Голубоглазый, смуглый, исхудалый,Не великан, однако не мозгляк;Глаза — с грустинкой, как у всех бедняг,С горбинкой — нос, притом весьма немалый;Ценящий больше страсть, чем идеалы,Оседлости неумолимый враг,Отравы ада пьющий, как маньяк,Сколь ни темны от сих питий бокалы;Поклонник сразу тысячи божков(Девиц, прошу прощения покорно),—Спешащий в церковь реже, чем в альков,—Таков Бокаж [115] — в нем есть таланта зерна.Точней,
он сам решил, что он таков,Пока терзался ленью непритворно.
115
Бокаж — «исконное» произношение второй фамилии поэта, доставшейся ему от матери-француженки.
«Уже Зимы растаяла короста…»
Уже Зимы растаяла короста,Оделись юной дымкой дерева;Луга полны ромашек, и в праваВесна вступает ласково и просто.Повеяло дыхание норд-оста,Амурам срок пришел для баловства,В прохладном Тежо светит синева,И видно в травах ускоренье роста.Марилия, любезно соизвольВзглянуть на эти листья, эти всходы,—Со мною вместе им хвалу глаголь!Зачем Двору слагать пустые оды?Нам быть с тобой приятнее насколь,Любуясь вешней благостью природы!
«И Солнца диск, и золотые блестки…»
И Солнца диск, и золотые блестки,Что иногда сгорают на лету,И та, что для влюбленных в темноту,Как лицедей, восходит на подмостки,—И вал морской, что бьется в берег жесткий,И снег, присущий горному хребту,Родник, что служит людям и скоту,И на полях — колосья-недоростки,—Зеленый лист, и жалящий москит,И муравей, и жук, чуть зримый глазом,Мне всё в Природе ясно говорит:Поверить обстоятельным рассказамО том, кто в мире всё животворит,Помимо Веры — помогает Разум.
«Напрасно Разум мерит бездну рока…»
Напрасно Разум мерит бездну рока,И жаждет, мраку противостоя,Знать о грядущих вехах бытия:В предположеньях не бывает прока.Я полагал (солгав себе жестоко),Что есть во мне хотя бы гран чутья,Я полагал, что ты, Любовь моя,Дождешься предназначенного срока!О Небо! О Земля! В какую тьмуЯ скорбь мою о сем обмане спрячу?Во слепоту так просто впасть уму!Все те, кто уповает на удачу,Вы, чей удел подобен моему:Учитесь у меня хотя бы плачу.
«Луна-пастушка на простор небесный…»
Луна-пастушка на простор небесныйВыводит звезды, как заведено:Безумный Алкмеон [116] давным-давноВ такую ночь спасался тьмой древесной.Меня снедает ужас повсеместный,И от него сокрыться не дано:На ком лежит преступное пятно,Тому весь мир тюрьмой предстанет тесной.Спасенье — мрак… Но нет! В моем мозгуУже лучи Рассвета засквозили:Я никуда от них не убегу!О где, Судьба, сияющих воскрылийЯ, наконец, не созерцать смогу?Не отвечай, — я знаю, что в могиле.
116
Алкмеон (греч. миф.) — герой, убивший свою мать Эрифилу и впавший в безумие, от которого был затем исцелен богами.
«Уже в чужих краях пускавший корни…»
Уже в чужих краях пускавший корни,Уже не раз бывавший на мели —Я всех бедней из бедняков земли:Что может быть печальней и бесспорней?Фортуне грозной — можно ль быть покорней?Желания из сердца истекли,Но умереть от родины вдали —Я ведаю, удела нет позорней.Ах, не поступишь Року вопреки.Пресечь мои страданья и болезни ЛишьСмерть могу просить я по-мужски:Взываю — будь же в мире всех любезней,Спаси меня от гибельной руки,Столь беспощадно волочащей к бездне.
«О Смерти лик! О Ночь, которой ведом…»
О Смерти лик! О Ночь, которой ведомСтрадалец, возрыдавший, трепеща!Поплакать дай с тобою сообща,Наперсница моим старинным бедам!Велит Любовь — лишь за тобою следомБрести, средь складок твоего плащаСтенанью моему приют ища —О той, что душу поразила бредом.Вы, чудища, лелеемые тьмой,Немые привидения и совы,Скорей ко мне найдите путь прямой —Откликнитесь на стоны и на зовы,Чтоб, наконец, смутив рассудок мой,На душу Ужас наложил оковы.
«О дней моих печальных вереница…»
О дней моих печальных вереница,Скорей подобная чреде ночей!Я снадобья не испивал горчей,Чем то, которым вынужден опиться.Угрюма и незыблема темница,Почти парализован свет очей.Я слышу лишь тоскливый звон ключей,Тюремщиков одни лишь вижу лица.За мной решительно закрыта дверь:Кто заточен — тот возражать не властен.Страдание — попробуй-ка измерь.Но плачу я, бессилен быть бесстрастен:Любовь и Дружба — где же вы теперь?Вы столь же далеки, сколь я несчастен.
«Ты, кем на свод небесный невесомо…»
Ты, кем на свод небесный невесомоАрмады звезд ведомы ввечеру,Пред кем владыки — пепел на ветру,Пред кем Земля — ничтожнее атома;Господь, рекущий людям гласом грома,Склоняя их к терпенью и добру —Увы, о Благолюбии в мируТеперь его печаль неизрекома.Ты, смертный, молишь, токи слез лия,О нисхождении к своей особе —Но провещает высший судия:Творивший зло — не ведай сна во гробе!И облечется, знай, душа твояВозмездным адом — воздаяньем злобе.
«В узилище, где мне пришлось так туго…»
В узилище, где мне пришлось так туго,Где я — почти в могиле — смерти жду,Однако грежу и томлюсь в бреду;Где бытие — подобие недуга;Где тягота чрезмерного досугаВедет рассудок смутный в поводу —Мою смягчают горькую нуждуПредупредительные руки Друга.В наш гнусный век, когда для всех вполнеУместно обходиться внешней формой,—Ужели чудо Дружбы — не во сне?..Ты утешаешь изможденный взор мой,О добрый гений… Как же странно мнеСмотреть на то, что быть должно бы нормой.