Любовь моя
Шрифт:
— Простой читатель не знает тонкостей мастерства писателя или поэта. Он чувствует: это хорошо или не очень, это правда или ложь. Ему важно узнавать в произведении себя.
— У всякого своя правда. Она бывает горькой, беспощадно-язвительной и лживой. И они далеко не одинаковые, — сказала Инна и ее губы при этом иронически покривились.
— Белинский утверждал, что истина не требует помощи у лжи, — напомнила Аня.
— Он много чего писал…
«Отбивает желание беседовать», — подумала Аня.
— …Мой любимый Лермонтов тоже не мягко стелил. Его выделяло глубокое осознанное понимание служения народу.
— Лермонтов растворен в стихах современных поэтов. Они пропитаны его духом, — заверила Аня.
— Правду трудно соблюсти. Когда англичане не хотят прямо сказать, что «вы врете», они говорят: «вы слишком экономите правду», — не замедлила вернуться к затронутой ранее теме Инна, чтобы блеснуть эрудицией.
— Всей правды никто не знает из-за отсутствия полной информации. Ее знает только Бог. К тому же многое зависит от того, какую часть правды стоит выпячивать и абсолютизировать, а о чем лучше промолчать. (Никто кроме Жанны не мог так сказать.)
— Нельзя правду абсолютизировать. Иначе она может нанести ущерб или даже убить. Возьми, например, современные СМИ. А кому охота присутствовать на собственных творческих похоронах? — рассмеялась Инна.
— Когда в поисках правды мне не хватает сил, я обращаюсь к Божественному Слову. — Это Жанна снова напомнила о себе.
— Все-то ты переводишь в религиозную плоскость. Преисполнилась важностью! Только это Слово мало что тебе объясняет. Вот почему Господь рано отнимает жизни у гениев? Возьми хоть Пушкина, Лермонтова. Столпы русской классики! Да пребудет с ними вечная любовь, — сказала Инна.
— Забыла вспомнить Есенина, Маяковского, Высоцкого… — подсказала Аня.
— Чего Он боится? — настырно потребовала у Жанны ответа Инна.
— Люди отнимают жизни.
— Так защитил бы. Не каждый день гении рождаются. Где Его всесилие, где пресловутая власть над миром? В жертвах Богу не должно быть смертей. Господи, если Ты есть, услышь мои молитвы и прости мою смелость, — сказала Инна. Последней фразой она нарочно поддела Жанну, чтобы «завести». Ей хотелось ее позлить. Это было сильное, необъяснимое чувство.
Но возмущенно откликнулась Аня:
— Твой Бог, Жанна, не сумел помочь даже мне, маленькому беззащитному ребенку. И мою боль проглядел? И я после этого должна верить в Его доброту и считать, что нашла в Его лице защитника? Ты, Жанна, и в мыслях себе моей ереси не допускаешь? Разве не в таком качестве ты Его любишь? Нам, детдомовским трудно поверить в Бога. Мне запомнились слова нашей нянечки: «Кто в своем отце не увидел Бога, тому трудно увидеть в Боге Отца».
— Кажется, Лаплас утверждал: «То, что мы знаем, — ограничено, то, чего не знаем, — бесконечно», — не поддалась Жанна.
— Шутники утверждают что, «гениальные мысли кумиров — корвалол для нас, обыкновенных», — сказала Аня, не поняв намерений Инны, и тем остановила болезненный для себя разговор.
— Правильно говорят. Пока человек способен шутить над собой, мир не безнадежен, — подтвердила Инна чьи-то разумные слова.
— Я не полагаюсь на всякого рода отдельные фразы. Они бывают однобоки и подчас выдают мнения противоположные кем-то уже высказанным. Если хорошенько покопаться в книгах, то всегда можно найти утверждение, опровергающее, перечеркивающее только что произнесенное. Тем более,
— Я ничего не имею против скромности, — возникла Жанна со своим комментарием. Но остановить Аню ей не удалось.
— Каждое слово многозначно и человек использует то его значение, которое ему на тот момент ближе или полезнее. Из-за неоднозначности понимания смысла слов возникают сложности взаимоотношений между людьми. Истина существует, но она многогранна и трудноуловима, — сказала Аня, и из философского русла направила разговор в сторону быта, приземлила.
— Этим летом попала моя подруга в больницу, а тут подошло время высаживать перед домом цветы, так я и свою и Валину клумбу засадила петуньей и астрами. Пусть, думаю, порадуется, когда домой после операции вернется. Так соседки-«лавочницы» усмотрели в моем действии то ли подвох, то ли злонамеренность. Мол, хороню я подругу заранее, не верю в ее выздоровление.
— Причем здесь неоднозначность в расшифровке смысла слов? Характеры у тех твоих соседок пакостливые, сволочные. В черной дыре зла существуют. В любом поступке гадкое видят. Есть такой тип людей, — высказала свое мнение Жанна.
— Вот тебе другой пример, более серьезный. Когда Василий Сталин учился в летном училище, его долго не выпускали в самостоятельный полет. Инструктор всегда сидел за его спиной. А ведь Иосиф Виссарионович мог приказать, но не делал этого. Одни этот факт расценивали, как стремление вождя приучить сына всего добиваться самостоятельно, самому требовать, настаивать, а другие осторожно намекали на то, что оберегал вождь любимчика, не торопился посылать на смерть. Вот и суди, кто прав. Так вот я думаю, что и философы формулируют свои фразы исходя не только из объективных предпосылок. Субъективное мнение сюда тоже примешивают, — не отступила от своего мнения Аня.
Оспаривать ее слова желающих не нашлось.
*
— Уверовать в слова писателя можно только, когда он обращается не только к разуму, но и к сердцу, когда его произведение эмоциональное. — Это Аня снова принялась настойчиво вразумлять Инну своими сентенциями.
— Чудовищная глупость. Познания из школьного учебника литературы?
— Из вузовского, — отрезала Аня. И подумала с грустью: «Почему Инна такая отталкивающе-грубая? Хочется наговорить ей резкостей. Но выяснение отношений может перерасти в скандал. Она стремится быть оригинальной, хочет выделиться из общей массы, боится быть банальной? Почему я покорно выношу ее ухмылки? Ее жалею? Себя. На каком основании ожидаю к себе снисхождения? Я на самом деле вылезла с примитивом. Выступила во всем блеске своей… глупости. Лучше бы умно промолчала. Зачем завожусь и тем самым подогреваю ее азарт?
И почему она последнее два года при встрече все время на меня нападает? Нет, все-таки она больная. Психически или физически? Если психически, то уговоры бесполезны. Но если хворь телесная, то могла бы и прикусить свой злой язычок. А может, ей силы воли уже не хватает? Я ведь тоже слабачка, всё на нервы грешу. Вид у Инны сегодня какой-то усталый, изможденный… А может, она… смертельно больна?»
Ане молниеносно пришла мысль, до которой ей давно следовало бы додуматься. Она будто выхватила ее из глубины своего подсознания, и, испугавшись заключенной в ней жестокости, тут же отбросила.