Молчаливый полет

Тарловский Марк Ариевич

6 июля 1928

Зверь [72]

Я — зверь, но особенный: это легко доказать. — Я груди Европины допьяна смел искусать; Я вгрызся, мурлыкая, в ломкий Кавказов хребет, И Арктика дикая кличет меня для побед; Мне ведомо многое — ненависть, радость и стыд, И четвероногое в предках моих состоит; Мне будущим бредится — в сотах накопленный мед! — И совесть-медведица сердце, как лапу, сосет; И чмокают мокрые черные губы ее, Сосущие до крови зверское сердце мое… Влюбляйся, ухаживай, мудрый двуногий медведь! — Дано тебе — заживо в царственной страсти мертветь. Я — зверь, но особенный: хищник, любовник и хват, — Не ртом, не утробиной — сердцем во всем виноват. Я жертву преследую месяц,

и месяц, и год, И медлю с победою — мышью играющий кот! Но ewige Weiblichkeit [73] , женственной вечности дух, В медведичьих валенках топчет подушечий пух; И след ее светится славой нездешних высот, И совесть-медведица сердце, как лапу, сосет!

72

Зверь. Бумеранг. С. 46–47, под загл. «Обреченный»; варианы:

Строфа I,1 Ты — зверь, но особенный.

3 Ты груди Европины

строфа II, 1–2 Ты вгрызся, мурлыкая,

В ломкий Кавказский хребет,

4 Кличет тебя для побед;

строфа III, 1 Изведал ты многое -

4 В предках твоих состоит;

строфа IV, 1 И будущим бредится

строфа V,4 Зверское сердце твое…

строфа VII,1 Ты — зверь, но особенный:

строфа VIII, 1 И, жертву преследуя,

3 Ты медлишь с победою –

Автограф — 41.40–41.

73

Вечная женственность (нем.).

11 октября 1928

IV. ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ

Передпоходная [74]

Долго, долго надо мною выла мать, Из седла меня хотела выломать. Говорил я ей: — Довольно, выдра, выть, Бабью боль пора из сердца вытравить. — И, как телка, для журьбы стреножена, Над речной ревела быстриной жена И кричала: — Бойся вражьей погани — Ранят тебе тело, голубок, они! Ах, ни поену тебе, ни сыту быть И небриту ржавые усы тупить, Горек в сечах, в передрягах дальний путь — А и встречусь ли с тобой когда-нибудь?.. — Я ответил, что под бабьи жалобы Так же прадедам моим сшибало лбы, Звуки вольного степного кликанья Подо мной взнуздали, разожгли коня, Через реку меня гонит рысью прыть Меч о рыцарские латы вызубрить, Против пики вынимает шпагу бой, Сводит вражью смерть с казачьей пагубой…

74

Передпоходная. Рождение родины. С. 39–40, под загл. «на полях Тараса Бульбы»; вариант — последний ст.: «ляшью» вм. «вражью». Машинопись с правкой — 39.95.

23 ноября 1926

Ярославна [75]

Смерть песне, смерть! Пускай не существует!.. Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!.. А Ярославна все-таки тоскует В урочный час на городской стене…

К. Случевский

75

Ярославна. Бумеранг. С. 52–53; варианты — эпиграф: без ст.1–2; строфа IV, ст.1: «Там перепел в дубовой клетке свищет,»; строфа VII, ст.2: «муж» вм. «князь». Машинопись с правкой — 43.79–80. Эпиграф — из ст-ния «Ты не гонись за рифмой своенравной…» (<1892>).

Дымится даль. За скифскими буграми Бряцают сталью племена. Надежда тает, как свеча во храме. Дружина ханом пленена. Закаты пышут тишиной зловещей, И, петушась, как на разбой, Резное солнце, всё острей, всё резче, Горит над княжеской избой. А темной горнице полуперуны Сидят за слюдяным окном; Там тенькают задумчивые струны, Там пальцы спорят с волокном; Там перепел водой из клетки прыщет, Скорбит княгиня там, и — ах! — Рука рабы подобострастно ищет В ее славянских волосах… Но не одна, над огражденным валом, Княгиня бродит поутру: Ковылий дух с падучим покрывалом Ведет злодейскую игру. Певучий ветер золотые пряди Перебирает на стене, Как струны гуслей, как листы тетради, Как волокно в веретене. По перегонам, по яругам древним, Вернется князь, врагам на страх, И солнце страсти засверкает гребнем У Ярославны в волосах. — А вам трещать, бродячие суставы, В тисках пергаментных полос, В упругих струнах, в переборах славы И в искрах чесаных волос!

3 апреля 1928

О лирике [76]

Офелия, помяни меня в твоих святых молитвах…

«Гамлет»

От неласкового Гамлета К нам ли ты, в страну веселия, Приплыла, слезами залита, Безутешная Офелия? Вспомни, кроткая, о лирике, Помани к реке девической Под воинственные выкрики Нашей славы прозаической!

76

О лирике. Машинопись с правкой — 39.88.

13 ноября 1926

Обращение к Екатерине (с приложением проекта памятнику Петру I) [77]

— Ваше величество — vous comprenez? [78] — Всадник над пропастью, смута под спудом, Конь на дыбы — не я Фальконэ, Если работа не будет чудом! Всякое чудо червонцем звенит, Чудо растет сообразно налогам, — Полмиллиона

на адский гранит С гадом под боком, — не так уж и много… Райская сказка про Ваши дела Рабским потомством не будет забыта. Бронзовый конь, закусив удила, В розовый воздух врежет копыта! Бунты, что рушат кумиры царей, Здесь лишь оближут подножные звенья — Всадник пребудет у лир и у рей Символом ветра и вдохновенья. Киньте же, мудрая, щедрой рукой Денег и подданных в пламя горнила! В гимны грядущего льются рекой, В сплаве со славой, медь и чернила.

77

Обращение к Екатерине. Автограф — 40.44. Фальконе Этьен-Морис (1716–1791) — французский скульптор, которому, по рекомендации Дени Дидро, Екатерина II поручила работу над памятником Петру I («Медным всадником»). Начатая в 1766, работа была закончена через шесть лет, открытие памятника отмечалось вместе с двадцатилетием царствования Екатерины (уже после отъезда Фальконе из России в 1781).

78

Вы понимаете? (франц.).

Июль — 4 сентября 1927. Ленинград. Площадь декабристов — Москва

Пир Петра (Песня) [79]

Жарь из кружек! Царь наш лют! Флот из пушек Шлет салют. Пир горою, Вширь Нева — Рою, строю Острова. Страх отбросьте, Враг и брат, — Жарьте в гости, Царь-де град! Шапку набок, Жми, сапог, Лапай Гапок, Милуй бог… Уж не баб ли Сменим флот? — Мы на сабле Женим бот. Душу ль терпкий Сушит червь — Пьем за верки, Пьем за верфь! В сушке — срубы. Стружки — «штурх»… — Вытер губы Питер-бурх. Пили гости, Ела рать — Сели в кости Поиграть: Нечет в зерни Мечет люд, Флот — вечерний Шлет салют… Мир с тобою, Вширь, трава, — Рою, строю Острова!

79

Пир Петра. Бумеранг. С. 13–14; вариант — строфа X, ст.1: «Мир герою,». Верк — отдельное укрепление в составе крепостных сооружений, способное вести самостоятельную оборону.

1926

Загадка [80]

Когда на сердце гадко, Когда душа во тьме, Веселая загадка Рождается в уме: Как вымысел веселый, Как беззаботный стих — Старинные камзолы В аллеях золотых. Там фрейлинами — павы, И фрейлины — под птиц, Там эхо длит забавы Пяти императриц, Так, в страхе перетруски, Декабрьский «пардон» С французского на русский Как «бунт» переведен… Там ветреные марши Над городом глухим И вдовы-генеральши, Внимающие им, Играющая белка В нетронутой тени И мальчик-скороспелка За томиком Парни…

80

Загадка. Автограф — 40.42. В корректуре автором вписан, затем вычеркнут эпиграф: «Здесь лежала его треуголка / И растрепанный том Парни. А. Ахматова» (из ст-ния «Смуглый отрок бродил по аллеям…», III из цикла «В Царском Селе», 1911). …забавы / Пяти императриц — период с 1725 по 1796, когда (не считая кратких промежутков) Россией правили: Екатерина I, вдова Петра I, Анна Иоанновна, дочь Иоанна V (соправителя Петра I); Анна Леопольдовна, регентша малолетнего племянника Анны Иоанновны Иоанна VI Антоновича, т. е. фактически «царица»; Елизавета Петровна, дочь Петра I; наконец, Екатерина II Алексеевна, она же Екатерина Великая, вдова Петра III.

Июль — 3 сентября 1927, Детское село — Москва

Мойка, 12 (Последняя квартира Пушкина) [81]

Я ходил и дышал красотою Ненаглядного града Петрова, Я над Мойкой боролся с собою, Чтоб не броситься вниз головою Перед домом, где выбито слово, Возвещающее — ах, не верьте! — Об одной неожиданной смерти. Это здесь, как сосновые ветки, Колыхались московские предки И, как ветхие пальмы Завета, Караулили негры-нубийцы, В этом граде скрещенного света, Столь суровом для сердца поэта И столь нежном для самоубийцы.

81

Мойка, 12. Автограф — 40.43 об.

Июль — 3 сентября 1927, Детское село — Москва

Лирика дочери городничего [82]

Уехал Хлестаков…Бряцает сбруя, Бряцают мысли, путаны и дики: У Земляники дочь Перепетуя, Перепетуя дочь у Земляники… Марья Антоновна! Что в грусти проку? Плечо горит, и взор в окно стремится… «Сорока полетела…» Да, сорока, Но вещая, но радостная птица! Летел, летел в хвостатом фраке щеголь, Настрекотал, сорочий, ревизора… Пусть навсегда уехал он, и Гоголь Останется при званьи щелкопера, Ей нипочем: в душе ее девичьей Он светлый сон, он принц и нареченный. Пускай, как шут, осмеян городничий, Пускай судья трепещет, потрясенный, Пускай беда, страшнее почт и Турций, Как взяточник грозит его борзятне, Но память о залетном петербуржце — Что может быть печальней и приятней?…

82

Лирика дочери городничего. Автограф — 39.15. Машинопись с правкой — 43.87.