Loving Longest 2
Шрифт:
«Вот мерзавка, — думал Карантир (скорее, конечно, — думала, ибо мысли эти были скорее женскими). — Зачем-то спала с тем, кого не любила — наверное, что-то от него понадобилось. Мы же с Гватреном так и не стали заводить ребёнка, а ей всё нипочём. Из-за неё Маглору пришлось вернуться в Форменос…».
Тогда Морьо была отчаянно рада видеть брата, но радость скоро сменилась страхом: Маглор сказал, что сильно устал и заперся в своей комнате. Ей он позволил войти. Несмотря на пылающую печь, жаровню и грелку, он беспрерывно жаловался на холод. Она не могла понять, что с ним происходит. Но самое страшное началось,
«Что, интересно, эта мерзавка обещала Морготу… — думала она. — Или отца ребёнка заставила обещать. Хотя какое это теперь имеет значение…»
Карантир пошёл дальше, на восток, вдоль берега, по узенькой тропке. Раньше там было нечто вроде балкона или галереи, по которой могла прогуливаться королева Дориата, но теперь остались только обломки колонн и металлического переплёта оград. Он дошёл до места, где обрыв был почти пуст — лишь выросло тонкое, чахлое деревце на месте упавшей опоры перил. Внизу туман уже рассеялся; пропасть над рекой казалась бездонной.
«Да, это верная смерть», — подумал он с облегчением.
Он встал, выпрямился. Ему не хотелось делать этого последнего шага; он подумал, что лучше, наверное, повернуться лицом к скале и упасть в пропасть спиной. Карантир хотел было уже повернуться, как вдруг что-то ударило ему в лицо. Он отшатнулся и чуть не потерял равновесие. Он испугался; побоявшись схватиться за деревце, он, нащупал рукой в скале за спиной у себя остаток поручня. Перед ним била крыльями чёрная птица — крабан.
— Уйди, — простонал он и отмахнулся.
Вместо того, чтобы улететь, птица села на его вытянутую руку, перебирая лапками, перебралась к локтю и заглянула ему в лицо своими странными, серебристо-металлическими глазками. Она было каркнула, но потом издала какой-то писклявый, сдавленный, воркующий, будто умоляющий звук. Чёрная птица выжидающе посмотрела на него, потом потёрлась клювом об его рукав и опять послышался тот же странный, мурлыкающий щебет. Карантир слегка улыбнулся; продолжая держаться за поручень, он стал осторожно возвращаться назад. Он опять очутился у моста и понял, что теперь, когда ему уже не так хочется броситься в пропасть, переходить на другую сторону страшно. Птица перебежала ему на плечо и крепко вцепилась когтями. Легкий порыв ветра перебросил прядь волос ему на лицо; крабан осторожно отодвинул своим острым клювом волосы со щеки, не задев кожу. Конечно, не верилось, что птица сможет его подхватить, если он будет падать в пропасть, но с ней на плече было гораздо спокойнее.
Тем временем, пока Карантир в одиночестве стоял над речным ущельем у входа в сгоревший дворец, его братья стали участниками более чем странного события.
Озарённая лёгкими лучами рассветного солнца берёзовая роща к востоку от поляны шумела на ветру. В шуме ветра послышался треск, потом стук копыт, и с лесной тропинки на поляну к ним выехал Гватрен. Он был один, и одет он был намного роскошнее, чем все они: яркий жёлтый кафтан, расшитый золотом, тёмно-алый кушак, рыже-коричневые штаны, тоже с вышивкой по бокам, и, как всегда у него, усыпанные
«Трофей», — с омерзением подумал Маэдрос.
— Ты, — Гватрен ткнул пальцем в Луиннетти, — где письмо? Тебе его отдали.
— Это письмо принадлежало моему брату Куруфину, — сказал Маэдрос.
— Куруфин украл чужое письмо, разве не ясно? — презрительно заметил Гватрен. — Оно написано не им и адресовано тоже не ему. Зачем оно вам? Признайте, что это письмо вам никоим образом не принадлежит. А если оно принадлежит кому-то из вас, пусть он выйдет и объявит об этом.
— Если оно тебе нужно, то возьми сам, — сказал Маэдрос, показав на разлапистый вяз, в ветвях которого он оставил письмо.
Гватрен, сидя в седле, взял письмо с дерева. С земли он не смог бы этого сделать — роста бы не хватило.
— Ты должна нам кое-что ещё, — обратился он к Куруфину-Луиннетти. — Оно у тебя?
— Да, — ответила она. Она достала из поясного кармана серебряный медальон с волосами Мириэль и Келегорма.
Маглор хотел было остановить её, но она перебросила медальон Гватрену и тот ловко поймал его.
— Теперь убирайся, — сказал Маэдрос. — Убирайся вон.
— А ты что, не хочешь с ним уехать обратно? — выкрикнул Маглор в сторону Луиннетти.
— Нет, мать Келебримбора никуда с ним не поедет, — сказал Маэдрос, жестом останавливая брата. — Она член нашей семьи.
— Верни мне хотя бы волосы Келегорма! — сказал Маглор Гватрену. — Ведь сам Келегорм всё равно у вас. А Мириэль давно нет на свете, у нас больше ничего от неё не осталось.
— Но Мириэль же не у нас, — усмехнулся Гватрен. — Скажи-ка, правду ли говорят, что ваш отец Феанор просил у Галадриэль, дочери Финарфина, прядь её волос, и она отказала ему? А Келегорм вряд ли сможет нам отказать в такой любезности. Так что ладно, берите, — он заглянул в медальон и вытряхнул волосы Келегорма из медальона прямо на землю.
— Ты… — сказал Маэдрос, — ты…
Он приблизился к Гватрену, который пристально смотрел на него сверху вниз, с седла, недвижный; лишь ветер перебирал его золотистые локоны. Маэдрос близко видел агатовую камею на сапоге Гватрена —можно было протянуть руку и дотронуться.
Маэдрос прижал руку к своему горлу, пытаясь взять себя в руки; он почувствовал кольцо Фингона на своей коже -то самое кольцо, которое когда-то швырнул ему Гватрен.
— Ты снимаешь вещи с мертвых и беззащитных? Это кольцо — это ты его снял с… с него?
— Нет, — ответил Гватрен, — его снял Майрон. Фингону оно было уже не нужно. Я лишь вернул его тебе.
— Уезжай, — сказал Маэдрос. — Уезжай и не возвращайся больше никогда.
— Я тоже надеюсь, что никогда больше тебя не увижу, сын Феанора, — Гватрен кивнул и тронул коня. Он поехал — не быстро и не медленно, своим ходом, будто никого, кроме него тут не было — по тропке через рощу.
И уже исчезая из виду, он обернулся и сказал:
— А может быть, мне всё-таки лучше тебя убить? По крайней мере, буду считать, что съездил не зря.