Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
Она смирилась с хаосом и неразберихой в своей жизни, более-менее свыклась с мыслью, что она не гений и почести ей воздавать никто не обязан. Осознала, что ее место в мире — рядом с Вековечным Клёном.
Но ее не предупредили, что это место будет на дирижабле, высоко в небе, в тесной камере с двумя слюнявыми псами в придачу.
А началось всё со смерчей, которые помощница Вершителя успела наслать на страну Зеленых Лесов до того, как стала горсткой пепла.
Смерчи согнали Вековечный Клён со Звездной Поляны, и он отправился искать
Так он и добрался в человеческом обличье до равнины, над которой висел дирижабль.
Сперва Киприан пялился на дирижабль где-то около получаса. Соглядатаи Джеты Га забили тревогу не поэтому. Пришелец спустился в колодец, обнаружил гиганта, оплетенного сетью кровеносных сосудов, и потолковал с ним по душам. Сердце гиганта взыграло. Он решил, что с него хватит без дела торчать под землей, расправил не до конца созревшие плечи, высоко поднял голову, черепные кости которой не успели затвердеть.
Истекая кровью, выбрался из колодца — и всему виной, конечно же, Киприан. Тут-то его схватили, повязали. С трудом загнали гиганта обратно в подземелье. А незваного гостя доставили к Джете, в ту же камеру, где сидела Юлиана.
Ее счастье было непродолжительным. Киприан печально сообщил, что до земли ему далеко, поэтому укорениться он не сможет. А значит, плакало их эпичное освобождение и разгром Джеты по всем фронтам.
— Кому ты такой нужен? — упрекнула его Юлиана. Но тотчас спохватилась. — Прости. Ты мне, мне нужен!
Что касается Кекса и Пирога, то они проявили уважение. Когда Киприана швырнули к ним в затхлость и мрак, они не бросились его облизывать (в то время как на Юлиане, помнится, живого места не оставили) — только хвостиками повиляли и произвели контрольное обнюхивание.
— Есть хотим.
— Хотим есть, — нестройным дуэтом напомнили они.
Их желание в кои-то веки было услышано. По приказу Джеты Га всех четверых внезапно перевели в другую, более просторную и светлую камеру. Стали кормить три раза в день и пичкать полдниками, как на убой. Кекс с Пирогом заметно повеселели и растолстели. Чего не скажешь о Юлиане.
— Ой, не к добру, — вздыхала она, отодвигая миску с мясным салатом. И думала, что завоевать всеобщее признание можно, только если ты такой же нужный, уникальный и неповторимый, как Вековечный Клён.
Она думала о том, что больше не будет ныть и убиваться, пока вместо нее восхваляют кого-то другого. Потому что это энергозатратно. Потому что сохранность ее маленького мира гораздо важнее погони за престижем.
А Клён в образе человека сидел с ней рядом, поглаживал ее по плечу и всем своим нутром чуял: грядёт беда.
***
Пелагея и Ли Тэ Ри лежали друг на друге. В спальне, куда из-за штор не пробивались лунные лучи и где единственным осветительным прибором была неверная мигающая гирлянда, подвешенная на стойках для балдахина. Пелагея время от времени делала попытки вырваться. Но куратор держал крепко.
— Скажи честно, ты почему меня боишься? — спросил он.
Пелагея издала тяжкий вздох, подползла повыше и пристроила подбородок у эльфа на плече.
— Так ведь вас все боятся, — пробормотала она в шёлковое покрывало.
— Неправда, — притворно оскорбился куратор. — Меня, вообще-то, все любят. А кто не любит, тот просто еще не осознал обратного.
— Ну и самомнение у вас! — фыркнула Пелагея.
Ли Тэ Ри под ней сдавленно рассмеялся.
Напряжение понемногу спадало. Больше не хотелось прятаться и убегать. Да и куратор вроде как не был настроен на романтическое продолжение (то самое «романтическое», от которого мурашки по коже).
Она уже почти расслабилась, когда он внезапно обхватил ее за плечи, перекатился с ней по покрывалу и уложил на спину, а сам выжидающе навис, блестя глазами в полумраке.
— Ик! — сказала Пелагея, от испуга выпучившись на куратора. И снова: — Ик! Ик!
Проклятая икота!
Ли Тэ Ри на это интригующе улыбнулся — и встал.
— А теперь давай немного поэкспериментируем — сказал он, как ни в чем не бывало расправляя полы парчовой мантии. — Поднимайся.
— Ик! — ответила Пелагея. — Что еще за эксперименты?
— Помнишь, что случилось в колодце, куда тебя принесло против воли? Давай попробуем повторить.
Ли Тэ Ри до сих пор казалось, что он в каком-то сказочном сне. Счастье представлялось эфемерным, слишком нереальным. Вот-вот просочится сквозь пальцы.
В уме копошились гадкие сомнения: «Что если не она? Что если ты, дружок, обознался?»
Но он привык доверять своим чувствам, снам и знакам свыше, поэтому гнал неуверенность прочь: это она, точно она. Впрочем, даже если бы Пелагея просто была собой, без всяких личных трагедий в анамнезе, он бы всё равно ее полюбил.
Лицом и манерой держаться она была похожа на его женщину лишь отдаленно. Больше всего сходство прослеживалось в характере. То же глубокое спокойствие, та же недоверчивость и медлительность, а порой — совсем детская, трогательная наивность.
И почему он сразу ее не разглядел? Нелепая, несуразная, в шуршащих юбках, с иглами и ножницами, рассованными по карманам, со шлейфом времени, застиранного до дыр, — она будто умышленно избегала внимания, затаившись в сердцевине леса.
Но Ли Тэ Ри ее нашёл и узнал. И уже ни за что не отпустит.
— Представь, — сказал он, — что я на тебя нападаю. Защищайся!
Куратор надвинулся, скрючив пальцы в устрашающем жесте «наброшусь, покусаю, поцарапаю» и зверски исказив физиономию. Пелагея захихикала. Ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы принять серьезный вид и вспомнить день, когда иероглифы вонзились ей в грудь.