Место под солнцем
Шрифт:
— У меня появилось ощущение, что Ливий мне не доверяет, — сказал он.
— Ты заделался мистиком? Не припомню, чтобы раньше ты так много говорил об ощущениях и «с ним что-то не так». Обычно такую дурь несу я.
— Он изменился.
— Разумеется, идиот. Если бы ты отсидел десять лет в тюрьме, где тебя чуть ли не каждый день пытаются убить, то вряд ли остался бы прежним.
— На его месте я бы прикончил Фуада за все, что он сделал, в первый же вечер.
— Но ты не на его месте, а? И, если уж на то пошло, почему ты не шлепнул Фуада Талеба лично? Испугался, что Аднан прикажет тебя повесить?
— Разумеется, испугался! Я еще молод и с жизнью расставаться не тороплюсь!
— Вот поэтому ты не на его месте. И никогда там не окажешься. Жуй свои вареные
Отложив ложку, Насир сцепил пальцы и окинул Змея долгим проницательным взглядом.
— Он сказал, что хочет сделать меня своим преемником.
— И ты поверил, хотя секунду назад говорил о своих ощущениях и о том, что он тебе не доверяет. Кажется, кто-то запутался в показаниях, а?
— Ты думаешь, что у меня ничего не выйдет?
Что-то в его тоне заставило Северина напрячься.
— Я же не гадалка, чтобы знать будущее. Могу только пожелать удачи.
— Да ладно, можешь не выбирать слова. Ни один из вас в меня не верил. Да и кто я, если разобраться? Дурачок, который руководит личной охраной короля, а между делом выбивает долги из тех, кто не соглашается платить. За все это время я не услышал ни одного доброго слова.
— Халиф подарил тебе дом, машину и платил столько, что ты мог купить половину баб в этом городе.
— И вел себя так, будто я хуже прислуги. До меня снисходил только Назим. И в итоге его пришлось убить.
Змей поднял бровь.
— Да? Это ты его убил?
Насир вновь принялся за овощи.
— Он явился ко мне с ножом. Я должен был накрыть на стол и принять его, как дорогого гостя?
— Ливий говорил, что именно Назим пытался предупредить его о заговоре Фуада.
— Он всегда был трусливой задницей и искал одобрения. Думал, что получит теплое местечко подле короля, когда эта история раскроется.
— Но Ливий не послушал, а потом Назим пришел к тебе с ножом.
— Вот именно. Единственный человек, которого я считал своим другом, почти братом — пусть и трусливым, но ни друзей, ни братьев не выбирают — поднял на меня руку.
Сделав последнюю затяжку, Змей потушил сигарету в пепельнице. В этой истории было что-то странное, но он никак не мог понять, что. Наивный дурачок Назим много пил, громко смеялся, часто бывал у Брике и старался держаться рядом с Ливием. Он не дружил с Фуадом Талебом и вполне мог предупредить о заговоре, но храбростью не отличался. Что могло заставить его явиться с ножом к Насиру, который и в лучшие дни особой опасности не представлял?
— Не получается с друзьями — получится с подружками, — миролюбиво сказал Северин.
— Иди к черту, — буркнул Насир.
— Скажи козлу Валентину, чтобы явился завтра. Я хочу с ним поговорить.
— О чем?
— Да ты отрастил язык? Занимайся тем, что тебе доверено, и не лезь в мои дела. Сегодня ты задал слишком много идиотских вопросов.
Глава четвертая. Ливий. Прошлое
1962 год
Басра, Ирак
Проснувшись, Ливий несколько минут лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять, на каком он свете. Тяжелый туман в голове понемногу рассеивался, срывая невидимые, но плотные завесы с окружающего мира. В комнате пахло полевыми цветами, свежим кофе и чем-то сладким, кожу ласкал легкий ветерок. Для ада это место кажется чересчур приветливым, а в рай ему попасть не суждено — разве что если он проведет остаток жизни в монастыре, замаливая свои грехи. Мужской монастырь виделся Халифу тюрьмой строгого режима, в которой, помимо одиночной камеры, существует дополнительное наказание: круглосуточное промывание мозгов с применением тупых религиозных догм. Как насчет женского монастыря? Там повеселее. И можно пуститься во все тяжкие после того, как уже совершенные грехи останутся в прошлом. При мысли о том, что за пару месяцев основательной работы он превратил бы монастырь в прибыльный бордель с элитными клиентами и морем изысканных развлечений для тонких ценителей, Ливий расхохотался, сел на кровати и, потянувшись, оглядел комнату. Она оказалась большой спальней с вычурной, пусть и не лишенной изящества мебелью, высоким потолком и окном во всю стену. На прикроватном столике кто-то оставил серебряный поднос с чашкой кофе и песочным печеньем. Халиф обшарил карманы в поисках сигарет и нашел пачку здесь же, рядом с подносом. Возле нее лежала записка, уголок которой прятался под маленькой стеклянной пепельницей. «Ужинаем в шесть. Гектор».
Ливий бросил взгляд на наручные часы — половина шестого. Между его прибытием в кафе на встречу с румыном и пробуждением прошло около пяти часов, и они в буквальном смысле стерлись из памяти. Он сел в машину рядом с одним из телохранителей Гектора и, следуя договоренности, позволил завязать себе глаза. На вопрос «как долго придется ехать» старый недруг Аднана ответил что-то вроде «достаточно долго для того, чтобы ты успел подремать». Халиф помнил, как машина отъехала от кафе, а потом его будто засунули в свинцовый саркофаг. Задремать он не смог бы даже при большом желании — уж точно не на расстоянии вытянутой руки от румына. А с учетом лошадиной дозы адреналина в крови, которой щедро снабдил его собственный организм в момент принятия самоубийственного решения — так тем более. Уж скорее он пробежал бы за машиной километров десять, а то и все пятнадцать. Но, тем не менее, он уснул, и спал чертовски долго и глубоко. Обычно Ливию хватало двух, максимум трех часов сна, и Змей, дрыхнувший до победного конца, ругал друга последними словами, когда тот начинал греметь на кухне посудой. Должно быть, Гектор угостил его мудреным ядом. В ядах Халиф разбирался плохо, но знал, что это оружие можно назвать совершенным. Достаточно оставить незаметную царапину на коже или капнуть пару капель на прилегающую к телу ткань. В Темном мире было достаточно умельцев, специализировавшихся на подобных снадобьях. Дело за малым — найти такого и расстаться с крупной суммой денег. Деньги открывают все двери, и румын знал об этом не понаслышке.
Оглядев в напольном зеркале измятый льняной костюм, Ливий пришел к выводу, что в таком виде не ступил бы за порог собственного дома. Он произвел на Гектора впечатление шалопая, но являться к ужину расхристанным, как потрепанное пугало, не хотелось. Да и душ принять не помешало бы. Смыть дорожную пыль, окончательно проснуться и поразмышлять о том, что делать дальше. Шагнув за порог кафе, Халиф располагал неплохим планом. Не самым совершенным в двух мирах, но у него был хотя бы один шанс из тысячи. Теперь он находится неизвестно где, без денег, без машины и без документов. Дом, куда его привезли, принадлежит Гектору Минцу, о котором он слышал не так уж и много, но если хотя бы часть этих сплетен соответствует действительности, то в подобное приключение ввязался бы только идиот.
Ливий подошел к прикроватному столику, достал из пачки сигарету и чиркнул спичкой, закуривая. За свою относительно недолгую для темного эльфа жизнь он не раз попадал в серьезные передряги, но по сравнению с этой все казалось детской игрой. За себя он не боялся — мир, в котором тебя пытаются убить чуть ли не каждый день, не располагает к такой роскоши, как страх смерти — чего не скажешь о Северине. И о Сезаре, чего уж греха таить. Да и об остальных. Гектор может наобещать с три короба, но выполнит ли он свои обещания? Для человека его уровня все они — мальчишки, которые играют в песочнице дядюшки Аднана.
Дядюшка Аднан тысячу раз говорил тупому наследнику Ливию, что на горячую голову решения принимать нельзя. Дядюшка Аднан провел в тюрьмах в общей сложности пятнадцать лет, и опыт в принятии таких решений у него был большой. Но тупой наследник Ливий не любит слушать истории о чужом опыте. Он предпочитает проверять все на себе. Не потому ли, что ему нравится сидеть в тюрьме, спрашивал дядюшка Аднан? Нет. Ему нравится совать голову в костер и думать, что уж на этот-то раз все получится. Во время их последнего разговора дядюшка Аднан был необычно серьезен. Даже упомянул Умара, что позволял себе редко. Засомневался ли тупой наследник Ливий? Разумеется, нет. Это только добавило ему решимости. И в итоге он сунул голову в гигантский костер, а на кону — чужие жизни.