться на поезде к югу. Волновала меня записка. Я непременно должна буду оставить записку. Нельзя же просто исчезнуть без всякого объяснения. Я пробовала разные варианты: «Дорогой дядя Ксавье» – но я не имела права так называть его. «Дорогой месье Масбу, ваша племянница погибла, а я – самозванка. Благодарю вас за гостеприимство. Простите меня. Маргарет Дэвисон».
Видите, как трудно?
— О чем задумалась? – спросил дядя Ксавье, свернув от реки вверх, к холмам.
— Ни о чем, – сказала я.
Вообще-то я думала: то, как я с ним поступила, непростительно. Проблема в том, что, если я все это изложу как есть, это будет еще более непростительно.
— Спасибо за прекрасный вечер, – сказала я, когда мы въехали в ворота.
В холле я не удержалась и поцеловала его в щеку.
— Спасибо, – повторила я.
Я долго сидела, глядя в конопатое зеркало трюмо и поворачивая створки, чтобы видеть, как мои размноженные отражения исчезают в бесконечности по обеим его сторонам. Оказывается, бывает трудно смотреть в глаза самой себе, вот ведь как.