Мир всем
Шрифт:
Мальчики ели гораздо быстрее, чем девочки. Хлеб, каша, горячий чай с сахаром — благословенная послевоенная еда, после которой у ребят порозовели щёки и заблестели глаза. В столовой подошла к буфетчице познакомиться, а потом повернулась к учительницам, сопровождавшим свои классы. В одинаковых тёмных платьях с крохотными белыми воротничками мы выглядели старорежимными институтками в форменной одежде. Черноглазую молодую учительницу первоклашек звали Марина Алексеевна.
В ответ на моё приветствие она весело прошептала:
— Для тебя я Марина! Рада, что ты будешь вместо Коробченко, с той лишний раз не поболтаешь, как будто она за каждое слово по пятаку вымогала. И вообще была противная баба, хитрющая, как коза бабы Нюры. Не жалеешь, что сюда из Ленинграда переехала?
Я немного подумала и честно ответила:
— Пока не знаю. Очень неожиданно произошли перемены.
Надо отдать должное, меня не стали расспрашивать о подробностях перевода и избавили от кучи вранья. Хотя уклонение от прямого ответа тоже оставляет в душе чувство обмана. Иногда лучше промолчать, чем посвящать посторонних в подробности личной жизни.
— Ничего, Антонина Сергеевна, осмотритесь, приживётесь и полюбите наше Колпино, — ободряюще сказала учительница второго класса Лариса Никаноровна. — Я поняла, что вы город ещё не видели?
— Да, я, можно сказать, с вокзала сразу на работу.
Лариса Никаноровна слегка улыбнулась:
— Сейчас зима, да и город сильно разрушен, но пусть вас это не пугает. До весны осталось чуть-чуть, а там всё расцветёт, зазеленеет, и на душе станет радостно. А город отстроится и будет ещё краше. Главное, завод работает. У нас ведь здесь почти все заводчане. Мой муж тоже на Ижорском работал. — Её голос потускнел, и никому из нас не надо было объяснять причину её грусти.
Следующим уроком шла арифметика. Мне надо было узнать степень подготовленности детей, поэтому я начала с самых простых примеров начала года. Более или менее класс справлялся, за исключением парочки с последней парты. Я успела узнать, что крупного мальчика зовут Саша Аносов, а вертлявый шкет в куртке с оторванными пуговицами — Коля Леонидов. Вместо того чтобы решать примеры, Аносов пыхтел и корчил рожи, а Коля Леонидов просто сидел и смотрел в окно, даже не делая вид, что учится.
Я подошла:
— Мальчики, вам всё понятно? Почему вы не пишете?
Во время долгой паузы я физически ощущала усиленное внимание класса и понимала, что прямо сейчас идёт моя проверка на прочность, которую я должна выдержать.
— У меня ручка сломалась, — после долгого молчания выдавил Коля и с вызовом посмотрел на меня. Ясно, он здесь главный.
— И чернила закончились, — подхватил Саша Аносов.
— Почему же вы не попросили? — спокойно спросила я. — Вы что, не хотите заниматься?
Аносов бросил быстрый взгляд на Колю и заёрзал на парте, промямлив что-то невразумительное. Коля выпрямился:
— Не хотим.
— Ты отвечай только за себя. — Я посмотрела на Амосова. — Саша, собирай вещи и пересаживайся за третью парту, там есть свободное место и чернила. А тебе, Коля, я разрешаю не учиться.
Он опешил:
— Как, совсем?
— Совсем. Можешь не доставать тетрадки и не писать. Отдыхай.
Я взяла с его парты чернильницу и унесла к себе на стол. Пусть посидит в одиночестве, подумает, поскучает и потом как миленький начнёт заниматься. В этом я ни секунды не сомневалась.
После арифметики настал черёд рисования, но оказалось, что бумаги у детей нет. В Ленинграде мы вышли из положения благодаря профессорше, к которой перебралась жить Валя. Однажды Елизавета Владимировна сама пришла в школу и принесла два рулона обоев. А здесь из пособий в наличии имелись только чернильницы и чернила. Но зато под столом я увидела пачку старых газет. Ура!
Я торжественно водрузила газеты на стол:
— А сейчас, ребята, я объявляю не обычный, а морской урок. Давайте вспомним, что мы знаем морях и о моряках. Поднимите руки, кто хочет рассказать.
— Я!
— Меня спросите!
Как же я любила момент, когда есть отдача от класса!
Беседуя с детьми о моряках, я успела разорвать газетные листы и раздала на парты. Коле бумаги не полагалось. Он сделал безразличный вид и стал сдувать с рукава пушинку.
— Итак, положите газеты перед собой и посмотрите на меня внимательно. Будем учиться делать из бумаги двухтрубный корабль.
По классу пронёсся вздох восхищения, и мы целиком погрузились в работу.
Последним уроком стояло чистописание. Я решила завтра подойти к завучу и попросить разрешения переставить очерёдность уроков по своему усмотрению. Чистописание требует сосредоточенности, а к концу занятий дети устают и сложно ожидать от них удовлетворительных результатов.
Казалось бы, всего четыре урока до часу дня, но я чувствовала себя так, словно по мне несколько раз подряд проехалась самоходка с полным боекомплектом.
Выйдя на улицу, я остановилась и пропустила вперёд гурьбу учеников первой смены.
Кое-кто нёс портфели, уцелевшие с довоенных времён, но у большинства были надеты через плечо брезентовые сумки от противогазов. Навстречу стекались ребята постарше — их уроки продлятся до вечера, уступив место вечерней школе для взрослых, и только ночью повседневная суета ненадолго затихнет, чтобы дать отдохнуть старым стенам.
Ко мне подошла Марина Алексеевна, с которой мы познакомились в столовой, и остановилась рядом:
— Домой?
— Да нет. Надо пойти в домоуправление прописаться и получить карточки. Мы с Коробченко обменялись ключами и кое-каким имуществом, а документы не успели оформить.
— Ну, это недолго, — кивнула головой Марина, — управдом перепишет ордер, и станешь законной жиличкой. У Коробченко условия хорошие, сухо, печку затопить можно, и кухня есть. А я в подвале живу. Нас там десять человек ютится на нарах в два этажа. — Она тряхнула головой, и из-под фетровой шапки по плечам рассыпались чёрные локоны. — Ну да ничего, отстроимся! Я письмо получила, что скоро муж вернётся. Главное, жив, а остальное ерунда, правда?