Мой Рагнарёк
Шрифт:
– А еще больше за то, что я не прельстился ее воистину неземной красотой! – фыркнул я.
– А ты не прельстился? – недоверчиво спросила Афина. – Она говорила…
– Могу себе представить! Подумай полчаса и реши, кому из нас следует верить.
Афина действительно призадумалась – правда, всего на секунду – и снова хихикнула, тоненько, как девчонка:
– Вообще-то никому, но в данном вопросе – скорее уж тебе. Могу тебя понять! Ничего, пусть себе злится… Геката хорохорится, но ее дела очень плохи. Может быть, хуже, чем у всех нас, вместе взятых. Один сказал мне, что у нее болит зуб – представляешь? Геката это скрывает, но уж он-то
– И это лишний раз доказывает, что я – обыкновенный человек. По крайней мере, был им не так давно, – усмехнулся я, вспомнив свой последний визит к стоматологу. Не так уж давно это было, если измерять время с помощью часов и настенных календарей.
Я решительно отогнал сие омерзительное воспоминание – только этого мне не хватало! – и попросил Афину:
– А теперь все-таки отвернись, ладно? Мне действительно пора.
Она кивнула, развернулась на сто восемьдесят градусов и быстро зашагала по залитой лунным светом тропинке.
Несколько секунд спустя я проснулся возле своего угасающего костра в таком замечательном расположении духа, что это даже настораживало.
– У тебя снова изменились планы, Владыка? – понимающе спросил Джинн.
На сей раз в его голосе не было укоризненных ноток. Наверное, Джинн успел раз и навсегда смириться с моими причудами.
– Представь себе, нет. Нет у меня никаких планов, так что и меняться нечему. Пусть себе идет как идет!
– Я воистину счастлив услышать, сколь искренне ты произносишь это вечное заклинание мудрецов.
– Сейчас я тебя разочарую, – улыбнулся я. – У меня все-таки есть одно неотложное дело. Сначала я его сделаю, а вот потом, пожалуй, действительно стану мудрецом. Всю жизнь собирался, а тут такой шанс…
У меня действительно имелась проблема. Всего одна, но мне казалось, что ее надо уладить как можно скорее. Все эти религиозные секты, о которых рассказывал Анатоль… Смех смехом, но было в них что-то катастрофически неправильное.
Пока я пил чай с привкусом кислых зеленых яблок, я понял, в чем дело. Тут я был ужасно похож на своего коллегу, Одина: тоже панически боялся совпадений с каноническим описанием конца мира. Только для Одина каноническим было прорицание Вёльвы, а для меня, в силу культурных традиций, еще и видения сумрачного отшельника Иоанна.
Вообще-то пока все было в порядке. Я имел все основания полагать, что все-таки не являюсь «зверем, выходящим из бездны» или «космическим узурпатором» – обещанная «труба архангела» принадлежала чернокожему Чарли Паркеру, да и действовал я вовсе не «во имя свое», а по просьбе этого неотразимого мультяшного красавчика, Аллаха.
Но были там слова «в храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога». Разумеется, ни за какого «бога» я себя выдавать не собирался. Но мои люди справились с этой задачей самостоятельно, и это мне очень не нравилось. Надо было выбить из них дурь, и чем скорее, тем лучше.
– Хочу прочесть коротенькую, но содержательную лекцию своему верному войску, – сказал я Джинну. – Как бы мне устроить, чтобы они меня услышали, все до единого?
– Забавный вопрос, Владыка, – снисходительно улыбнулся он. – Тебе достаточно просто этого захотеть. Впрочем, я могу помочь тебе вознестись в небо над их головами.
– Пожалуй, не стоит. Я как раз собираюсь сообщить им, что я, в сущности, – такой же чайник, как и они сами. Если при этом они увидят в небесах
– Ты собираешься сказать этим несчастным людям, что ты не бог и поэтому они не могут рассчитывать, что в последний момент ты спасешь их никчемные жизни и души заодно? – переспросил Джинн. – Но им вряд ли нужна такая жестокая правда. Ты отнимешь у них последнюю надежду.
– Вот! Именно это я и собираюсь сделать. И не потому, что я такой уж великий злодей, скорее наоборот. Чтобы получить шанс на бессмертие, надо отказаться от надежды на него. Вообще отказаться от надежды. Отчаяние – удивительный ключ к могуществу, даже не ключ, а отмычка, способная открыть почти любой замок… И обычно это единственный ключ, доступный человеку.
– Я не понимаю, – нерешительно сказал Джинн.
– Конечно, ты не понимаешь. Ты же не человек. А мой рецепт хорош только для людей.
– Ты действительно уверен, что отчаяние пойдет им на пользу?
– Я никогда ни в чем не уверен. И скажу тебе по секрету: это самое неоспоримое из моих немногочисленных достоинств!
А через полчаса я ораторствовал, стоя в центре необозримо огромной толпы. Таинственная связь, которая установилась между мной и моей армией во время перехода через призрачный храм Сетха и заставила их дышать в одном ритме со мной, снова дала о себе знать. Я чувствовал, что даже те люди, чьи головы казались мне разноцветными точками у линии горизонта, и те, кого я не видел вовсе, слышат каждое мое слово. Мне даже не требовалось повышать голос.
– Я пришел, чтобы отнять у вас последнюю надежду, – начал я, памятуя о недавнем диалоге с Джинном. – Я пришел, чтобы сказать вам: я – не тот, кто сможет спасти вас. Единственное, что я могу, так это в назначенный срок привести вас к тому месту, где решится наша общая судьба. Поклоняться мне глупо и бесполезно. С таким же успехом вы можете поклоняться друг другу или выпросить у моего Джинна по зеркалу и молиться собственным отражениям. Может быть, я – один из вас, а может быть, меня вылепили из другого теста – какая, к черту, разница! Я, как и вы, не знаю, что ждет нас завтра и уж тем более в это роковое полнолуние последнего декабря. Я, как и вы, боюсь смерти и пытаюсь отсрочить тот день, когда она пригласит меня прогуляться за линию горизонта. И имейте в виду: если кто-то и сможет уговорить судьбу переменить свое ужасающее решение, этот парень – не я. Поэтому не тратьте драгоценное время на то, чтобы повторять мое имя перед тем, как заснуть, эти удивительные мгновения между явью и сном можно использовать с большей пользой. А меня не надо ни любить, ни бояться. Это попросту непрактично, поскольку ничего не меняет. Я – не «большой босс», не «строгий папочка», который может спасти праведных и наказать нехороших. Никакого «папочки» нет и никогда не было. У вас осталось слишком мало времени, чтобы тратить его на старые добрые глупости.
Миллионы людей молчали, затаив дыхание. Их молчание не было ни гневным, ни испуганным. Мне даже показалось, что в конце моего «большого откровения» по толпе пробежал тихий вздох облегчения, всколыхнувший неподвижные лица слушателей, как полуденный ветерок сухую траву.
А потом я почувствовал, что все они хотят спросить у меня примерно следующее: «Ладно, шеф, положим, ты действительно не „большой папочка», но скажи, что же нам теперь делать?»
Даже не так; на самом деле каждый хотел спросить: «Что теперь делать МНЕ?»