Мир всем

Богданова Ирина

Прислонясь к дереву, Марк стоял у выхода. Свой сухой веник он держал наподобие букета и сосредоточенно считал сморщенные берёзовые листочки. При виде меня он поднял голову и удивлённо присвистнул:

— Что, уже? Я не ждал тебя раньше чем через полчаса.

Я кивком указала на веник:

— Ты что, не пошёл в баню?

— Не пошёл, — легко признался он. — Боялся тебя пропустить.

— Но ты же купил билет!

— Я отдал его женщине с ребёнком. Она стояла последняя в очереди.

Я внезапно поняла, что от удивления перешла с ним на «ты», и он не замедлил воспользоваться моей оплошностью. Ну ладно, на «ты» так на «ты», обратной дороги нет. В конце

концов, на фронте меня совершенно незнакомые бойцы называли сестрёнкой.

С банным веником в обнимку Марк проводил меня до барака. Тихий вечер постепенно сгущал сумерки, но свет не уходил совершенно, а лишь менял цвета домов на разные оттенки: от голубого до густо-фиолетового. Нарождающиеся белые ночи позволяли строителям работать дотемна, поэтому тишину то и дело нарушали то визг пилы, то стук молотков. Сегодня в нашем бараке женщины занимались стиркой, и весь двор перед входом напоминал палубу корабля с развешенными на рее разноцветными тряпками. На ветру хлопала крыльями простыня с заплатками и пузырём надувалось пустое брюхо пододеяльника. За столиком из грубых досок — его сколотили на днях — мужики резались в домино. Репродуктор на телеграфном столбе транслировал лирику:

С той поры, как мы увиделись с тобой, В сердце радость и надежду я ношу. По-иному и живу я и дышу С той поры, как мы увиделись с тобой.

От вида мирной картины у меня замерло сердце. Боже, какое счастье, что мы дожили! Что радио передает не сводки Совинформбюро, а песни про любовь, что мужчины играют в домино, а дети гоняют мяч, что женщины смеются, а я… а я иду рядом с Марком и то краснею, то бледнею от радости и смущения.

— Доктор! Здравствуйте, доктор! — наперерез нам бросилась одна из соседок — невысокая юркая Маруся с чёрными, как антрацит, глазами. — Доктор, вы меня помните? Вы приезжали на вызов, когда я на переезде ногу сломала. Я прошлым летом на кладбище ходила, а тут поезд, ну я и бросилась бежать. Вы тогда сказали, что до свадьбы заживёт!

— Зажило? — вежливо поинтересовался Марк. Его глаза искрились весельем.

— Нет! — бодро выкрикнула Маруся и подбоченилась. — Я тогда уже была замужняя. А нога вот она, как новенькая, — она выставила ногу на носок, будто собираясь отбить перед Марком чечётку. — Доктор, а вы зачем к нам? — Маруська ехидно сощурились. — Никак Антонина заболела?

— Врач обязан не только лечить, но и предотвращать заболевания, в частности следить за соблюдением санитарии и гигиены, вот я и решил навестить ваш барак с ревизией, чтобы проверить его надлежащее содержание. Вот и веник прихватил на всякий случай, если придётся разбираться с нарушителями, — играючи отбил атаку Марк. Он посмотрел на меня. — А Антонина Сергеевна вызвалась мне помогать.

Марусины глаза округлились:

— Правда, что ли?

— Конечно, правда, — подтвердила я. — Пройдёмте, Марк Анатольевич.

Под остолбенелым взглядом Маруси мы с Марком степенно вошли в дом и лишь в коридоре дружно закатились от смеха. Я не планировала приглашать Марка к себе, но вежливость перевесила доводы рассудка.

Я распахнула дверь в свою комнату:

— Инспектируйте, товарищ доктор, напою вас чаем.

Я думала, что моя соседка Лена на работе, но она оказалась дома. Сидя за столом, она ела гороховой суп, и в комнате пахло лавровым листом и разваренным горохом. Бубуся с мамой приучили меня всегда заправлять свою кровать, но койка Лены напоминала собой поле битвы диких кошек, и плюс ко всему через спинку кровати Лена перекинула пару постиранных чулок. К чести Марка, он и бровью не повёл. То ли сделал вид, что не заметил беспорядка, то ли и вправду не заметил.

Лена откусила кусок хлеба и с набитым ртом спросила:

— Это кого ты привела?

Присутствие Марка она игнорировала.

— Э-э-э… фронтового товарища, — нашлась я, не особо покривив душой.

— Меня зовут Марк, — дружелюбно представился Марк, не обращая внимания на холодный приём. — Я пытаюсь ухаживать за вашей соседкой.

Дерзкие слова заставили меня вспыхнуть до корней волос. Лена с интересом подняла брови:

— И как? Получается?

Он скорбно вздохнул:

— Да пока не очень.

Зажатой в кулаке ложкой Лена показала на веник в его руках:

— А веник для чего? Или вы девушек сразу в баню приглашаете?

— А что, хорошая мысль, — оживился Марк, — надо её как следует обдумать.

Они с таким азартом перебрасывались фразами, что мне пришлось вклиниться в их разговор:

— Товарищи, я вам не мешаю?

Нас остановил резкий стук в дверь:

— Есть кто дома? Товарищ Павлова, я к вам!

Дверь распахнулась, и через порог перешагнул наш участковый уполномоченный старшина Красильников.

* * *

Сняв фуражку, старшина Красильников пригладил волосы, осмотрел собравшихся и остановил взгляд на Лене:

— Я, собственно, к вам, товарищ Павлова. — Он повернулся к нам с Марком. — Вижу, вы одеты? Гулять собрались? Ну так идите погуляйте.

Я возразила:

— Мы только пришли.

— Погуляйте, — с нажимом произнёс участковый, — у меня важное дело к Елене Владимировне.

— Они останутся, — напряжённо сказала Лена, — мне нечего скрывать.

Со времени «чёрных воронков» в людях накрепко засел страх перед милицией: почти каждый мог найти в своём окружении арестованных и невинно осуждённых. Начиная с двадцатых годов по стране гуляли доносы «бдительных граждан» на соседей из-за комнаты, на коллегу по работе, чтоб занять его место, на бывших буржуев, на учёных, на учителей, на верующих… — список был бесконечен. Об этом молчали, но каждый знал, что завтра могут прийти и за ним. Я вспомнила, как сама ходила в отделение милиции по поводу Лены, и залилась волной стыда. Неужели на неё ещё кто-то, кроме меня, написал заявление?

Положив ложку, Лена придвинула к старшине второй стул. Больше стульев в комнате не было, и мы с Марком сели на мою койку.

В тяжёлом молчании участковый расстегнул планшет и достал из него блокнот, крупно исписанный корявым почерком.

— Значит так, товарищ Павлова. Нам поступил запрос, что вас разыскивают относительно Степана Максимовича Егорова.

Степан! Именно так Лена называла своего любимого, пропавшего в американской зоне оккупации. Я впилась взглядом в её лицо. Оно посерело до голубизны, как бывает у застреленных пулей в сердце. Качнувшись вперёд, она твёрдо произнесла:

— Вы знаете, как он погиб?

— Погиб? Да бог с вами, Елена Владимировна! — воскликнул участковый. — Он жив и разыскивает вас! Вот, мы получили запрос… — Он зашуршал бумажками в планшете и выудил листок пожелтевшей бумаги, похожей на телеграфный бланк.

Мне кажется, что Лена не поняла его слова. Бессильно бросив руки на колени, она смотрела перед собой, и её пальцы царапали ткань юбки.

Я рывком встала, подошла к ней, положила руки ей на плечи и слегка встряхнула:

— Леночка, слышишь, что сказал товарищ участковый? Степан жив и ищет тебя!