Мир всем
Шрифт:
Втиснувшись в щель между поленницами, Коля зажал портфель между коленок и осторожно выглянул из своего укрытия. Под ногами со щелчком хрустнула сухая ветка, он надавил на неё ботинком и растёр в пыль. Укромное место на задворках школы было примечено давно, чтобы спрятаться во время игры в казаки-разбойники или от учителей, если выгонят с урока.
Отсюда как на блюдечке просматривался школьный двор, где Антонина Сергеевна учила ребят регулировать движение. На площадке царило веселье. Погода стояла отличная, солнечная, разноцветная от ярко-синего неба, белых облаков и пёстрых пальтишек
— Дорогу! Дорогу! — раздувая щеки, гудел Васька Крыжаков. Сзади его подпирал мелкий пацан из второго класса, вроде бы то ли Сашка, то ли Сенька. От того, что очень хотелось кинуться к ребятам и играть вместе со всеми, Колю разобрала злость, но не на себя, не на друзей, а на Антонину Сергеевну, из-за которой приходится подглядывать из-за угла и жаться к мокрой кладке дров. Сегодня регулировщиком назначили неуклюжего Серёжку Мошкина. А разве может он, Мошкин, вовремя подавать сигналы? Нет, конечно! Вот и сейчас он пропускал колонну справа, хотя с другой стороны дороги ребята уже образовали затор. Теперь Антонина Сергеевна учила правилам дорожного движения и ребят из других классов, так что «машин» набиралось с избытком. Кое-кто из мальчишек даже приносил на занятия руль, выпиленный из фанеры. Конечно, если есть отец, чего бы не попросить его выпилить руль? Плёвое дело — руль, нарисовал круг, взял лобзик, и пожалуйста — ты уже грузовик или легковушка.
От обиды Коля крепко сжал кулаки: и зачем только в Колпино приехала эта Антонина Сергеевна? Пусть бы лучше оставалась старая злющая учительница со скрипучим голосом и цепкими пальцами, больно трепавшими за уши. Уж за той, прежней училкой дядя Марк точно бы не побежал. Коля вспомнил удивлённые глаза дяди Марка, когда он увидел у них в доме Антонину Сергеевну, и слова, сказанные скороговоркой в адрес мамы:
— Машуля, я вернусь позже, я должен её догнать.
После хлопка входной двери мама немного помолчала, но её лицо вдруг стало жалким и горестным. Уронив руки на колени, она опустилась на стул и отчуждённо произнесла:
— Никому мы не нужны, сынок. Никому.
Коля подумал, что хорошо бы поймать крысу и подложить в учительский стол. Вот бы Антонина Сергеевна забегала и завизжала. И почему девчонки боятся крыс? Крыса и крыса, ничего особенного. Или, например, можно засыпать песок в чернильницу. Антонина Сергеевна сунет в чернильницу перо, чтобы поставить в дневник оценку, а ручка не пишет. Он хотел придумать что-нибудь похлеще, но ничего не придумывалось. Немного постояв, Коля боком выбрался из своего убежища и побрёл на берег Ижоры, чтобы набить карман нужным для мести песком.
Дождь, дождь, дождь. Он лил не переставая второй день, смывая с тротуара остатки снежной каши. Дождь окрасил город в серый защитный цвет, сумев подмешать к нему мутную белизну тумана с Невы и промозглую сырость. Зонтом я не обзавелась, но и дождя не боялась. В войну приходилось регулировать движение под любым ливнем, и зонтики не входили в комплект обмундирования. Зато выдавали плащ-палатки. Пожалев об отсутствии плаща, я вышла из трамвая навстречу непогоде и полной грудью вдохнула запах неповторимой, мокрой и любимой ленинградской весны. Текущие дела, работа, бесконечные воскресники, обходы учеников настолько загрузили график, что я смогла выбраться в Ленинград лишь в начале апреля и теперь медленно шла по улицам,
Я не стала заезжать на старую квартиру, а сразу, как сошла с пригородного поезда, села на трамвай в сторону Петроградской стороны, чтобы наконец сделать то, к чему стремилась душа — посетить Князь-Владимирский собор, где меня увидела наша ученица и пожаловалась директору. Теперь тот поворот судьбы казался бесконечно далёким и уже не вызывал ни обиды, ни возмущения, ни чувства потери. Жизнь — как дорога: то с ровным полотном, то с ямами и поворотами — едешь и не знаешь, что покажется вдали у горизонта.
По мере приближения к собору моё волнение увеличивалось. Я не знала, с чем прийти к Богу, ведь за потоком ежедневной суеты я иногда даже не вспоминала о Нём. Наверное, это всё равно что прийти на экзамен неподготовленной и надеяться на счастливый билет. Суть в том, что счастливый билет в один конец даётся каждому, но мы, глупые и самонадеянные, предпочитаем упрямо полагаться на собственные шпаргалки. Может быть, Колпино и есть мой счастливый билет, который я по дурости едва не выбросила? Я улыбнулась, чувствуя нарастающую радость.
Малые купола Князь-Владимирского собора уже успели очистить от маскировочной краски, и они светлыми пятнами выделялись на фоне свинцового неба.
Я остановилась на набережной и вдруг услышала:
— Тоня! Тонечка!
— Рая!
За то время, что мы не виделись, она немного похудела, и из её глаз исчезла детская наивность. Нежный румянец щёк подчёркивали густые ресницы, порхавшие вокруг глаз чёрными бабочками.
Мы бросились навстречу друг к другу и обнялись.
— Тоня, ты как здесь?
— Рая, ты как здесь? — спросили мы одновременно и рассмеялись.
Рая тоже стояла без зонта. Я схватила её за руку и потянула в парадную дома на углу Большого проспекта. Разбрызгивая лужи на мостовой, мы добежали до гулкого пустого подъезда и сели на широкий подоконник между этажами.
— Я теперь часто прихожу сюда, с твоей лёгкой руки, — сказала Рая. Её шапочка совсем промокла. Она стянула её с головы, рассыпая по плечам волосы. — Сначала я, как и ты, сходила на Новодевичье кладбище, к могиле генеральши Вершининой и там поняла, что надо ходить в церковь, как бы ни было страшно и опасно.
— Рая, какая ты смелая! — Я прикоснулась к её холодным пальцам, которыми она сжимала шапочку.
— Да что ты, Тоня, я трусиха. Просто есть ситуации, когда нельзя отступить, иначе перестанешь себя уважать. Понимаешь? Наверное, так происходит в бою.
Голос Раи звучал спокойно и уверенно, как голос человека, раз и навсегда принявшего решение выстоять до конца.
— А не боишься, что тебя тоже выгонят с работы? Меня ведь выгнали!
Она усмехнулась:
— А знаешь, не боюсь. Я долго думала и вместо педагогического стала готовиться к поступлению в Горный институт на геологоразведку. В тайге никто не придерётся. А если я открою месторождение, то будет всё равно, верующая я или нет.