Мединститут
Шрифт:
– 13-
«Партийным организациям следует обратить особое внимание на развитие в вузах, в преподавательской среде критики и самокритики, гласности. Здесь этот процесс явно заторможен. XXVII съезд КПСС провозгласил: ни одной организации, ни одного руководителя не должно быть вне контроля, вне критики»
(Советская пресса, октябрь 1986 года)
– Ну что, доктора, подведём итоги, – проговорил Аркдий Маркович, открывая свой преподавательский кондуитик. – Все здесь? Итак, ещё один день закончился…
Момент для ухода стал неудобен, и Винниченко с Берестовой пришлось тоже сесть на свободные места.
–К сожалению, сегодняшний день не относится к числу удачных. Для меня, во всяком случае. В операционной произошёл один неприятный инцидент… – Самарцев сделал паузу и оглядел группу. Обеих гинекологов он почему-то не замечал. Видимо, в его сознании они уже слились с хирургами.
–Скажите, Булгаков… нет, сначала ответьте, почему вы не присутствовали здесь утром?
–Утром? – почувствовал неприятное Антон. – Присутствовал. Все подтвердят. Я только вас не смог дождаться, подавал больную.
–Так. А на операцию с Ломоносовым вы помылись?
–Я помылся.
–А что произошло между вами и Петром Егоровичем?
–Да так… ничего особенного…– замялся студент. – Виктор Иванович заранее взял меня в ассистенты, велел подать больную, к его приходу её уложить и подготовить операционное поле. Этим я и занимался, когда пришёл Пётр Егорович, начал на меня кричать и прогонять. Я понял так, что он не доволен тем, что Виктор Иванович взял в ассистенты именно меня. Вот и всё…
–А мне Пётр Егорович сказал, что вы ему грубили и отказались подчиняться.
–Я ему не грубил. Вообще я выполнял распоряжение оперирующего хирурга.
Самарцев вздохнул, встал из-за стола. Комната была достаточно велика, и он прошёлся взад-вперёд от окна к двери, снова сел. Снова вздохнул.
–Должен напомнить всем присутствующим, – медленно заговорил он, собравшись с мыслями, – что операционная- это не просто рабочее помещение. Это святая святых любого хирургического отделения, так сказать, храм и алтарь. И сегодня, благодаря вот этому студенту, сей алтарь был осквернён.
Субординаторы прилежно слушали. В сторону Антона никто не смотрел.
–Вы все приходите к нам в клинику учиться и учиться. Да, многие считают, что за этот неполный год субординатуры по хирургии вполне возможно освоить специальность, что, едва получив диплом, они тут же начнут самостоятельно оперировать. Это не так. Нельзя объять необъятное за девять месяцев. На то, чтобы прорваться к столу, уходят годы и годы, годы кропотливого каждодневного труда, этапного восхождения. Сейчас вам всего- навсего реально освоить самые азы, начатки нашей профессии, да и то при несомненном перевесе теоретических знаний над практическими навыками. Ваша основная задача на этот год, ваша программа – максимум- это получить диплом, к которому вы стремитесь уже пять лет…
В описываемое время существовала невероятная гамма оттенков речи, с которой вышестоящий обращался к нижестоящим. Кому не приходилось выслушивать поучения старших и стоять, потупив голову, даже чувствуя свою безусловную правоту. Принцип демократии, теперь уверенно победивший и в нашей стране, предусматривает возможность возразить и оправдаться, так что для обличения иной раз приходится привлекать целый штат адвокатов и держаться в рамках закона. На базовые права личности покушаться вообще стало опасным, ибо эти права сейчас безусловно признаются всеми, их усиленно защищают.
Но так было не всегда. Уже стало забываться, как легко можно было усмотреть в невинном на первый взгляд поступке или слове чуждую нам идеологию, попытку подрыва изнутри, идеологическую диверсию или ещё что-то нехорошее. Для желающих проявить принципиальность всегда находилась масса возможностей, и те, кто эту возможность находил и использовал, всегда оставался в выигрыше. Искусством этим Аркадий Маркович владел вполне, и, подперчивая своё обращение к безмолвствующим студентам ленинскими местами, плёл и плёл хитроумную сетку. Выходило умно, красиво, поучительно и убийственно.
Постепенно все студенты проникались чувством вины и готовы были осудить Антона.
–Возможность приблизиться к операционному столу, возможность элементарных манипуляций с человеческими тканями, которую вы получаете в субординатуре, начинает кружить не в меру горячие головы. Начинается погоня за количеством, забвение принципов медицинской деонтологии, желание в буквальном смысле перегрызть глотку ближнему, чтобы урвать кусок себе. Детская болезнь левизны! Вот такую тактику избрал себе Булгаков. Разве не так?
Антон не нашёлся, что ответить. Дурацкий эпизод в плановой операционной, яйца выеденного не стоящий, начал вдруг представляться буквально смертным грехом. Ему стало совсем тоскливо.
–Скажите, Булгаков, что вообще вас толкнуло в медицину?
Самарцев так пристально посмотрел на Антона, что тому ничего не осталось, как ответить.
–Желание помогать людям, – выдавил он.
–Ну, это общее место, – поморщился Аркадий Маркович. – Мы не на комсомольском собрании. Разговор у нас профессиональный, так что будьте искренни. Я вас спрашиваю о другом. Вы вот-вот получите профессию, от которой будет зависеть вся ваша жизнь. А хорошо ли вы её себе представляете?
–Ну, в общих чертах. Это благородная и гуманная профессия…
–Не утрируйте. Вы хоть знаете, с чем вам в действительности придётся столкнуться в течение уже ближайших лет? Если вы судите о хирургии только на основе художественных произведений, то это большая ошибка, Булгаков. Да, нашу профессию воспевают лирики, но все они грешат избыточным романтизмом и страшно далеки от реальности.
Аркадий Маркович снова вздохнул. Видимо, он сильно переживал этот эпизод со своим студентом. Но Антон, вместо того, чтобы самому начать переживать, попытался вдруг возразить.