Лузитанская лира

Песанья Камило

Верностью хвалиться Полно, право слово: Любо то, что ново, Будем веселиться, Сон пустой не длится — Облаку под стать, Улетит опять.

ПЕРВАЯ:

В сей тенистой чаще Я найду приют, Буду ждать я тут Для верности вящей. Если ж преходяща Эта благодать, Буду смерти ждать.

ПЕСНЯ, СОЧИНЕННАЯ В БОЛЬШИХ ПОЛЯХ, ЧТО ЛЕЖАТ ОКРЕСТ РИМА [26]

26

В 1521 г. Франсиско Са де Миранда отправился в Италию, откуда вернулся — проехав Испанию — во второй половине 20-х гг.

Что увидеть мне дано В этой шири бесконечной, Если мне в тоске сердечной Видеть вас запрещено? Эти римские поля Для меня полны печали, И спасет меня едва ли Сердцу чуждая земля, Небеса ее и дали. Боль тяжка, боль бесконечна, И постичь лишь мне дано: Даль осилить суждено Вашей власти бессердечной!

ПЕСНЯ

У себя я не в чести, И наказан я судьбою: Не ужиться мне с собою, От себя мне не уйти. Я бежал людей, скорбя; Скорбь росла — и вот в тревоге Рад бежать я от себя, Да не сыщется дороги. Чем лечить мне боль свою, Маясь в муке бестолковой, Если недруга такого я в самом себе таю?

ДЕСЯТИСТИШИЕ

Все, что я обрел средь мук, Причиненных давней раной, Унеслось по ветру вдруг: Видно, занемог я рано, Поздно распознал недуг. И, не обольщаясь боле, Худших бед отныне жду. До какой я дожил доли! Я печаль в печаль введу, Так что больно станет боли!

ВИЛАНСЕТЕ

Мой бедный замок воздушный, Что радость мою сгубил, О, как ты непрочен был!

Шепнула судьба бесстрастно, Когда его я воздвиг: — Как выдержишь ты, злосчастный, Коль замок твой рухнет вмиг? О, я, глупец слабодушный! Где

жалкий мой разум был, Что мне он не пособил? Едва надежда ушла, Исчез и замок летучий: То не был горестный случай — То гибель моя была. О замок, ветру послушный! Как много ты мне сулил, Как много ты мне сгубил!

ПОСЛАНИЕ К АНТОНИО ПЕРЕЙРЕ, СЕНЬОРУ БАСТО, ПО СЛУЧАЮ ЕГО ОТЪЕЗДА В СТОЛИЦУ ВМЕСТЕ СО ВСЕМ ЕГО ДОМОМ

Как заметил я, что в Басто В ход пошли пардау [27] всюду, Глядь: луга в ограде частой, На дорогах же, — хоть грязь-то! — А полно возов и люду. Посмотрел я на строенье Древнее под славной сенью Башни и промолвил так: «Да пошлет нам бог спасенье, Нам грозит опасный враг». Что Кастилии страшиться — Не придет оттоль война. Нет, меня страшит столица: Ведь от запаха корицы Обезлюдеет страна [28] . Вдруг и здесь, нам в наказанье, Приживется ложь любая (Не сбылось бы предсказанье!) Про Нарсингу [29] , про Камбайю [30] Да про золотые зданья! Погляди, о Вириат [31] , Разве с предками мы схожи? Тут кадят, а там кропят, Свечи, и столы, и ложа Источают аромат. Кто сейчас хвалить бы стал То пастушье одеянье, В коем — славное деянье! — Против римлян ты восстал! Не в чести сие преданье. Яд проник в наш край, увы! Он незрим, нам на беду, И целебной нет травы: Эти спят, а те мертвы, Кто-то грезит на ходу. Бедность — вот что нас влекло К цели — ветрам, и пучине, И природе всей назло; Я страшусь богатства ныне: В плен бы нас не завело! Здесь, в лесах, горах, долинах, Вам и жизнь — не в жизнь; в деревне Вы кривитесь в кислых минах. Что ж, скажу о терпких винах То, что древле молвил древний: Кинеас [32] , вкусив вина И узрев лозу — с ветвей Вяза свесилась она,— Молвил: «Висельник-злодей Казни заслужил сполна». Вы в ответ: «Но как избыть Деревенской жизни скуку? Певчих птиц в силки ловить? Зверя гончими травить, Хоть ушам оно в докуку? Не собрать в согласный хор Поселян в одежке рваной, Поселян, что в ссорах рьяны И — что хуже всяких ссор — Неумны, непостоянны!» Это ваше мненье. Что ж, Мненье у меня такое: Мир наш с полем брани схож, Вряд ли место в нем найдешь, Где возможно жить в покое. Здесь вас слушают и чтут, В Лиссабоне так не будет: Коли что случалось тут, Сами вы вершили суд — А ведь там другие судят. Но в столице яства — чудо: Редкие, из дальних стран. С риском их везли оттуда Чрез бурливый океан, И загадка, что ни блюдо! Объедалам — объеденье, А заглянешь в лавки — страшно: Расточенье, разоренье! Жизнь вам сгубят эти брашна, А тем более — именье! Если внове мало-мальски Цвет приправы, аромат, За ценой не постоят. Чудеса по-португальски: Взглянешь — яство, вкусишь — яд! Ужины — невесть кому! Зря уходят горы снеди. После пира не пойму: Разорваться ль самому Или разорвать соседей? Пресыщайся поневоле! Вот и маешься потом От оскомины и боли. Раньше звали радость в дом, Нынче зависть — царь в застолье. Просидите до утра Вы на трапезе столичной За едою необычной, Внемля новостям двора, Болтовне разноязычной. Раньше родичи, соседи В дружбе, в простоте, без злобы За столом сбирались, чтобы Душу услаждать в беседе, А не набивать утробы. Ведь «convictus» изначала Жизнь совместную и пир По-латыни означало: Пища гостя насыщала, Жизнь даря ему и мир. Та царица, столь надменна, Что решилась растворить Жемчуг в уксусе [33] бесценный, Чтоб на празднестве царить Своевольно, дерзновенно, При угрозе римской мести Вздумала на пир собрать Всех друзей старинных рать, Но не с тем, чтоб жить всем вместе, — С тем, чтоб вместе умирать. Помню я и посейчас Воду — снега холоднее! — Из ключа в Барроке: с нею Летом за столом у вас Было все стократ вкуснее. Были там просты порядки, Остро, но приветно слово. Не водилось покупного: Ваши были куропатки, Ваш — запас питья хмельного. Были фрукты — искони Их в краю сбирают этом Осенью, весною, летом; Не обманут вкус они Ни названием, ни цветом. Праздник, лишь в раю возможный! Полный смеха изначально, Искренний и бестревожный, Мудростью не скован ложной, Не замаран шуткой сальной! Усладившись угощеньем, — Все здорово, вкусно, просто! — Душу услаждали чтеньем: Вслух читали Ариосто И с восторгом, и с почтеньем. Иль «Беседы» Бембо [34] брали: Редкий ум пленит всегда. Саннадзаро пасторали [35] Мы для чтенья избирали Все последние года. Гарсиласо [36] и Боскана [37] — Слава их вовек нетленна — Чтили и читали рьяно; Шел я к нашим постепенно — Их перечислять не стану. Коль осталось бы доселе Это все у вас в чести, Было бы нам по пути; Но часы те пролетели, И попробуй — вороти! Что взамен вам даст столица? Пасквили — им счету нет,— В коих всячески хулится Книг священных чистый свет? Как же тут не распалиться! То, что и сказать-то можно, На колени пав в смиренье, Со слезами, в сокрушенье,— Исказят, толкуя ложно Низкой страсти в угожденье. Потеряли люди стыд, Потеряли совесть ныне — Верно, ими позабыт Тот завет, что нам велит: «Не давайте псам святыни!» [38] О любители мечтать, Сделок хуже вашей нет: Много за ничто отдать. Перед свиньями не след Перлы редкие метать. Вдруг на вас к игре накатит Страсть? Игру бранил всегда я: Суток на нее не хватит; Жалок тот, кто время тратит, Из-за карт, костей страдая. Люди всякого покроя, От бродяги до вельможи, Заняты одним — игрою: Богохулы, что порою С братией бесовской схожи! Нет губительнее зла, И не зря король, что нами Правил, за сии дела Повелел спалить дотла Дом игорный с игроками [39] . Тот, кто старым друг заветам, А к новейшим полн презренья, Чуток к пагубным приметам: Мучится на свете этом, Чтоб на том принять мученья. К прочим играм перейдем, В сей огонь всяк прыгнуть рад — Саламандры все подряд; Есть контракты, есть наем, Кто не Ирод, тот — Пилат. Барабана грохот ярый На войну сзывает люд, Молодой идет и старый, Ждут их муки, казни, кары, Чуть от брега отплывут. Сколь достойней — знать бы им! — Селянина жизнь простая: Потом праведным своим Жив он, пищу добывая И себе, и остальным. Ведь кормилица и мать — Вечная в ней скрыта сила — Так щедра на благодать, Что готова нам отдать Более, чем получила! Наши предки — нам на диво — Были славны простотою, Были цельны и правдивы, Грубы грубостью святою, Как стада их, незлобивы. Ими правила природа, А не уложений ложь; Ныне же полно святош — Молятся весь день с восхода, А зачем — не разберешь. Век златой не знал невзгод, Но пришел за ним, обильным, Век серебряный — и вот Век железный настает: Меч владыкой стал всесильным! Мир потемками объят! Нет, зажмите рот мне, други! Лучше уж вернусь назад: Хоть водились встарь недуги, Воздух чище был стократ. Мудро древние судили Обо всем, и посему Богу здравья возводили Храм за городом; ему Там и жертвы приносили. Вот и Вирбий, что воскрес Божества сего заботой [40] , Города обходит что-то: Любит он зеленый лес, Вечно занят он охотой. Если ж прибредет медведь, Если лев во всем величье Явится, готов взреветь, Псов придержит Вирбий: ведь Им с такой не сладить дичью. Коль о сущности опасной Видимость сама вещает, Мы на страже; нас прельщает Кротость: девы лик прекрасной Змий с картин к нам обращает. Коль кого-нибудь хвалили Древние, не нрав надменный, Не богатство возносили: «Трудолюбец» говорили Или «человек отменный». Да и наши подражали Древним — ведь в былые дни Те слова не унижали: Саншо [41] и Диниса звали Трудолюбцами они. Вспомним: коль нуждался Рим На войне или в собранье В Цинциннате [42] иль в Серране [43] , То в поместие за ним Посылали горожане. Не один знатнейший дом Горд фамильным был прозваньем, Связанным своим звучаньем С земледельческим трудом, Не с богатством иль стяжаньем. Вот во Франции доныне Сей уклад старинный чтут: Поселян там кормит труд, И они не на чужбине, А в родном селе живут. Чуть петух пропел — кузнец Угли в кузне раздувает, Нить в иглу портной вдевает И ворчит, коль сын-юнец Трет глаза или зевает. Не сидят дворяне праздно По домам: те волка травят (Чем стада от бед избавят), Те в безлюдной и опасной Местности дозоры ставят: Коль захочет кто-нибудь, Чтоб на ярмарку поспеть, Затемно пуститься в путь, По дороге может петь, Может и верхом соснуть. Век, не ведавший забот! Темным вечером погожим Всяк, где хочет, там уснет: Мать-земля служила ложем, Пологом — небесный свод. Воду черпали рукою, Чтобы жажду утолить Или грудь себе омыть: Здоровей питье такое, Чем из чаш чеканных пить! Шел Иаков [44] в путь далекий, Гневом братним устрашен; Посохом пастушьим он Брод отыскивал в потоке, К жизни в поле приучен. Скрылось солнце в многоводном Море, смыл с чела он пыль, Пищу взял в мешке походном, Спал на камне он холодном, Место же нарек: Вефиль. Чуть Природа нам открыла Очи, как немедля нас Всем, что нужно, одарила, Все дала нам в тот же час, Лишнего же не творила. Нас мудрей щегол простой: В сытости живя и холе, Он из клетки золотой Рвется прочь — к Природе, к воле, В поле или в лес густой. Если нас недуг долит, Отравляя дни и годы, Тяжкие страданья длит,— Что надежней исцелит, Чем всесилие Природы? Как бы вас еще пронять? От речей успел устать я! Где тут смысл? С какой вам стати, Вечную покинув мать, К мачехе спешить в объятья? Пусть про долг напомнят вам Славные кресты на плитах Ваших предков именитых: Можно ль их оставить там Без призора, мхом покрытых! Вам ли жить с такой виной, С бременем сего примера, Коль у вас и честь, и вера Есть, и коли вам родной — Нуно Алварес Перейра! Это имя неспроста Род Форжазов носит с честью: Ведь была фамилья та Не у мавров им взята — От старинного поместья. И оттоле родом был Тот архиепископ Браги [45] , Что кастильский штурм отбил: Рясу подоткнув, при шпаге, Воинский явил он пыл. Тем, кто о стране болеет, Должно по стране селиться, А не жить себе в столице: Коль корабль отяжелеет, Может носом завалиться. Вы-то для двора созрели: Так вам хочется всего! Слышал я не раз доселе: Не отговорить того, Кто упрямо рвется к цели. Вот придворной жизни суть: Можно там беседой сложной И изысканной блеснуть, А от проповеди можно Преизящно улизнуть. Впрочем, в мыслях у придворных Не турниры, не амуры: Множество дорожек торных К морю их ведет, проворных,— Там о чем-то шепчут хмуро. Там узрите вы суда, Что бегут под парусами, Словно их несет вода Иль они несутся сами, Хоть движенье — плод труда. Лазят по снастям легко Моряки, народец странный, Что ловки, как обезьяны, Ценят жизнь невысоко, Дальние видали страны. Вижу: все слова — не впрок. Что ж, не в тягость мне труды, Лишь бы сердцу дать урок! Но скажите: кто бы мог Молча ожидать беды? Там ведь и на самом деле Ждут вас беды и невзгоды, Здесь для вас поют свирели, Здесь для вас снуют форели, Ваши земли здесь и воды!

27

Пардау — золотые или серебряные монеты разного достоинства, чеканившиеся в португальских владениях в Индии.

28

Са де Миранда резко отрицательно относился к имперской политике португальских королей, к открытиям и захвату новых земель в Азии и Южной Америке, к вывозу оттуда ценностей, в том числе и дорогих восточных пряностей. Результатом такой политики была и массовая эмиграция португальцев в колониальные владения.

29

Нарсинга — легендарное горное царство в Индии, поисками которого занимались на протяжении XVI–XVII вв. португальцы и голландцы.

30

Камбайя — небольшой султанат в Индии, над властителем которого султаном Бадуром португальцы не раз одерживали победы, что и создавало миф о непобедимости португальского войска.

31

Вириат — предводитель племени лузов, оказывавших упорное сопротивление Риму. Вириат, которого предание изображало простым пастухом, возглавил восстание против римского владычества и в 139 г. был убит своими приближенными, подкупленными римским наместником.

32

Кинеас — приближенный кипрского царя Пирра (ум. в 272 г. до н. э.).

33

Этот поступок легенда приписывает египетской царице Клеопатре (69–30 гг. до н. э.).

34

Имеется в виду книга диалогов итальянского поэта и прозаика Пьетро Бембо (1470–1547) «Азоланские беседы» (1505).

35

Речь идет о пасторальном романе Якопо Саннадзаро (1456–1530) «Аркадия» (1504), состоящем из двенадцати книг, центральное место в которых занимают стихотворные эклоги.

36

Гарсиласо — испанский поэт-гуманист Гарсиласо де ла Вега (1501–1536), роль которого в испанской поэзии сходна с ролью Са в португальской. Возможно, что во время пребывания в Испании Са встречался с Гарсиласо.

37

Хуан Боскан (1487/92? — 1542) — испанский поэт, друг и сподвижник Гарсиласо де ла Веги.

38

От Матф., 7,6.

39

Португальский король дон Жоан II приказал сжечь дом некоего Дього Пиреса де Пе в Лиссабоне, где собирались картежники.

40

То есть усилиями легендарного врача Асклепия-Эскулапа (о Вирбии см. примеч. к строке Л. де Камоэнса: «И даже Артемида тебя, о Ипполит, из тьмы на свет вовек не возвратит»).

41

Саншо — португальский король Саншо I (XII в.).

42

Цинциннат — римский патриций, консул и диктатор с 458 по 439 г. до н. э. Почитался как образец скромности и доблести.

43

Серран — К. Регул Серран — римский консул.

44

Об этом повествуется в ветхозаветной книге Бытие (28, 10–22).

45

Речь, по-видимому, идет об архиепископе Браги доне Гонсало Перрейре (XIV в.).

Кристобан Фалсан

ПИСЬМО ПЛЕННИКА КРИСФАЛА [46]

Пленники дням ведут счет, Каждый день им — что год, Радости он не несет. Полон любви неизменной, Дни я считаю, пленный, Ибо, свидетель бог, В плену вконец изнемог, Здесь без вас пребывая И в тоске изнывая. Нету ужаснее муки, Нежели мука разлуки! Жизнь моя — вся! — искупленье, Хоть нет на мне прегрешенья; Мир стал подобием ночи, Слепнут от слез мои очи, Но коль нету рядом вас, На что им смотреть сейчас! Мне опостылел свет: Пять прошло уже лет, Как разлучен я с вами, Но с вами всегда я мечтами. Верности этой верней Нет, и сравниться с ней Ничто не сумеет, наверно, Ибо она безмерна, И столь же безмерно она Скверно награждена. Но не допустит бог, Чтоб я измениться мог. Кто вас увидел, тот Недаром на свете живет; Жизни всей стоит час, Проведенный возле вас, Счастье в нем неземное, Что вечно пребудет со мною, Коль даже в рай попаду Иль буду гореть в аду. Никто вам сказать не в силе, Что беды меня изменили И что мой преданный пыл От вас вдалеке остыл: Сердце затем и дано, Чтоб вас любило оно, Доколе есть в жилах кровь. Мою, сеньора, любовь Любой назовет небывалой, Хоть платы, пусть самой малой, Я за нее лишен. С вами я разлучен, И от любимой вдали Всю душу мне извели Горькие воспоминанья Про скорбный день расставанья, Когда я пред вами рыдал И вас в слезах увидал,— День, что на долгие годы Обрек меня на невзгоды. Верьте же, горше дня Не было у меня! Я утешения чаю, Но от вас не встречаю, Ибо писал вам, но нету Мне до сих пор ответа. Неужто лживым словам, Что в уши вложили вам, Верите вы, сеньора? Иль позабыли так скоро Клятвы, данные вами? Иль обольстились речами, Что, мол, другой вам сужден, Что, мол, богаче он? Богаче? Вполне возможно… Помните лишь непреложно: Не сможет никто другой Дать вам любви такой! Помните также: чревато Любовь предать ради злата, Как бы, сеньора, вскоре Хлебнуть не пришлось вам горя. Отдайте ж любви предпочтенье! Но если хоть на мгновенье Вы от меня вдали Другого мне предпочли. Клятвам своим изменили, Мне лучше б лежать в могиле. Знайте, жить я не стану, Жертвою став обмана! Но память счастливых дней Не гаснет в душе моей, Меня наделяет силой; Не взят я еще могилой И верю, что вы мне верны, Прежней любви полны, И мечтами о вас Полон мой каждый час. Мечты, что лелеять смею, Хотел описать в письме я, Но предо мной в тот же миг Облик ваш милый возник, Дивные ваши глаза, И нежданно слеза Мне на глаза набежала И дальше писать помешала. На сем кончаю письмо, Вам оно скажет само, Что я достоин награды, А мне и всего-то надо, Чтоб я утешиться смог, Несколько ваших строк. Утешить меня поспешите И поскорей напишите Не то, что вам долг укажет, А то, что сердце подскажет.

46

Письмо пленника Крисфала — отрывок из эклоги «Крисфал», изданной в 1554 г. в одной книге с произведениями Б. Рибейро и приписываемой издателем некоему Кристобалу Фалсану, о котором не сохранилось никаких других сведений. Существует гипотеза, что Кристобал Фалсан — либо псевдоним самого Рибейро, либо имя его ближайшего последователя, перенявшего у Рибейро сюжет его буколических поэм (тоску о недосягаемой возлюбленной).

Антонио Феррейра

«Когда бы пламя, что мне разум жжет…»

Когда бы пламя, что мне разум жжет, Лучом однажды вырваться сумело, Ночная тьма тотчас бы просветлела И озарился темный небосвод; Когда бы слезы, что незримо льет Моя душа по счастью без предела, Которое судьба отнять успела, Смогли хотя бы раз найти исход, Я мукой не терзался бы такою, Амур, горя в том сладостном огне, Что в сердце исстрадавшемся таю, И люди, сжалясь, плакали б со мною И умоляли, видя боль мою, Чтоб небеса скорее вняли мне.

«Струитесь, слезы! Мне поток ваш мил…»

Струитесь, слезы! Мне поток ваш мил, И не хочу его остановить я. Кому смешно, что вас не в силах скрыть я, А кто-то, вас заметив, загрустил. Где от себя найти смогу укрытье? Ужели бы себя я победил? Ужели у меня достанет сил, Чтоб от себя — себя смог защитить я? И если кто захочет посмотреть В глаза ко мне, увидит непременно, Что некий дух владычествует в них. Велит он плакать мне и, плача, петь Ту боль, что да пребудет неизменна И не оставит душу ни на миг!

«Когда мой дух, ночной объятый тьмой…»

Когда мой дух, ночной объятый тьмой, Заметил в вас то пламя неземное, Что жжет меня, вмиг небо надо мною Зажглось путеводительной звездой, И вмиг тиран жестокий и слепой Оружье бросил, ощутив, что к бою Готов я, ибо с вашею душою Отныне слился радостной душой. И вот я иго сбросил, торжествуя, Тяжелые сорвал оковы с рук, «Свобода!» — победительно вскричал. Теперь в огне так радостно горю я, Теперь любовь ответную познал, И мне теперь не страшен грозный лук.

«Катились слезы из ее очей…»

Катились слезы из ее очей, Их пил Амур сладчайшими устами И со своими смешивал слезами. Тот миг навеки в памяти моей. В момент разлуки, добрый чудодей, Он чудо из чудес содеял с нами И наши души поменял местами: Мне — дал ее, мою — оставил с ней. Все нежные слова, слова прощанья, Что из-за жарких слез произнести Мы не смогли при грустном расставанье, И встречи радостное ожиданье Безмолвно следуют со мной в пути, Хранимые до верного свиданья.