Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
— Я спросил «и что?», — раздражённо произнёс Гриз.
— Да ничего. Я тебе всё уже описал двумя словами, как ты любишь. Их разнесли. Вернее, их выебали так, что за Туманными горами было слышно. Вы разве не слышали? Горливцы разбили армию Шератли на две части, одну окружили и почти полностью вырезали, второй удалось бежать, стоят сейчас в пяти милях на север. Если бы Шератли не надел перед битвой чужой доспех, был бы сейчас в плену — горливцы думали, будто окружили именно ту часть войска, где был он.
— Сколько их?
— «Сколько их» — что? Убили человек двести, столько же взяли в плен. Около пяти сотен сейчас, говорю же, вместе с Шератли, свинячий хер ему в жопу, стоят в пяти милях на север. Человек шестьсот разбежалось. Гриз, жрать мне охота, я полдня в седле. Нужно двигать на юг или восток, нет больше войска, к которому мы шли. В лагере Шератли уже сидят решают, как откупиться от Горлива, чтобы остаться при своих землях и чинах, а сам король собирается дать дёру. Нам никто не заплатит за битву, которой не будет. Тем более никто не будет платить за битву, на которую мы опоздали.
Гриз какое-то время молчал, уставившись в карту.
— А горливцев сколько? — спросил он после паузы.
Рыло тяжело вздохнул и, кажется, едва удержался, чтобы не сплюнуть.
— Сложно сказать. Больше трёх тысяч, но меньше четырёх — вот так будет более или менее точно.
— Они успели перейти Малую Крейну?
— Авангард, думаю, успел. А назавтра, к полудню, вся армия будет здесь, у Айнса. Боги, кому вообще пришла в голову идея форсировать реку и вступать в бой без нас? Нахер ты связался с этими жопоголовыми, Гриз?
Вопросы Рыла остались без ответа. Гриз вновь уткнулся в карту, сам Валлай взялся за седельную сумку, чтобы найти разведчику хоть какой-то еды, а остальные парни вроде задрёмывали.
Всё, пора с этим кончать. Нужно вернуться к тому делу, к которому привык, — убивать людей за деньги. Только делать это не в составе армии, а лично, по-простому: взял предоплату, нашёл нужно человека, убил, вернулся за остальной суммой. Все эти игры в войну ему осточертели. Если Гриз хочет продолжать — Низвергнутый с ним, он, Валлай, вернётся к тому, что ему с самого детства уготовала судьба.
Рыло впился зубами в кусок солонины и захрустел сухарём. В этот же момент Гриз тихо произнёс:
— Бычара, пройдёмся?
Валлай едва сдержался, чтобы не вздохнуть. Гриз что-то задумал, это ясно, как день. Что-то такое, в чём не уверен. А это плохо. Очень плохо. Потому что, скорее всего, на кону будет всё.
— Как скажешь.
Они отошли недалеко, за пару палаток, а лагерь как будто уже и кончился, до полосы рогатин, где держат охрану часовые, рукой подать.
— Сколько у нас людей? — спросил Гриз, останавливаясь.
— Столько же, сколько и вечером, надеюсь, — тысяча четыреста семьдесят шесть.
Гриз кивнул, а после поднял голову, уставившись на луну.
— Ты помнишь, что говорил Вели? — медленно произнёс он после паузы.
— Какой Вели?
Командир наёмников фыркнул.
— У тебя спросонья голова вообще не варит? Складной Вели, твой дружок из Храма. Тот самый, что мог забраться в щель, в которую бы и кошка не уместилась, и просидеть в этой щели пару дней, ни разу не поссав, а потом выпрыгнуть оттуда и схватить за самые яйца. С кем он эту штуку проделал? С Халки? Ну, помнишь такого?
Валлай пожал плечами. Он давно не вспоминал о своём лучшем и, наверное, единственном друге детства. И, тем не менее, воспоминания вернулись, яркие, словно всё это произошло вчера, а не девять лет назад. Слишком много воспоминаний.
— Он всегда о чём-то болтал, — проворчал рубака. — То какую-то чепуху из свитков, которые читать было вовсе не обязательно, то ещё какую.
— У Вели всегда варил котелок, — кивнул Гриз. — Я имею в виду, ты помнишь, что он говорил в свой последний вечер?
Валлай стиснул зубы.
— Он давно сгнил в болотах, Гриз.
— Но это не значит, что он был неправ. Если бы все правые жили, а неправые — нет, Складной Вели сейчас стоял бы здесь вместе с тобой, а тело Шератли готовили бы к погребению. Если ты не помнишь, я тебе скажу. Он говорил, что нашу судьбу выбрали за нас, а мы никак не можем на это повлиять. Выбора у нас два: или служи Костлявой здесь или — за Туманными горами. То есть, никакого выбора.
— Выбора действительно два, — кисло поморщился рубака, — и ты знаешь это с первого дня в Храме. Ты или служишь ей вечно или выкупаешь свою жизнь. А это какой-никакой выбор, разве нет?
— И ты слышал, чтобы это кто-то сделал? Я не знаю размер выкупа, и ты не знаешь, но мы оба понимаем — он слишком большой. Такой, что, наверное, сможет позволить себе какой-нибудь купец, торгующий с востоком. Или граф. Но мы с тобой не купцы и не графы. А значит, для того, чтобы собрать выкуп, нам всё равно придётся идти тем путём, что за тебя выбрал кто-то другой.
— Именно после этих слов он и дал дёру и уже к рассвету оказался в болоте среди тех, кто не прошёл обучение, — напомнил ему Валлай. — Эти мысли не привели его ни к чему хорошему.
— Его — да. Но он был прав. — Гриз повернулся к нему и взглянул в глаза. В его взгляде, как это бывало иногда, плясал огонь. А это значило, что он уже всё решил, а единственным верным решением для него была только драка. — Я хочу выкупить у Костлявой свою жизнь, дружище. И я хочу сделать это сейчас.
— Послушай, — осторожно произнёс Валлай, — ты давно уже не тот пацан, что бросается в драку, невзирая на размер и умение противника. Мы должны сохранить людей, чтобы…
— Мы — наёмные убийцы, брат. А они — наёмники. И нам, и им платят деньги за смерть, свою или чужую — неважно. — Гриз улыбнулся и вздохнул так, будто увидел перед собой гору золота. — Поэтому будет так: отдых — четыре часа, затем выдвигаемся к бродам через Малую Крейну, до рассвета мы должны быть там, в миле или двух, не дальше. Поэтому бросаем обоз, бросаем всё, кроме седельных сумок, оружия и сменных коней. А мы с тобой, Валлай, будем идти впереди войска, чтобы заключить союз с тем, что осталось от армии Шератли.