Миссионер
Шрифт:
— Сам Господь их прославляет! Сейчас много икон по России стало мироточить. Под Пензой вон в одном храме сразу двадцать семь заплакали. Господь нас, грешных, в вере укрепляет. Это бывает перед большими испытаниями.
Андрей заметил, что чем ближе к иконе, тем сильнее сердцебиение, и сказал об этом. Все подтвердили, что у них то же самое ощущение. А Егор признался, что спать в этой комнате он не может, и долго находиться прямо перед иконой опасается.
Егор защелкал фотоаппаратом. Потом раздал на память фотографии иконы, сделанные профессионалом при специальном рассеянном свете. Рассказал, что у одной женщины такая фотографическая
Отец Алексий поведал о своем монастыре, как он один приехал в это глухое место, нашел в селе старушку-богомолку, и они вдвоем ночью служили молебен на освящение храма. Вокруг них что-то выло и скрежетало, падали кирпичи и скрипело ржавое железо, над головами носились черные тени.
— Ох, и страшно было нам от всей этой бесовщины! — признался он и показал на свою бороду: — Поседел — это я тогда. В ту ночь. А наутро видим — из-под слоя штукатурки и пыли проявилась фреска с ликом преподобного Серафима Саровского. И уж больше такого бесовского смятения не наблюдалось.
— Сколько же сейчас у вас братии? — спросил бригадир.
— Шестнадцать монахов и послушников. А сельских по сотне человек каждый день приходит. Помогают восстанавливать обитель. Сейчас-то у нас уже есть и где служить, и где жить. Трапезную восстановили. Есть свое хозяйство, поля, огороды. Местные власти тоже помогают, хотя им очень трудно сейчас: все предприятия стоят. Да вы приезжайте к нам, я вам адрес дам, встретим вас, поселим. Отдохнете, помолитесь. У нас купальня со святой водой есть, многие от болезней излечились.
Но снова вернулись они к той иконе, которая жила и чудотворила в этом скромном, но гостеприимном доме. Егор рассказал, что собрал уже более тридцати письменных свидетельств чудес, которые происходят с иконой и людьми, ей поклонявшимися. Есть излечения от рака, от порока сердца, гипертонии, курения, алкоголизма. Даже фотографии этой иконы после чтения акафиста Царским мученикам издают благоухание, и кровь на ранах пульсирует, как живая.
— Какие теперь могут быть сомнения по поводу святости Царской семьи? Вот оно — прославление.
Егор размашисто перекрестился.
— Это не просто прославление, я думаю, а нам всем указание, кто должен нами править, — негромко произнес отец Алексий. — Вот вы тут в столице не так это видите. И я не видел, пока жил здесь. А вот в глубинке народ уже давно живет в такой бедности и голоде... Забывают уж, как деньги выглядят. Натуральное хозяйство да подножный корм. Да разве Божий помазанник допустил бы такое открытое ограбление! Сам Господь указывает нам на Царя, ну что еще-то нам надо!
— А надо нам, отец игумен, царя на престол посадить, — подал свой трубный глас заросший буйными вьющимися волосами по самые глаза Захар.
— Вот вы и займитесь этим. — Отец Алексий встал и попрощался. — Так милости просим к нам в гости.
После ухода батюшки хозяин вызвался проводить гостей. Захар пригласил всех в небольшое кафе, вынул из своего потрепанного портфеля бутылку водки и блеснул на всех черными глазами:
— Ну что, православные, вздрогнем?
Братья с Бугром отказались, сославшись на позднее время и завтрашние дела, заказали себе по чашке чая. Тогда Захар наполнил себе стакан, Егору — рюмочку, они чокнулись, выпили.
— Я вот вам сейчас расскажу, как я за монархию борюсь.
— Погоди, Захар, — положил свою ладонь на его волосатую лапищу Егор, — я сначала тебя представлю. Захар — потомственный дворянин из фамилии Шестуновых. Семь лет отсидел за издание монархического журнала. Сейчас — журналист в православной газете.
Захар достал из портфеля стопку газет и раздал всем присутствующим, размашисто подписав их.
— Так вот, пока Егорка по своим канадам на «Бьюиках» разъезжал, отсидел я срок. Освободился в восемьдесят восьмом. Приезжаю, устраиваюсь в одну издательскую фирму, начинаем церковную литературу издавать. Тут меня стали зазывать на разные мероприятия. То на Международный библейский конгресс, то на Собор, то на «Мемориал». Я там везде в президиуме, конечно... Сейчас! — Он налил себе еще стакан водки, выпил и прикурил «беломорину». — Так, значит, зовут на заседание Дворянского собрания. Разговор зашел, сами понимаете, о политике. Смотрю, слушаю — одни демократы кругом! А я там в буфете до этого, конечно, размялся... И у меня с собой плоская фляжка с чистоганом тоже не скучала... Смотрю я на этот дэмос с кратосом, слушаю их писклявые масонские речуги, как в феврале семнадцатого. Ну, в общем, опростал фляжку, встал я — и на трибуну.
Захар долил остатки из бутылки в стакан, одним глотком осушил его, снова задымил «беломориной», окутывая застолье клубами кислого едкого дыма. Шумно почесал заросли на голове, подбородке, груди; посопел, обдал окружение взглядом черных глазищ. Выдержал полную драматизма профессиональную паузу, дождался максимального томления публики и зычно продолжил:
— А в президиуме Илюха так и вжался в кресло. Микрофон я, сами понимаете, сыгнорировал: а на что он мне? Какие, говорю, вы дворяне! Двор — это окружение царское! Лица, приближенные к монарху! Вот вы тут обсуждаете, дворняжки, как лучше вам нынешним дэмократам услужить, чтобы, значит, особнячки свои возвернуть... А ведь ни один тутошний дворник о царе-батюшке и не заикнулся! Пока в этой вашей промасоненной дворницкой первым пунктом не будет прописано восстановление монархии, я как потомственный дворянин сюда ни ногой! Если здесь среди этого холуйского сборища есть хоть один дворянин — предлагаю покинуть зал! Я — в буфет. И что думаете? Со мной вышли только два человека. Но уж коренные! Ух, мы их буфетец по-экс-про-при-и-ровали!..
— Послушайте, князь, — мягко начал Бугор, — а вы, ваш сиятельство, не пробовали с сивухой завязать?
— Это еще зачем? — выпучил Захар глазища. — У нас «веселие Руси — в питии еси!»
— Ну, хотя бы для того, чтобы не позорить ни Православия, ни монархии... Своей причастностью...
— Он кто? — прогудел Захар, обращаясь к Егору.
— Я тот, кто потерял всех друзей в Афгане от пуль и осколков, а в России от — сивухи и денег.
— Он классный бригадир, профессионал, настоящий честный работяга, — пояснил Андрей.
— Ладно, Бугор, не бузи... — обмяк Захар.
— Ничего, ваш сиятьство, дослушаешь... — Бугор сжал свои грубо сколоченные мозолистые кулаки, лежащие на столе; захаровские розово-холеные пухлые ладошки нырнули под стол. — Нашим врагам только и надо, чтобы мы совесть свою и мозги загубили. По кабакам растеряли. Если ты болен алкоголизмом, то лечись, а с пьяной мордой в народе появляться и при этом представляться православным, монархистом, да еще и журналистом... приплетать сюда Святую Русь — это ты прекрати! В двух шагах отсюда икона Царственных мучеников кровоточит, а он тут опохмеляльню устроил с театром одного актера!