Loving Longest 2

sindefara

— Тебе так кажется? А то, что кто-то из нас, из тех, кто находится в этом дворце, убил Финвэ? А то, что эта тварь пыталась убить бедного Арголдо, — это тоже «ничего страшного»?

— Не торопись с выводами: может быть, это никак не связано, — сказал Амрод. — Это мог быть какой-нибудь адан…

Майтимо замолк, не зная, рассказывать ли всем о том, что насильник сделал с Алдамиром и, может быть, Маэглином. Но вместо него заговорил сам Маэглин:

— Ещё чего — «не связано»! — злобно сказал он. — Уж давно надо было бы понять, что к чему! Раз он и меня не пропустил. Я давно говорил, ещё после того самоубийства, что хватит, мол, нам мозги полоскать, да разве меня кто слушал…

— Мой брат тебя слушал! — воскликнул Аракано. Он вскочил и подбежал к лестнице, на верху которой стоял Маэглин. — А ты выдал его Врагу!

— Да

оно само как-то получилось, дядя Аракано, — Маэглин развёл руками. — Хотел я подальше как-нибудь отойти от этого города, да только отошлось куда-то не туда…

— Не совсем само, конечно, но в чём-то, Маэглин, ты был прав, — послышался привычно-спокойный голос Тургона, — и я действительно зря тогда не прислушался к тебе.

Аргон обернулся и весь побелел. Он подбежал к брату, хотел было обнять его, но вдруг смутился, взял Тургона под руку, словно хотел отвести куда-то, и спрятал лицо у него на плече.

Они все будто не хотели смотреть на Тургона. Кроме Аргона, подошёл к нему близко только Гвайрен, который робко взялся за его рукав и почтительно (Тургон был почти на две головы выше) посмотрел ему в лицо. Тургон крепко обнял брата, прижал его к себе, и на минуту оба они отвернулись от всех; и после этого Аргон не отпускал старшего ни на минуту.

— Ну что ж, Тургон, — спросил Амрод, — тебе, как и твоему приятелю, тоже оставили жизнь? За какие такие заслуги?

— Хватит! — прикрикнул на него неожиданно грубо Маэдрос. — Не твоё дело.

— Да уж, не ваше дело, дядя Амрод! — вставил Маэглин. — Это я с Гортауром договорился. Вот на меня орите, сколько хотите, а дядя Тургон тут не при чём.

— Но если ты знал про Пенлода, то, верно, знал и про него? — спросил Маглор. — Нас всех тут обвиняют в убийствах, изнасилованиях, сделках с Врагом, неизвестно, в чём ещё; Морьо, бедняжку, будут судить, хотя он… хотя она, по правде говоря, ничего не сделала. А в это время тебя, Тургон, все считают убитым, и никто тебя не о чём не спрашивает?! Зачем ты вообще сюда пришёл?

— Я, Кано, очень хотел бы увидеть, — обратился Тургон к Маглору таким тоном, как будто просил показать ему какой-нибудь иллюстрированный справочник, — как убийце Финвэ отрубят голову. С некоторых пор это моё самое большое желание.

— Я тебе не верю. Да, я знаю, — обратился Маглор ко всем, — что Тургон был дома во время убийства Финвэ. Я после всего этого долго вспоминал, кто где был. Вот только подтвердить это никто бы не мог, кроме Эленвэ: Идриль тогда было несколько недель от роду. Скажи мне, Тургон, почему ты стал ото всех прятаться в своём тайном городе? Совесть замучила? Ведь твоя жена очень вовремя утонула по дороге, а то, может быть, она могла бы рассказать, где ты был на самом деле!

— Ты рехнулся совсем, что ли, деверь! — закричала Луинэтти. — Я там была. Не делал он этого!

— Луинэтти, — сказал Маэдрос, — а ведь ты давно мне намекала, что ты что-то об этом знаешь. Мне ведь Аракано говорил, что он не сам утонул по дороге в Средиземье. Ты знаешь, кто это сделал, ведь правда?

Луинэтти бросила затравленный взгляд на Тургона.

— Ты ведь знаешь, кто пытался убить Аракано? Может быть… — и тут Маэдрос осознал, что она могла иметь в виду; он прошептал ей: — Это… это как-то связано с Эленвэ?

— Расскажи им, — спокойно сказал Тургон. — Я уверен, что если бы мы остались в Амане, этого бы не было. Если Феанор взял бы нас на корабли, этого тоже могло бы не быть. Я тебя не виню, Луинэтти.

— Тургон, но ты же не… — с ужасом сказала она.

— Я всё видел, — сказал Тургон. — Не всё слышал, конечно, но видел.

— Ладно… Прости меня, пожалуйста, Тургон. Я виновата, но я тут не самая виноватая, я так думаю. Просто в тот момент я знала, что вот-вот умру. Поэтому…

====== Глава 37. Indemmar (2): Снег, пепел и яд ======

Луинэтти села за стол и сцепила руки. Она смотрела на синевато-белое пламя свечи, словно никого не видя перед собою.

— В общем, я видела, как… Аракано вечером сказал «я заберусь на ту ледяную скалу завтра и посмотрю, как нам идти дальше». Он часто так делал, понимаете — он же самый высокий и видел лучше, чем кто бы то ни было. Я проснулась рано утром, и увидела… в общем, я увидела как жена Тургона что-то делает у этой скалы. У неё в руках было такое длинное ваньярское копьё с длинным

лезвием. Я бы так не заметила, но лезвие светилось, оно было нагрето докрасна. Наверно, она положила его в костёр. Она сначала провела им по ледяной стене, потом воткнула его глубоко в лёд, но не смогла вытащить; долго пыталась это сделать, потом обломала кончик древка. Я не могла понять, в чём дело: думала, может, она пыталась убить какое-то маленькое животное, которого я не вижу. Ну вот. Потом, когда Аракано погиб, я подошла к ней и отвела далеко в сторону; мне всё-таки было как-то не по себе, и я её спросила, что она там делала. Она сказала, что мол, не моего ума дело. Я спросила у неё, что, мол, сделает Тургон, если я ему об этом расскажу. Эленвэ сказала, что это дело семейное, и что она найдёт, как это всё объяснить мужу. Я ей сказала — интересно, как это ты ему объяснишь: я-то понимаю, что все дети Финголфина любят родителей, сестёр и братьев превыше всего на свете, и если Тургон узнает, что ты лишила его брата, то он и тебя не пощадит. Она опять сказала, что я ничего не понимаю: все дети Феанора и сам Феанор утонут, Оссэ и Уинэн их утопят. Фингон никогда не женится, детей у Финголфина больше не родится, раз его жена осталась в Амане. Финголфин явится в Средиземье, станет там королём, и неизвестно, что там с ним будет, если он сдержит слово и станет воевать с Морготом… Это вот «если он сдержит слово» меня уже совсем взбесило: что же она так о своём свёкре-то думает! И Тургон, мол, тогда станет верховным королём нолдор и всего Средиземья, а её дочь будет единственной наследницей его короны, и у неё будет всё, чего только можно пожелать. Уж не знаю, кто все эти глупости ей вбил в голову: мне всегда казалось, что Эленвэ милая, скромная девушка. Но она, видно, действительно лишилась рассудка во время путешествия, — вздохнула Луинэтти, — если стала так думать всерьёз. Я не захотела с ней спорить, тем более, что на руках у неё был ребёнок. Хорошо, что Итариллэ была ещё так мала, что ни слова не понимала. Я сказала — «ладно, я пойду». Она схватила меня за воротник и потребовала пообещать, что я ничего не скажу её мужу. Я её оттолкнула, сказала, что она никто, чтобы мне приказывать. Эленвэ тогда сказала, что это я никто, простая тэлерийская рыбачка, а она жена нолдорского принца. Тут я не выдержала и сказала ей: «Я тоже жена нолдорского принца; мой супруг — один из сыновей Феанора, и я иду к нему. У нас есть сын, он наследник дома Феанора, старшего сына Финвэ, с моим сыном всё будет в порядке, он сейчас со своим отцом, и дед его не оставит, а на твою дочку никто и не посмотрит». Тут она мне вцепилась в волосы и ударила ногой: она потеряла равновесие, выронила ребёнка. Девочка упала, покатилась в сторону и заплакала. Я в ответ дала Эленвэ пощёчину, и тут лёд подломился, она толкнула меня — и я стала тонуть… Я сквозь воду увидела огни, увидела твою тень, Тургон… Я схватилась за её ногу, а она ударила меня каблуком в голову. Прости меня, Тургон… я посмотрела вверх и… В руках у неё и рядом, в воде ребёнка не было. Я не могла бы причинить вред Итариллэ! Но последнее, что я решила, было — ладно, я сама погибну, но и её не выпущу. Так я её и держала за щиколотку. Потом выпустила… я тонула, свет ещё доходил туда, и она проскользила вниз мимо меня… одна.

— Я схватил ребёнка и отдал сестре, — сказал Тургон. — Я пытался схватить жену за руку, но она как будто бы не хотела браться за меня. Я бросился за ней. Я ведь должен был вытащить её. Должен. Фингон удержал меня за ноги. Я вырывался, как мог, бил его ногами. Боюсь, я очень сильно его ударил. Потом я потерял сознание, и брат меня вытащил. Я хотел снова кинуться туда, но Фингон меня умолил этого не делать: он сказал, что потери двоих детей в один день отец не вынесет. Потом, перед тем, как мы уходили оттуда, я нашёл её копьё во льду. Брать с собой не стал. Прошу вас, никто не говорите ничего Идриль. Пожалуйста.

Маэдрос подумал, что Тургон — во всяком случае, при нём — впервые кого-то о чём-то просит.

— Конечно, — сказал Маэдрос за всех.

— Я думаю сейчас, — продолжил Тургон, — что кто-то должен был люто ненавидеть меня — лично меня, раз стал внушать моей жене такое. Это ведь всё не её мысли и не её чувства: она просто от отчаяния, теряя рассудок от холода, от голода и страха за ребёнка, ухватилась за всё это, позволила этим фантазиям поддерживать себя, а я, к сожалению, этого не заметил.