Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Рука Мари слегка сжала его плечо, и он почувствовал, как впились ногти в его плоть. Оба изо всех сил старались не выдать своих чувств, чтобы не вызвать подозрений у людей, которые окружали их со всех сторон, и им это удалось, ибо ни один человек не догадался, какие сильные переживания волнуют эти сердца.
— Неужели вам с тех пор так ни разу и не случалось вспомнить о моем пребывании в Дьепе?
Явно взволнованная, она опустила глаза.
— Не появись вы тогда в Дьепе, не было бы и этого брака.
— Что ж, — заметил он насмешливо, — в таком случае, вам есть за что меня благодарить…
— Или, скорее, сказать вам, что я вас ненавижу…
— Не думаю, Мари, что заслужил вашу ненависть. Ведь это благодаря тому поручению, с которым я явился на постоялый двор вашего отца… он сумел получить королевский пенсион, а вы оказались представлены в Лувре… Уж не думаете ли вы, будто мне это неизвестно?.. Судите сами, еще вчера вы были всего лишь девушкой, прислуживающей в таверне, а завтра вам предстоит стать госпожой Лешено де Сент-Андре! Согласитесь, что в столь короткий срок вам удалось проделать отнюдь не малый путь… Обычно такое случается разве что в волшебных сказках.
— Вы ошибаетесь! Я выхожу замуж за господина де Сент-Андре только по одной причине: вы ведь сами сказали мне, что никогда не могли бы на мне жениться… Не могли бы, да и не хотели бы!
— Вот уж никогда бы не подумал, что вы сохранили обо мне столь живые воспоминания!
— Знаю, что уж вы-то забыли меня очень скоро! И все же, поверьте, я нисколько не виню вас за то, что вы за все время нашего разговора не испытываете иных желаний, кроме как уколоть меня больнее.
— Не хотите ли вы сказать, — поинтересовался он, — что при желании мне и вправду удалось бы отвоевать в вашем сердце то место, которое принадлежит сейчас господину де Сент-Андре? Вам достаточно было бы одного моего слова? Уж не это ли вы имели в виду?
— О, Жак! — едва слышно прошептала она.
— Его ведь, кажется, тоже зовут Жаком, не так ли? Похоже, вы уже неплохо выучились произносить это имя…
— Ах, замолчите, прошу вас, вы причиняете мне боль! И давайте прекратим ломать эту комедию. Надеюсь, нам суждено часто встречаться, так давайте же не будем врагами…
— Вы правы, Мари, но раз уж у вас такая хорошая память, то припомните, что я сказал в ту ночь, когда расставался с вами в Дьепе.
Она опустила ресницы, давая понять, что все помнит. И он повторил:
— Да-да, я сказал вам, что никогда уже не смогу полюбить другую женщину, и я не лгал вам…
Крошечные пальчики, обнимавшие его руку, судорожно сжались.
— Замолчите, хватит, — едва слышно прошептала она. — Мы уже слишком долго вместе, на нас могут обратить внимание. Нам пора расстаться…
— Еще одну минуту, — задыхаясь, попросил Жак. — Ах, Мари, я был так глуп… Так не прав… Мое семейство, разве оно имеет значение в сравнении с вами! И ваше замужество, оно невозможно… Просто невозможно!
— Замолчите, прошу вас!
— Я не могу молчать. Я буду бороться против этого брака всеми силами, всеми средствами. Вы все еще любите меня, Мари, я понял это. Я сделаю все, что смогу… Хотите ли вы этого? Согласны ли вы?
— Ах, что за вздор вы говорите!
— Послушайте, Мари, мне надо подумать… Погодите до завтра, и я непременно найду выход. Если вы предпочитаете меня господину де Сент-Андре, придите сюда завтра в тот же самый час…
Вся трепеща, с колотящимся сердцем, она не промолвила ни слова в ответ. Впрочем, она заметила, что прямо к ним приближался какой-то молодой господин. И Жак, тоже увидев его, поспешил пояснить:
— А вот и мой брат, Пьер де Водрок…
Когда Пьер подошел к ним ближе, Жак представил их друг другу, даже не заметив перекосившегося от тревоги лица младшего брата. Однако, прежде чем уйти прочь, он шепотом, чтобы слова его не достигли ушей брата, спросил:
— Так вы придете?
— Приду, — ответила она едва слышно, но с такой уверенностью, что он удалился исполненный надежд…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Партия в ландскнехт
— Послушайте, Жак, — обратился к нему Пьер, — мне надо срочно с вами поговорить…
И только тут Жак наконец-то удостоил брата взглядом и увидел, что тот явно чем-то крайне взбудоражен. До этого момента, вдохновленный надеждой, которую возродил в его сердце решительный ответ Мари, он как-то даже не обратил внимания на брата. А Пьер, который весь был во власти своих тревог, и не заметил, что глаза брата светились от радости.
— Что случилось? — уже полностью овладев собой, поинтересовался Жак. — С чего такая спешка?.. Да объясните же наконец, что с вами приключилось?
— Мне совершенно необходимо, чтобы вы срочно одолжили мне тысячу ливров!
— Тысячу ливров?! Это немалые деньги, Пьер! Должно быть, вы проиграли?.. Это карточный долг, не так ли?
— Да нет, не совсем… Прошу вас, дайте же мне тысячу ливров, я потом вам все объясню…
— Но у меня нет при себе тысячи ливров, — твердо возразил Жак. — Впрочем, если бы я даже и имел при себе такую сумму, то все равно не одолжил бы ее прежде, чем вы объясните мне, как намерены ею распорядиться…
Между тем тревога юного Водрока все нарастала. Жак видел, что он уже более не владеет собой. В иных обстоятельствах, не будь сам Дюпарке в тот момент так окрылен обещанием Мари, возможно, он разговаривал бы с младшим братом совсем другим тоном. Но перед глазами все стояла девушка, ее твердое обещание встретиться с ним завтра, и одна мысль об этом делала его великодушным и снисходительным к слабостям других.
В уме он подсчитал, что в кошельке его должно быть пять-шесть сотен ливров, чуть больше половины того, что требовалось Пьеру. Но действительно ли он так уж нуждался в этой сумме?
— Вы расскажете мне потом, что вам тут успели обо мне наговорить, — продолжал тем временем юный Водрок. — Ничуть не удивлюсь, если я стал жертвой гнусных наветов, я уже давно подозреваю, что против меня здесь распускаются чудовищные сплетни. Во всем Париже не сыскать второго столь же гнусного притона, где бы плелось столько интриг и замышлялось столько махинаций самого низкого свойства!