Лифт
Шрифт:
* * *
Яна с Егором, оглядываясь по сторонам, будто два шпиона из американских фильмов, поднялись по ступеням в свой подъезд. Оба они были уверены, что нескольких часов, проведенных взаперти, ребятам будет достаточно для того, чтобы помириться. Единственное, что волновало сейчас Яну - это насколько сильно она ударила маленькую себя. У девчушки на затылке была кровь. А много ли нужно пятнадцатилетнему подростку для сотрясения? Она торопила Егора выдать родителям местоположение девятиклассников, чтобы их нашли как можно скорее. Она не сомневалась, что девочке будет необходима медицинская помощь. Яна переживала, не отразится ли сотрясение на ней во взрослой жизни.
Егор планировал подождать
– Ян, пошли в лифт, - взял Егор её под локоть, но она не торопилась, пытаясь проверить, читаема ли записка через дырки в ящике. Она просунула в отверстие палец, стараясь подвинуть её немного ближе, чтобы наличие почты в ящике было заметно с первого взгляда.
– Яна, тут опасно задерживаться, у тебя кровь на кардигане. Задержание может стать помехой в работе лифта. Обидно будет остаться здесь и не вернуться в свое время, - тряс он её, чтобы она поторопилась.
– Не хватало еще застрять тебе там!
– грозно шептал он ей на ухо.
– Вот стражи правопорядка обрадуются, поймав похитителя на месте преступления с поличным!
Яна, как всегда, не слушала никого, делая то, что считает нужным. Это так часто раньше злило Егора, когда он был подростком. Но сейчас он волновался за неё.
– Всё, - кивнула она.
– Идем.
Сбоку послышались мужские голоса. Они так оживленно спорили о чем - то, что заглушали звук собственных шагов в гулкой пустоте подъезда. Хлопнула дверь. Сейчас они сразу должны были обнаружить записку, поскольку почтовые ящики висели прямо на входе. В подъезд входили только они за этот короткий промежуток времени.
Егор нервно нажимал кнопку вызова лифта, пока Яна встревоженно оглядывалась. Он чувствовал, как испуганно она дышит и от этого волновался еще больше.
– Они сейчас нас увидят!
– зашептала она, до боли впиваясь ногтями в его предплечье, словно он как - то мог повлиять на скорость лифта.
Наконец, лифт тихонько звякнул и дверцы со скрипом разошлись.
– Залетай!
– крикнул Егор, быстро заталкивая Яну внутрь.
Оба легко вздохнули, когда из сумрака к ним навстречу шагнула Каролина.
– Успели?
– спросила девочка с улыбкой.
– Ага, - выдохнули оба, пытаясь отдышаться.
Двое мужчин в форме подоспели к лифту ровно в тот момент, когда створки еще не успели закрыться. Подставив ладонь между ними, он заглянул в щель и удивленно отпрянул. Дверцы вновь открылись, приглашая посетителей войти. В кабине было пусто.
– Ты слышал крик?
– удивленно спросил он товарища. Тот растерянно кивнул.
Створки закрылись.
Часть 3.
Болен психически.
По меркам небольшого города родители Вэла были достаточно богатыми людьми. Его отец работал на руководящей должности на одном из градообразующих предприятий. Его говорящая фамилия была достаточно известна во многих областях, куда ездил он с проверками. Везде ему заискивающе фальшиво улыбались и тянули руки с деньгами, чтобы тот простил некие мелкие недочеты. Суммы были разные, в зависимости от оборота фирмы. Небольшие шаражкины конторы больше, чем стоимость его автомобиля, предложить при всем желании не могли. А большие фабрики и заводы сразу с порога выставляли ему заветный чемоданчик, с бутылочкой элитного коньяка.
– Это, Сергей Васильевич, чтобы совесть ваша и дальше спокойно дремала с нашим заветным сундучком, - приговаривали они, взглядом указывая на бутылочку.
И Сергей Васильевич брал всё подряд, не гнушаясь даже небольшими суммами, закрывая глаза на недостаток нулей в накладных. Коньяк он отдавал первым встречным людям без определенного места жительства.
Его недолюбливали искренне и от души. Ему откровенно плевали в спину, но он уходил с такими тяжелыми черными дипломатами, что отношение окружающих было ему безразлично.
Он только искривлял в презрительной улыбке свои тоненькие бесцветные губы и прищуривал блеклые рыбьи глазки:
– Кому же сейчас легко?
– вопрошал, восседая на стуле в кабинете очередной шишки.
– Время такое. Только - только страна развалилась, нужно успеть отхватить кусок пожирнее.
Закупая дома за бугром, он, тем не менее, в семью свою вкладывался с полной отдачей. Семья у него была большая: мама, жена и двое детей. Всем им доставалось самое лучшее. Жена, Фаечка, ходила в новомодных нарядах, искренне полагая, что её мужчина добывает всё честным трудом на своем градообразующем предприятии. Пребывая в счастливом неведении, она нахвалиться не могла перед подружками своим мужем. Ненаглядного Сереженьку она была готова носить на руках вместе со свекровью. Родив ему чудесных деток, Катаринку, а затем, Вэльчика, она спокойно устроилась дома. Занимаясь воспитанием малышей и готовкой пирогов, Фая даже не догадывалась, откуда муж возвращается так поздно ночью, списывая всё на его нервную работу и плохого начальника.
Весь город знал правду, кроме неё. Милую девушку двадцати четырех лет оберегали от тирана. А, быть может, побаивались её вспыльчивого мужа. Сергей Васильевич был строг, суров и достаточно быстро разбирался с теми, кто нарушал покой его семьи. Семья для него была тылом. Грязь туда он не тащил, оставляя за порогом горькую правду.
Катаринка и Вэльчик росли, как изнеженные орхидеи в оранжерее. Катенька была полной копией своей мамы. Добрая, отзывчивая и смышленая девочка, она проводила за книжкой все вечера, за семейным ужином пересказывая маме самые смешные моменты. Нелюдимая и закрытая девочка плохо чувствовала себя в окружении незнакомых людей, поэтому детство до первого класса провела в обществе мамы, бабушки и книжек из домашней библиотеки. Зная предпочтения дочери, Сергей Васильевич оптом закупал Чуковского, Михалкова, Успенского, Благинину и Осееву. Девочка взахлеб зачитывалась смешным Чебурашкой, доброй Элли, хулиганистым Карлсоном и любознательной Алисой. Живя в собственном выдуманном мире, она росла не доставляя маме ни забот, ни хлопот, в отличие от братца.
Вэльчик же уродился копией отца. Младше Катаринки на два года, мальчишка постоянно задирал старшую сестру. Мешал ей читать, распевая в ухо похабные частушки, услышанные от взрослых мальчишек во дворе, декламировал на стульчике модные тогда стишки про маленького мальчика, который нашел торпеду или гулял на стройке. После "Волшебника Изумрудного города" слышать гадкие стишки Катюше было до слез неприятно. Но этим шалости не ограничились. Поняв, что терпение сестры безгранично, он начал портить её вещи. Забрасывал её кукол на люстру, где лица их плавились от жара лампочек, и все они становились похожими на героинь фильмов ужасов. Разрисовывал картинки в книжках, отчего все герои становились одноглазыми и со шрамами на щеках. Вырезал кружочки с её любимого платья в крупный красный горох и осыпал её этими вырезками с криками: "А Катька себе платье испортила, чтобы в снег поиграть!". Когда мама с бабушкой его ругали, он начинал портить жизнь и им тоже, подсыпая в готовящийся на плите суп целую банку соли. Или выбрасывая все яйца из холодильника на припаркованные внизу машины. Или же ссыпая все крупы из банок на пол, чтобы побегать по ним босиком. Озорной мальчишка был огромной проблемой для родителей, поэтому уже в три года его предпочли сдать в детский сад под контроль одной из самых лучших воспитательниц города.