Лифт
Шрифт:
– Мам, если у меня есть плохие отметки, я исправлю, - выглянула Яна из - за косяка. В кухню входить было страшно. Часто собрания расстраивали её до слез, хоть дочь и была второй по успеваемости в классе.
– Виктория Семеновна очень хвалила тебя и Машеньку Виноградову, - начала мама как - то неуверенно.
Маша Виноградова была круглой отличницей с первого класса. Учеба давалась ей легко, словно она и без учебников всё всегда знала. Услышав один раз новую тему на уроке, Маша могла воспроизвести её слово в слово Яне по телефону, объясняя, как решать очередной пример. Их можно было назвать подружками. Общение с Машей не было таким близким, как с Аллочкой, но, тем не менее, физическими и геометрическими задачками не ограничивалось. Яна не завидовала ей. Она не знала, что такое зависть. С Машей было весело. А еще она очень умная. Такие люди притягивали к себе Яну как магнит.
– И почти час ругала Егора Литвинова, - продолжила мама.
– Он очень отстает в учебе от остальных, своим плохим поведением он подает ребятам плохой пример, некоторые учителя вынуждены отказаться от вашего класса только из - за него. Виктория Семеновна попросила Машину маму, чтобы Машенька немного подтянула его в учебе. Но та ответила, что её дочь очень плохо отзывается об этом мальчике и ни за что не согласится помочь ему.
Яна была еще совсем ребенком, но уже понимала к чему клонит мама. Она схватилась за голову и прошептала:
– Мам, ты просто с ума сошла.
Никогда она не позволяла себе так выразиться в сторону мамы, но сегодня был исключительный случай.
– Яночка, его отправят в спецучреждение для несовершеннолетних, если ты ему не поможешь. Ты - это последний шанс в его жизни вырасти человеком. Он неуправляем. Все учителя твердят, что у него психические отклонения.
– Мам, и это так на самом деле. Я не знаю, что такое спецучреждение, но уверена, что Литвинову туда и дорога.
– Доча, спецучреждение - это практически зона для несовершеннолетних. Если бы я не видела этого паренька лично, мне было бы безразлично. Но я его вижу почти каждый день. У него очень умные глазки, но очень потерянный взгляд. Он пережил предательство отца в самом тяжелом возрасте. Будь он младше - поплакал бы и забыл, а чуть старше - пережил бы спокойно. Но вы сейчас в подростковом возрасте, как маленькие волчата. Егор мстит маме за отца, а отцу мстит за предательство. Ему тяжело. Помоги ему, Яночка, я очень тебя прошу.
Мама прекрасно знала свою дочь. Яна жалела всех сирых и убогих. Сложив бровки домиком, они присела на краешек табуретки, и забрала мамин чай.
– Как только что - то пойдет против моих правил, он вылетит отсюда как пробка. Уговор?
Яночка протянула маме свой маленький мизинчик, и мама с радостью ухватилась за него. Он не сомневалась в своем ребенке.
Так и началась их дружба. Егору этого Яна, естественно, никогда не говорила. И сейчас ей было до слез больно и обидно смотреть на то, что он принял нейтралитет, наблюдая, как его подругу высмеивает весь класс. Он сидел на задней парте и со злорадной ухмылкой наблюдал, как ребята свистят и аплодируют ей вслед. Рядом с Яной оставалась только верная Аллочка, которая с самого первого дня знала всю правду об их отношениях.
– Янка, они тебе завидуют. Никто не мог найти управу на Егора, а ты его крепко держала в руках. Все видели, что он очень изменился в лучшую сторону. И только мы втроем знали правду. Вот все и бесятся. Не принимай близко к сердцу. На первой же контрольной с тобой все помирятся.
– Иногда мне кажется, что я всем нужна только как мобильная служба алгебраической помощи, - вздохнула она, падая на плечо подружке.
Рядом громче всех смеялся Козлов, обзывая Яну "кидалой" и "хорьком". А за спиной сидел Егор Литвинов, для которого она сделала так много, и молчал. С головой погрузившись в новую главу своих комиксов, он старательно не обращал внимания на происходящее вокруг, словно его эта ситуация на касалась вовсе. В этой главе телепорт Таймс расчленял Джил и, с мечтательно - блуждающей улыбкой на лице, разбрасывал её останки по соседней галактике, чтобы они превратились в космический мусор. Егор скрипел ручкой, не поднимая глаз и не отвлекаясь на местные раздражители. На данном этапе было важно прорисовать каждую частичку Джил особенно правдоподобно.
– Я не предавала тебя, Егор, - обернулась Яна к нему. Её глаза были полны слез.
– Пошла ты, хорек, - скривившись, выплюнул он ей в лицо жеваную бумажку.
Она пулей вылетела из класса, едва сдерживая поток слез.
– Литвинов, она столько для тебя сделала. Даже если забыть о реальной помощи, просто вспомни, что только она была рядом с тобой вопреки. Ты не достоин её, - покачала головой Аллочка и вышла вслед за подругой.
На волне воспоминаний о сегодняшнем дне, Яна незаметно для себя подошла к дому, который стоял почти на окраине города. Родители любили находиться в стороне от городского шума и пыли. А Яне нравилось пройтись по городу пешком, поэтому дом в отдалении был для неё даже больше плюсом, чем минусом.
Она медленно прошла по тропинке вдоль кустов сирени и подняла глаза вверх, чтобы посмотреть на маму, которая виднелась на кухне у плиты. Улыбнувшись собственным мыслям о том, что дома её будут любить, несмотря на все провалы и неудачи, она шагнула на ступеньку.
Потянув на себя дверь подъезда, она почувствовала толчок в спину, а затем резкую боль в голове. В один момент вокруг стало темно, а уши словно заткнули ватой.
– Не сильно я её?
– услышала Яна женский голос перед тем, как потерять сознание.
* * *
Яна стянула с себя черную шапочку, пятнадцать минут назад купленную в соседнем павильоне. По плечам водопадом рассыпались светлые волосы. Она отряхнулась и посмотрела на Егора. Он не сводил с неё глаз.
– Теперь мы с тобой Бонни и Клайд, - воскликнула она весело и протянула ему ладонь.
Егор дал ей "пять" и рассмеялся:
– Это было легко! Удивительно, что в пятнадцать я был таким боровом! Еле дотащил себя до этого гаража.
– А я была милашкой одиннадцать лет назад, - улыбнулась Яна.
– А сейчас стала еще красивее, - неловко произнес Егор.
– Как тебе спалось по ночам после того, как ты обошелся со мной?
– спросила вдруг она очень серьезно.
– Тяжело, - ответил он и присел на бревно поблизости с гаражом, в котором были закрыты двое ребят - девятиклассников.
– Знаешь, все эти годы я мечтала задать тебе всего один вопрос. Как ты мог обойтись так со мной после всего, что я сделала для тебя?
– Янк, Козлов тогда сказал, что ты готова продать любую информацию обо мне за энную сумму. Я был в бешенстве. Ты была единственным человеком, кто знал меня настоящего. Кто видел мою душу. Кто принимал и любил меня таким, какой я есть.
– Ты кем себя возомнил?
– строго спросила она.
– Ты похож на Майкла Джексона или Джонни Дэппа, чтобы за информацию о тебе кто - то платил деньги?
– Я был подростком, Ян. Я казался себе таким незаменимым, таким великолепным... Меня боялись учителя и одноклассники. Дверь в кабинет директора я открывал с пинка. Завучей отпаивали валерьянкой после беседы со мной. Я был грозой школы. Мною пугали малышей - первоклашек и меня обходили стороной даже старшеклассники. В пятнадцать все мы кажемся себе такими единственными и неповторимыми. Вся жизнь расстилается у наших ног. Каждый из нас видит себя в будущем директором производства, музыкантом или же именитой поэтессой. А в двадцать шесть оказывается, всё что у тебя есть - работа слесарем в "Водоканале", нелюбимая жена и мальчишки - близнецы. И вся зарплата уходит на них. Приходится влезать в штаны, которые еще в школе покупала мама, доставать с антресолей телефон, подаренный отцом на пятнадцатилетие и брать сверхурочные, чтобы вкусно накормить жену. Чтобы та, в свою очередь, накормила сытно малышей, и они бы ночь проспали спокойно. В двадцать шесть уже не парит, как ты выглядишь в глазах других. В двадцать шесть уже не стремишься провести время с друзьями в баре, потому что потом малыши не дадут уснуть и после бессонной ночи наступит тяжелый день, посвященный опять же им. Я замотанный и повзрослевший, Ян. И я не могу подобрать правильных слов, чтобы извиниться перед тобой за всю ту боль, что принес тебе. Ты святая. В моей жизни ты всегда была огоньком, к которому я стремился, ради которого я жил и пытался стать лучше. Я знал, что ты никогда не предашь меня, но, тем не менее, поверил Козлову. Где он, кстати, сейчас?