Мир культуры. Основы культурологии
Шрифт:
урожай, поэтому в нем воспроизводится природный процесс как борьба двух
враждующих сил. Гибели одной из этих сил противопоставляется рождение другой.
Иногда это выглядело как смерть и воскресение. Действо сопровождалось песнями и
350
плясками, воспринимаемыми как помощь процессу, ради которого совершается
обряд.
Особенно разгульный
изображавшие победу светлых сил над темными. На этих праздниках за постом,
воздержанием следовало воспроизведение животворящих сил природы в форме
разгула, обжорства, половой разнузданности. Смех, перебранка, сквернословие
представлялись средствами, магически обеспечивающими победу жизни, и обычные
в течение года правила приличия снимались на время этих праздников. Здесь
божество подвергается осмеянию, но такой смех многозначен: это уничтожение и
возрождение одновременно — уничтожение ради возрождения. Аналогией является
земля: семена, брошенные в нее весной, уничтожаются, но затем дают новый
урожай. Очень похожие обряды были и у римлян: ритуальное осмеяние или
поругание выступало средством защиты от злых демонов, “завидующих”
человеческому счастью. Существовали специальные песни, носящие в себе все
формы обругивания, которые исполнялись в Риме не только во время праздников
плодородия, но и на свадьбах и во время чествования триумфаторов.
Из античного мира смеховая культура перешла в
средневековье, сохранив свою языческую сущность,
несмотря на победу христианства. Более того, смеховая
культура проникла в самую сокровенную часть христианства
— в церковную службу, став ее составной частью на долгое
время, пока церковная и светская жизнь не приобрели
значительных различий. Смеховые обычаи средних веков
лишь генетически связаны с языческими религиозными
обрядами, они свободны от религиозных догматов, мистики,
доказательством чего являются пародии и на сам церковный
культ.
В средние века смеховая народная культура проявилась
Миниатюра, изображающая
в основном как карнавальная, площадная (действо
средневековых актеров IX в.
происходило на площади), хотя карнавалом не
Париж
ограничивалась. Кроме карнавала, существовали
особые “праздники дураков” (festa stultorum),
праздник осла, а также — как часть церковного обряда — “пасхальный” и
“рождественский” смех, при котором во время праздничного богослужения
священник произносил речи, не всегда отвечающие требованиям повседневной
морали.
351
Якоб Жорданс. Бобовый король. Эрмитаж
Не только карнавал имел народно-площадную форму. Даже церковные
храмовые праздники сопровождались ярмарками с площадными увеселениями, в
которых участвовали “уроды”, великаны, “ученые” звери и др. Смех сопровождал и
гражданские церемониалы и обряды, — пишет М. М. Бахтин, — шуты и дураки
были неизменными их участниками и пародийно дублировали серьезные действия
— чествования победителей турниров, посвящение в рыцари и др. Даже на бытовых
пирушках выбирались “бобовые” король и королева “для смеха”. У многих народов
от весенних обрядов сохранились обычаи выбирать “майскую королеву”, которая
олицетворяет весну. Соответственно “король” должен олицетворять зиму [25].
У карнавала средних веков есть свои непреложные законы: он не делит
участников на исполнителей и зрителей; карнавал не смотрят, в нем живут, так как
по своей идее он всенароден; пока карнавал совершается, ни для кого нет никакой
другой, некарнавальной жизни. Таким образом, карнавал несет в себе две идеи: это
идея особой карнавальной свободы и идея возрождения и обновления жизни. Как
писал Бахтин [25], в карнавале сама жизнь играет другую, свободную (вольную)
форму своего осуществления, свое возрождение и обновление на лучших началах.
Официальные праздники принципиально отличались от карнавала. Они были
серьезны, не уводили от существующего общественного уклада не даровали
человеку освобождения от реальности, а наоборот, еще сильнее закрепляли и
утверждали неизменность и вечность существующего миропорядка, его ценностей,
норм, идеалов. Официальность всегда обращена в прошлое, в отличие от карнавала,
который торжествовал освобождение от господствующих норм, был праздником
обновления. На время карнавала как бы упразднялись иерархические отношения,
которые подчеркивались на официальных праздниках. Фамильярность карнавала —
особое состояние раскованности, при котором каждый человек ощущал себя равным
среди равных. Существовал и особый карнавальный язык, богатый и способный
352
выразить мироощущение народа, враждебное всему застывшему, раз и навсегда
данному. Для него, как говорит Бахтин, характерна логика “обратности”
“наоборотности”, мира “наизнанку”, логика “снижений”, профанации, шутовских
увенчаний и развенчаний [25]. Смех карнавала всенароден, он — не индивидуальная