Мальтийское эхо
Шрифт:
Проще всего Андрею было расстаться с квартирой. За те три года, что он жил в ней, она не стала дорогой его сердцу: не была согрета ничьим теплом, стены её не впитали ничьего родного дыхания, ни детского плача, ни детского смеха.
По-другому было, когда он, продав свою прежнюю квартиру, родительскую, слышал эхо памяти. В этих четырёх, полногабаритных комнатах повсюду была память его детства, детства его детей, его жены. И память мужской брани и женской истерики. И добрых слов, и злых. После отъезда жены, когда стало ясно, что она не вернётся в Россию, Андрей Петрович продал эту квартиру и купил «однушку» в самом центре, улучшенной планировки, в двух минутах ходьбы до университета. В ней кое-как удалось разместить большую библиотеку и весь тот накопленный за годы жизни его и его родителей багаж из фотоальбомов, детских, рисунков, картин, памятных сувениров и прочего.
Конечно, многими вещами, в том числе библиотекой, теперь пришлось пожертвовать, раздав что-то друзьям-приятелям, ближайшим большим больницам и «Дому детства».
Воспоминания расплывались, как лужица на гладком полу. Вот ручеёк направился в годы, когда Андрею 16 лет. Эта рабочая окраина Свердловска у большого могучего завода сейчас не является такой удалённой, как казалась тогда, почти полвека назад. Отец, ставший начальником одного из самых ответственных цехов завода получает четырёхкомнатную квартиру в одном из огромных домов сталинской застройки, где жило руководство завода. В последнем, десятом классе за парту к Андрюше посадили новенькую девочку, отличницу. Девочка знала всё, даже может быть и то, что через восемь лет станет женой Андрея. И правда, он влюбился в эту девочку сразу и сразу сильно, но, впрочем, через год, когда он уехал учиться в Ленинград, он тоже сразу и сразу сильно влюбился в Оленьку, А потом, вернувшись в свой город, обнаружил, что любовь к девочке-отличнице не прошла. Эта молодая любовь меняла свой уровень, как в системе шлюзов, когда душевная задвижка перепускала чувства от одного бассейна воображения в другой.
Выйдя на пенсию, родители уехали жить в Краснодарский край. Немного позднее к ним переехала и старшая сестра Андрея со своей семьёй. Хаты (как любовно называли свои дома местные жители) их были рядом и даже так близко, что ветви яблонь свисали в соседний сад, и можно было из окошек при необходимости поговорить, обходясь без телефонов. Отец умер девять лет назад, а за престарелой матерью ухаживает сестра. А за уже немолодой сестрой её дети. «А ты, Андрей? Вдруг захочешь «попить» в последний час? Кто подаст кружку?» — наставительно спрашивала сестра. Звала переехать в родительский дом к матери. «Дом большой и невест вокруг полно» — приговаривала она.
Но сейчас колёса его машины отмеряют вёрсты пути совсем в другом направлении. Он вдруг вспомнил, как укладывал книги в коробки, а затем в машину. Сначала упаковал в дорогу семь коробок, потом выбрал четыре и, наконец, погрузил в машину только две. Это воспоминание кольнуло в сердце: «Шагреневая кожа моей жизни… также… половинками…».
Затем память перенесла направление мыслей к тем двум посещениям университета, когда нужно было оформить увольнение. Это расставание давалось сложнее, чем с квартирой. И разговор с заведующим кафедрой, Константином Михайловичем, был доверительным и непростым. Он всё пытался уговорить Андрея Петровича остаться. Кафедре дали большой грант на написание монографии о первом президенте России. «Ты и только ты, Андрей, можешь написать и художественно, и достоверно, и убедительно. Да, какой он был деловой и решительный, написано немало. Но вдова президента хочет… красок… добросердечия, человечности», — убеждал заведующий. «Ты знаешь, Костя, что я не пишу о… об осколках рабочего движения и о нём писать тоже не хочу. Давай без подробных объяснений. Пожалуйста, подпиши заявление и все», — решительно обрезал Андрей.
Ещё более сожалел Андрей Петрович о том, что оставляет несколько приятелей и коллег, с которыми ему было легко общаться, взгляд которых при прощании был искренне грустным. Особенно тронули красные от волнения, с дрожащими седыми ресницами влажные глаза соседа по площадке, пожилого скрипача из Оперного театр. Тот часто вечерами и по выходным захаживал в гости к Андрею, или Андрей к нему. Тоже одинокий человек. Сосед этот взялся присматривать за квартирой, показывать её покупателям. Ему оставлены ключи и право распорядиться оставшимся имуществом.
Подобрать агентство недвижимости, найти хорошего риэлтора оказалось увлекательной игрой. И если раньше Андрей Петрович не любил и не умел заниматься скучными практического или хозяйственного характера делами, то теперь, открыв интернетные страницы с темой «Продажа недвижимости», он увидел возможность на базе информационной тьмы построить матрицу оптимального планирования действий. Особый привкус этой экспериментальной деятельности придал звонок жене, когда та сказала в обычной своей манере: «Делай что хочешь! Только теперь я не могу «подпинывать» тебя и направлять, так что не «продешеви» того, что у тебя осталось». «Вдохновенные слова!» — подумал Андрей и на душе стало даже как-то веселей. Будто и вправду «дали пинка».
За три дня звонков и обсуждений с риэлторами были выбраны три, а в последний перед отъездом день был заключён договор с одним из них, тем, чья эффективность была наиболее убедительной. Впрочем, может ли вообще стоять вопрос об эффективности, разумности и убедительности в таком деле, как расставание с прошлым.
Меру расставания с прошлым фиксировали вешки на трассе, эти глупые зачеркнутые знаки: конец города, конец области, края. Край! Чего?
Андрей вспомнил последний перед отъездом вечер с Верочкой. Он молчал и листал (в который раз листал!) фотоальбом. Он уже полюбил несколько фотографий Веры-девочки и Веры-девушки. Она сидела за ноутбуком и что-то набирала текстом, заглядывая то в одну толстую книгу, то в другую, то шурша листами в тетрадях с записями от руки. Лицо её было сосредоточенным и даже непроницаемым.
Мужчина решил нарушить тягостное молчание. Ведь через несколько часов ему отправляться в дорогу. Сразу на рассвете. Нужно найти лёгкую тему для разговора. И такую, что даст надежду. Надежду обоим.
— Скажи, пожалуйста, дорогая. В начале сентября, когда я вернусь, будет День знаний.
— Знаю.
— Обещаешь научить меня пользоваться твоей «машиной времени»?
Вера Яновна наконец повернула к Андрею Петровичу лицо и улыбнулась.
— Обещаю, дорогой. Обещаю показать и объяснить суть работы. А научиться ты должен сам!
— Спасибо. Я хороший ученик, «хорошист».
— Ты — «отличник»!
— Ещё раз спасибо, — и тут Андрея заметил, как Верочка бросила недовольный взгляд на его руки, в которых он держал листочки со стихами из фотоальбома.
— Ты здесь похожа на раненую птицу. И сейчас так смотришь! Что тебя ранило тогда? Расскажи, пожалуйста. Мне это важно знать!
Вера резко вскинула огромные глаза. Секунду внимательно смотрела в глаза Андрею, пока лёд взгляда не подтаял, и появилась влага доверчивости.
— Правда? Хорошо, но коротко и один раз! Я познакомилась с мужем, отцом Паши в Тарту. Он старше меня на семь лет. Мне тогда 20, ему 27. Он музыкант, уже лауреат престижных конкурсов. В 21 год я родила. Мы к тому времени поженились, муж переехал в Петербург. У меня «на носу» защита кандидатской, разъезды, семинары, консультации. Пашке всего два годика. И муж требует к себе внимания, заботы и о нём, и о сыне. И его таланту нужен покой, уединение и репетиции, репетиции. И тоже разъезды! Я прошу подругу помочь с ребёнком на время моих командировок. Она и «помогла». Стерва! Остальное, думаю, тебе, мужику, не нужно разобъяснять?!