Мятеж на «Эльсиноре»

Лондон Джек

Мистер Пайк поставил одного из парусников у штурвала, а буфетчика, освобожденного от обязанностей рулевого, направил наблюдать за лагом, тащившимся за кормой. Маргарет возвратила ему нож, и он держал его в руке, когда его внимание было неожиданно привлечено за корму, к нашему кильватеру.

Мике Циприани и Билль Квигли умудрились ухватиться за медленно подвигающийся вперед лаг-линь и плыли, держась за него. А «Эльсинора» шла вперед именно с той скоростью, которая позволяла им держаться на поверхности воды. Над ними и около них летали жадные, голодные альбатросы и другие хищные птицы с Горна. В тот миг, когда я заметил людей за бортом, одна огромная птица, длиной по меньшей мере в десять футов и с десятидюймовым клювом, опустилась на итальянца.

Освободив одну руку, он ножом ударил ее. Посыпались перья, и отброшенный ударом альбатрос неуклюже шлепнулся в воду.

Строго методически, точно выполняя заданный дневной урок, буфетчик ударил вниз ножом, стараясь попасть в лаг-линь за бортом. Не поддерживаемые больше на поверхности воды, раненые матросы поплыли и стали тонуть, барахтаясь в воде. Кружившиеся над ними многочисленные морские птицы низко спустились и начали долбить их своими железными клювами по головам, плечам и рукам. Страшный визг и крик подняли крылатые хищники, борясь за живое мясо.

И, как ни странно, меня не очень сильно поразило это зрелище. Это были те самые люди, которые на моих глазах потрошили живую акулу и бросали ее мясо за борт, издавая дикие крики радости при виде того, как мясо рыб пожирали их живые собратья. Они в свое время играли в неистовую, жестокую игру, издеваясь над живыми существами. Живые существа теперь, в свою очередь, играли с ними в ту же самую неистовую, жестокую игру. Поднявшие меч от меча и погибают! Они были жестокими, жестоко и умирали…

– Это хорошо! – только и заметил мистер Пайк. – Они спасли нам два мешка хорошего угля.

Несомненно, наше положение могло быть хуже. Мы готовили пищу на угольной печке и на масляных горелках. В нашем распоряжении были слуги, которые стряпали и прислуживали нам. И – что самое главное! – в наших руках было все продовольствие «Эльсиноры».

Мистер Пайк ошибок не допускает. Прекрасно понимая, что с нашими людьми нельзя отважиться атаковать команду мятежников, которая владеет остальной частью судна, он спокойно выдерживает осаду. По его словам, осажденные, то есть мы, владеют всеми запасами продовольствия, в то время как осаждающие находятся на границе неминуемого голода.

– Надо заморить собак голодом! – ворчит он. – Их надо морить до тех нор, пока они приползут сюда и станут лизать наши сапоги. Быть может, вы предполагаете, что обычай везти провиант в кормовой части судна случаен? Если так, то вы очень ошибаетесь! Этот обычай вошел в жизнь еще задолго до того, как мы с вами появились на свет божий. О, они знали, что делают, эти старые морские волки!

Луи утверждает, что в камбузе осталось не больше трехдневного рациона, что бочонок с морскими сухарями скоро опустеет, и что наших кур, которых они выкрали прошлой ночью из курятника, хватит им только на один лишний день.

Словом, даже при самом большом преувеличении их запасов, по нашему мнению, они через неделю должны будут сдаться.

Мы уже больше не плывем. Вчера ночью мы, совершенно беспомощные, чтобы противостоять, слышали, как матросы опускали фалы и роняли на палубу реи. По совету мистера Пайка я несколько раз выстрелил наугад, в темноту, но, конечно, безрезультатно, если не считать того, что ответные пули ударялись об обшивку командной рубки. У нас сегодня даже никого нет у штурвала. «Эльсинора» лениво качается по спокойному морю, и мы несем регулярную вахту под прикрытием командной рубки и стальной мачты.

Мистер Пайк говорит, что за все время плавания у него не было такого отдыха. Мы по очереди с ним дежурили, хотя на вахте почти нечего делать: днем приходится стоять с винтовкой в руках за рубкой, а ночью прятаться вдоль кормы. За рубкой находится моя вахта, всегда готовая отразить нападение и состоящая из четырех человек: Тома Спинка, Вады, Буквита и Луи. А Генри, два японца-парусника и старик-буфетчик составляют вахту мистера Пайка.

Это он издал приказ, чтобы никто не показывался на баке. Вот почему, когда сегодня утром второй помощник появился из-за

угла средней рубки, я выстрелил, и пуля, ударившись о железную стенку, на расстоянии фута от его головы, заставила его быстро прыгнуть назад. Чарльз Дэвис попробовал ту же игру и точно так же вынужден был отступить.

Вечером того же дня, после того как стемнело, мистер Пайк спустил блоки и тали на первый пролет мостика, снял их с места и спустил на корму. Таким же образом он поднял с кормы трап, ведущий вниз, на главную палубу. Мятежникам внизу придется покарабкаться, если им вздумается атаковать нас.

Я пишу эти строки во время моей вахты внизу. Я оставил мой пост в восемь часов вечера и в полночь снова иду на палубу с тем, чтобы остаться на вахте до четырех часов завтрашнего утра. Вада покачивает головой и говорит, что Блэквудская компания должна была бы уменьшить нам плату за проезд в первом классе – плату, которую мы внесли вперед. Мы вполне заработали наш проезд, – утверждает он. Маргарет весело переносит мятеж. Ей впервые в жизни приходится переживать мятеж, но она – до такой степени совершенная морская женщина, что кажется весьма опытной и в этом деле. Палубу она предоставляет первому помощнику и мне, но, признавая его превосходство как капитана судна, она хлопочет внизу и взяла на себя все интендантские, кухонные и спальные обязанности. Мы все еще остаемся в наших прежних каютах, а новых пришельцев она устроила в большой задней каюте, соорудив им постели из матросских вещей.

С одной стороны, с точки зрения ее личного самочувствия, ничего лучшего, чем этот мятеж, для нее нельзя было и придумать. Это отвлекает ее от мыслей об отце и заполняет работой часы ее бодрствования. Сегодня, стоя у открытого маленького люка, я слышал, как звенел ее смех, – звенел так, как в прежние дни, когда мы еще неслись по Атлантическому океану. Да еще она вполголоса напевает какие-то отрывки из арий во время работы… Сегодня же вечером, во вторую собачью [18] вахту, когда мистер Пайк, окончив обед, присоединился к нам на палубе, она заявила ему, что если он не заведет своего граммофона, то она будет играть на пианино. Причина такого решения – тот психологический эффект, который производят музыкальные звуки на голодающих мятежников.

18

Собачьи вахты – две вахты, с четырех до шести и с шести до восьми часов пополудни.

Дни проходят, но ничего особого не случается. Мы не подвигаемся вперед. «Эльсинора», почти без парусов, кажется голой и идет по какому-то сумасшедшему курсу. Временами она выпрямляется носом по ветру, а иногда оказывается тем же носом против ветра, но все время она нерешительно и неопределенно кружится, все стараясь занять совершенно иное положение по сравнению с тем, которое занимает в данный момент. В качестве иллюстрации приведу следующий пример. Сегодня на рассвете она шла по ветру, как бы стремясь сделать поворот. В течение получаса она двигалась до тех пор, пока не очутилась носом против ветра. В течение второго получаса она снова умудрилась выровняться по ветру, и лишь к вечеру ей удалось стать к ветру левым бортом, но, добившись этого, она тут же немедленно повернула в сторону, в продолжение часа сделала полный круг и возобновила свою утреннюю тактику, пытаясь стать по ветру.

Нам ничего другого не остается делать, как охранять корму от нападений, которых все еще нет. Мистер Пайк больше по привычке, чем по необходимости, продолжает свои регулярные наблюдения, пытаясь определить местонахождение «Эльсиноры». Сегодня утром судно было на восемь миль восточнее своего должного курса, однако место, которое она занимает сегодня, отстоит на одну милю дальше того, где мы были четыре дня назад. С другой стороны, «Эльсинора», делая по семи или же восьми миль в день, ровно ничего не достигает, то есть абсолютно не подвигается вперед.