На руинах
Шрифт:
— Конечно, верю, я же знаю, какая она была ненормальная. Погоди, а куда ты дел тело? Ведь когда найдут, то сразу догадаются…
— Насчет этого не волнуйся, все в порядке. Так мне можно сказать Ваську, что ты согласна?
— Ага, я же сказала.
— Только учти, — он отвел глаза, — мы с тобой уже не сможем быть вместе — если он узнает…
— Ну, ясное дело, — понимающе кивнула она, и мозг ее лихорадочно заработал в поисках выхода, но выражение лица при этом не изменилось. — Ладно, давай, я оденусь.
Когда она привела себя в порядок и застелила постель, Коля, приоткрыв дверь,
— Васек, иди сюда, Зоя хочет тебе кое-что сказать.
Переступив порог комнаты, Вася остановился, со странным чувством глядя на девушку — прекраснейшую из всех, кого он когда-либо видел. А Зойка подбежала к нему, крепко обхватила за шею и, страстно поцеловав прямо в губы, весело проговорила:
— Ладно, раз ты так хочешь на мне жениться, то я за тебя выйду и в ЗАГС пойду, — но тут, словно неожиданно вспомнив о своих проблемах, она стукнула себя по лбу: — Ой, парни, вы же мне не дали с порога рассказать! У меня тут на днях полный облом приключился — так круто все завернулось, что приходится в бегах быть. Поэтому даже и не знаю, когда до вашего ЗАГСа доберусь, разве что вы мне поможете.
И Зойка поведала им свою историю — выборочно, сообщив ровно столько, сколько сочла нужным. Вкратце это прозвучало так: журналист Доронин принуждает ее выйти за него замуж, а все вокруг ему помогают, потому что он набрал компромата на видных лиц в городе, и его боятся. И теперь ей вообще некуда деться, потому что он забрал у нее паспорт.
— Гад, сволочь! — покрывшись пятнами, в бешенстве сказал Вася. — Ничего, на таких тоже можно найти управу, я с ним разберусь!
— Погоди, нам сейчас шуму особого тоже не надо, может, подождать пока, — рассудительно начал было Коля, но испуганный выражением лица приятеля сразу осекся, — ладно, не кипятись, Васек, придумаем, что делать. Так этот журналист так сильно любит компромат собирать?
— Ага, такой паразит, — Зойка обиженно надула губы, — и теперь все под его дудку пляшут.
— Сыграй на этом — скажешь, что свидетель одного преступления хочет с ним встретиться.
— Какого преступления?
— Без разницы, придумай что-нибудь, у тебя голова хорошая. Главное, приведи его завтра вечером в комплекс, туда, где салон — задняя дверь будет открыта.
— Как я его приведу?
— На твое усмотрение, сама соображай. Он где остановился — в гостинице? С утра туда возвращайся и начинай его обрабатывать, срок тебе до вечера. Если появится возможность, звякни.
— Она к нему не пойдет! — рявкнул Вася.
— Ладно, пусть не идет, я пас, — Коля, словно сдаваясь, поднял руки, — но только как тогда она у него заберет паспорт?
— Но если я приду, он тут же потащит меня в ЗАГС.
Коля слегка наклонился вперед и сказал, чеканя каждое слово:
— Это уже будет неважно — главное, чтобы он вечером согласился с нами встретиться, поняла? И без свидетелей.
Приятели обменялись долгими взглядами, и Вася немного успокоился. Зойка ничего не поняла, но послушно кивнула.
— Ладно, придумаю что-нибудь. А потом?
— Потом — суп с котом. Делай, как тебе говорят. А сейчас, ребята, я отчаливаю, счастливой вам брачной ночи.
Когда за Колей со стуком захлопнулась входная дверь, Зойка лениво
— Я в ванну сбегаю, окей, муженек? А то меня сегодня затрахали.
— Замолчи, не смей больше никогда произносить этого слова! — стиснув хрупкие плечи девушки, он встряхнул ее пару раз, а потом бросил на кровать и навалился сверху.
Глава двадцать первая
В девять утра начальник городской милиции подполковник Авдиенко, как обычно, собрал сотрудников в своем кабинете, чтобы провести утреннее совещание. Когда его заместитель Васильев доложил, что след Парамоновой еще не обнаружен, он нахмурился и отрывисто бросил:
— Ищите, к концу дня она должна быть у нас.
— Слушаюсь, товарищ подполковник. Далеко ей не уйти — по городу развешены ее фотографии.
Действительно, еще накануне вечером в некоторых районах на застекленных стендах с городскими объявлениями были вывешены портреты Зойки, сделанные с фотографии двухлетней давности, хранившейся в милицейском архиве. Ради экономии дефицитной бумаги на том же листе была напечатана фотография объявленного в розыск дурачка Феди — мать его два дня назад обратилась в милицию с просьбой отыскать ушедшего из дома сына.
Поскольку распоряжение о розыске Зойки вышло к концу рабочего дня, машинистка торопилась и немного перепутала приметы разыскиваемых, а потом, не просмотрев напечатанное, размножила на ксероксе и передала дежурному милиционеру. В результате под портретом Феди значилось:
«… восемнадцати лет, подозревается в воровстве и мошенничестве. Вступив в сексуальный контакт, может обманом выманить у жертвы деньги и драгоценности…»
Рано утром женщина средних лет, выйдя из дому, прочитала объявление, горько зарыдала и спрятала лицо на плече стоявшей рядом девочки-подростка.
— Господи, да что ж это они страсти-то такие пишут! Феденька наш… Да когда ж он кого обманул? Сами раздели, наверное, и бросили где-то — куртка-то на нем импортная была и джинсы новые. А он ведь, бедный, и рассказать-то никому ничего не сможет!
— Не плачь, мамочка, — успокаивала дочка, гладя мать по плечу, — мы же тебе говорили не ходить в милицию, они там сволочи все. Давай лучше сейчас еще раз походим, где депо — он ведь любил на поезда смотреть. Пойдем быстрее, мамочка, а то мне к десяти в школу — я с первых уроков отпросилась, а на третьем у нас контрольная. Подожди, я зонт раскрою, а то опять моросит.
Всхлипывая, женщина взяла девочку под руку, и обе они, прижавшись друг к другу под одним зонтом, побрели в сторону запасных железнодорожных путей, где уныло мокли под падавшей с неба осенней влагой порожние товарные вагоны и отдыхавшие от рейсов электропоезда.
Тот же самый редкий дождик заставил Зойку, спозаранку вышедшую из подъезда дома на улице Коминтерна, поежиться и пожалеть, что на ней нет ничего, кроме тонкого спортивного костюма, который к тому же еще не совсем просох с предыдущего вечера. Но не идти же было в гостиницу к Доронину в драной футболке и старых джинсах Коли Тихомирова с разодранной ширинкой, а те вещи Васи, что висели в шифоньере, давно не стирались и издавали крайне неприятный запах.