Любовь моя
Шрифт:
— …Читатель прочно сидит у Риты на крючке?
— Меня поражает парадоксальность применения тобой избитых и пошлых фраз, — рассердилась на Инну Аня.
— Разве они у меня в новом контексте не приобретают другую окраску и неожиданное звучание? — изобразив наивную мину, спросила Инна.
Жанна приподнялась было, чтобы ответить, но, отвыкшая от Инниной манеры общения, сразу не нашлась, что сказать, разозлилась на себя и раздраженно отвернулась, будто отказ видеть мог отменить факт присутствия.
— Патронташ опустел? — восторжествовала
— Умеешь ты создавать «прекрасное» настроение, — наконец выдавила из себя Жанна.
Аня попыталась в этой неловкой ситуации прийти Жанне на помощь, вернувшись к обсуждению Ритиного творчества:
— Признание приходит к тому, кто ломает привычные представления, каноны, кто вносит хоть крупинку чего-то нового.
— А мне кажется, всё теперь упирается в деньги, — деланно развязным тоном заявила Инна.
— Вредничаешь. Срываешь на нас какую-то свою досаду? (По себе меряет?) — взяв себя в руки, с оттенком надменного сострадания спросила Жанна. — Только на твоем месте я бы…
— Ты на своем попробуй.
Лена смотрела на спорщиков то с выражением сдержанного любопытства, то с усталым скорбным спокойствием. Она неосознанно изучала их поведение и выстраивала в голове ту психологическую картину, которая при этом «вытанцовывалась». В любой ситуации она оставалась исследователем.
— Настоящий художник за славу платит жизнью. Цена славы — шагреневая кожа… — снова заторопилась поделиться своими знаниями Аня, пытаясь сгладить ситуацию. — Когда ты один на один с обществом, а надо выдержать, устоять… (А фразы-то и правда шаблонные, затертые.)
— Ты не знаешь, Рита ресурс местных наград уже исчерпала? — вклинила вопрос Инна, желая оборвать нарастание Аниного словоизвержения. (Друг друга гасят — это хорошо.)
— Да. Но Рита считает, что к славе и премиям нельзя слишком серьезно относиться, они всего лишь ярлыки, — ответила Аня.
— Нет, диплом — это документ о том, что писатель что-то значит в литературе. Это признание таланта, — не согласилась Инна.
— Еще Рита говорит, что ни Толстой, ни Чехов не были лауреатами премий, — сказала Аня. — Она утверждает, что молодым премии открывают дорогу, чтобы у них было время подтвердить их следующими достойными произведениями, а ей этого уже не надо.
— А я слышала, что старики обижаются, мол, конкурсы, гранты и издательства теперь только для молодых, перспективных, а их, сохраняющих дух и традиции русской классики, не замечают, они не востребованы, им не помогают, — сказала Жанна.
— В античные времена тоже были конкурсы и награды. Состязательность во все века требовалась творческим людям, как канифоль смычку. Без премий жизнь скучна. Какие страсти разгораются вокруг них! Даже воздух накаляется! Какой возникает спортивный азарт, особенно когда мнение читателей не совпадает с решением жюри! Какое испытание для нервной системы! Это же бои без правил, они так намагничивают наше сознание! — восторженно заявила Инна.
— Есть такая опасность, — усмехнулась Лена. — Иногда такие неожиданные выводы можно услышать о произведении, что невольно хватаешься за голову.
— Когда это кого останавливало!
— Выявлять таланты и давать премии — не самое простое и веселое занятие. Кому-то нравится поп, а кому-то его дочка. Все субъективно. Надо уметь у молодых авторов разглядеть ростки чего-то необычного, не пропустить появление новых тенденций и приемов в литературе. Передний край существовал всегда. Основная задача комиссии по премиям — открывать и продвигать новые имена.
— Получается, эксперты договариваются? — удивилась Аня.
— Лишь отчасти. Слишком много пунктов приходится согласовывать. И там есть свои ловушки. Я членам жюри не завидую. Но художественное качество произведений все равно всегда стоит на первом месте.
— Премия — маяк для читателей: это надо читать!
— Успех, конечно, греет, окрыляет, но главное, чтобы работа над произведением приносила удовольствие и удовлетворение, чтобы испытывать радость от того, что удалось то, что хотела донести, — сказала Лена.
— Понимаю. Я удовольствие от сельской работы никогда не испытывала, только удовлетворение от хорошо выполненного дела, — сравнила несравнимое Аня. — Рита говорила, что эти премии ей сто лет без надобности, они ей хоть и не будь. Это излишества самоутверждения. «Хочется мне наград? В принципе да. Умру я без них? Нет. Вот и делай вывод. Заботит, но без фанатизма. К тому же внешний успех имеет неприятную оборотную сторону — лютую зависть «незаслуженно обиженных», тех, кому не подфартило. Для меня писательство, как медитация, как религия».
— Может в этих ее словах есть элемент игры и кокетства? «Даже Богу нужны колокола». А сама, небось, была бы не против попасть в шорт-лист «Русского Буккера» или «Большой книги», чтобы ее имя не затерялось в истории. Ха! А может сразу в Нобелевские лауреаты? — рассмеялась Инна.
— Я думаю, в своих мечтах, она высоко, в смысле премий, не поднималась.
— Ну и зря. Я хочу всем премий много и разных! Да здравствуют праздники! Пусть их будет больше в жизни каждого из нас! — воскликнула Инна. — Между прочим, для меня Буккер важнее Нобелевской, потому что эта награда профессиональная, без примеси политики. Но многие современные амбициозные писатели именно на нее напирают. А мне душу человека подавай! Она мне важна.
— Нобелевская — самая известная, авторитетная и значимая в мире, — не согласилась с Инной Жанна.
— Ты удивительно несговорчивая. Рита недостойна серьезной премии? Премия недостойна ее?
— Не ёрничай, — взвилась Аня. — Рита знает меру своего таланта и никогда не изменяет ему. И пусть «…не кончается (ее) строка».
— А я думала, добиться премии — способ подняться, когда тебя забыли читатели, — опять вставила свое язвительное замечание Инна.
— К успеху обязан стремиться каждый хоть в чем-то одаренный человек. И свою жизнь он должен воспринимать, как возможность удачно себя реализовать. Труд и честолюбие должны быть основой жизни большинства мужчин, — как на школьной политинформации провозгласила Жанна все лозунги кряду.