НАЦИОНАЛИЗМ И ПРОМЫШЛЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Шрифт:
И вот теперь в России вновь провозглашается в качестве основного противоречия на данном этапе истории страны вторичное противоречие между банковским и промышленным интересами, тем самым нас вновь подталкивают на ложный путь поиска пути своего развития, туда, где в действительности окажется новый тупик.
Банковский капитал сам по себе мало что значит. Деньги в качестве универсального товара не могут возрастать от одного лишь перемещения в банк, на банковские счета. Они останутся омертвелым, постепенно гниющим товаром, закопанными в большой банковской кубышке сокровищами и ценными бумажками, если только не будут помещены в дело, – дело дающее прибыль, то есть в торговлю или же в производство, промышленное либо сельскохозяйственное. Поэтому банковский капитал в действительности и не имеет собственного политического лица, как порой пытаются представить его отношение к политическим проблемам. Поэтому-то как раз банковский капитал в принципе и не в состоянии быть самостоятельным политически,
Банковский капитал есть лишь аккумулированные средства, которые необходимо помещать в коммерцию или в производство для их увеличения за счёт обращения на рынке труда и товаров. Поэтому банки кровно заинтересованы в аналитических прогнозах о состоянии дел в экономике каждой страны и в мировой экономике в целом, и стараются влиять на политический истеблишмент, как адвокаты того интереса, который по прогнозным оценкам аналитиков даст прибыль наибольшую. Если наибольшую прибыль обеспечит коммерция, то есть различного рода посредничество в мировых или внутригосударственных торговых сделках, в тесно связанной с коммерцией сферой услуг, банковский капитал станет поддерживать требования и политические силы коммерческого капитала, коммерческого интереса. Но если же в конкретной стране в ближайшей перспективе наибольшая прибыль ожидается от вложений в промышленное производство, то банковский капитал выступит в ней вернейшим союзником промышленного политического интереса.
К примеру, в США со времени президентства последнего Рузвельта, а именно с середины 30-х и до начала 70-х годов текущего столетия роль смычки банковского и промышленного интересов во влиянии на политику было очень большим, с ним могло лишь отчасти поспорить влияние банковского капитала, связанного с торговлей нефтью. Однако в результате затяжного экономического и политического кризиса, продолжавшегося почти десятилетие после поражения во Вьетнамской войне и резкого роста цен на нефть из-за появления ОПЕК, политический истеблишмент США в конце концов был вынужден признать, что выход из кризиса возможен только через принципиальное возрастание роли коммерции в общей экономической деятельности, и лишь в том случае, если страна станет основным посредником в мировых торговле и сфере обслуживания. С этого времени и по наши дни политическая значимость сближения коммерческого и банковского интересов возрастает в Соединённых Штатах год от года, порождая и закрепляя вполне определённые, соответствующие этому сближению социальные, внутри- и внешнеполитические, морально-культурные и нравственные отношения. А в силу того обстоятельства, что США являются военно-политической Сверхдержавой, эта страна, естественно, навязывает свою эгоцентрическую экономическую политику остальному миру, в том числе и через щедро финансируемую американскую культуру, закрепляя во всём мире политическое влияние коммерческого космополитизма, тесно связанных с ним идей либерализма и Прав Человека вообще.
Отношения банковского капитала с промышленным и коммерческим интересами есть всегда и везде важнейший показатель здоровья и характера экономики. Когда преобладает сближение банковского и промышленного интересов, то есть, когда банковский капитал выступает в качестве агента требований к государственной политике со стороны промышленного интереса как такового, тогда страна находится в состоянии промышленного подъема, высокого социального и нравственного порядка. В таком положении ныне оказываются Япония, ряд других стран Дальнего Востока, Германия. Но если банковский капитал начинает сближение с коммерческим интересом, тогда страна постепенно перестаёт быть передовым промышленно развитым государством, теряет национально-корпоративное и расовое лицо, в ней рано или поздно побеждают тенденции экономического и морального упадка, в особенности, если она имеет возможности жить на дивиденды от посредничества в межгосударственной торговле.
Россия сейчас переживает буржуазную революцию. А во всех странах, в которых происходила буржуазная революция, наибольший рост капиталов обеспечивали спекуляция, финансовое спекулятивное ростовщичество, и на основаниях их интересов устанавливались абсолютные диктатуры коммерческого космополитизма. При таких диктатурах банковско-ростовщический капитал сливался с коммерческим интересом ради соучастия в борьбе за то, чтобы всеми способами навязывать населению переживающей буржуазную революцию страны самую выгодную для разнузданной спекуляции политику. Такая политика разрушала промышленное производство, социальную инфраструктуру промышленных регионов, всячески способствовала разложению этики и морали производственных отношений. Выход из вызываемого диктатурой коммерческого интереса затяжного экономического и политического кризиса оказывался возможным только через установление военно-политической диктатуры промышленного интереса национального государства, при которой узаконивались жёсткие требования к поведению владельцев банковского капитала. Им приходилось разрывать связи с мировой банковской системой для обеспечения самых выгодных условий развитию промышленного капитализма.
Диктатура промышленного интереса всегда и везде устанавливалась в результате Национальной революции. Используя власть, она осуществляла такое совершенствование производственных отношений государствообразующего этноса, которое делало производство привлекательным для капиталовложений, обеспечивающим большую прибыль, чем коммерция. Стремление банков привязаться к интересам промышленного производства наблюдалось во всех странах, которые, пройдя через Национальную революцию, вступали в эпоху Национальной Реформации, эпоху становления национальных обществ с демократическим самоуправлением.
В соответствие с этой закономерностью Россия в ближайшие годы объективно обречена и на Национальную революцию и на непримиримое противостояние с западными банками, выражающими интересы мирового спекулятивно-коммерческого капитала. К подобному противостоянию приходили и режим Наполеона I во Франции, и режим Линкольна в США, и режим Гитлера в Германии, и режим Муссолини в Италии, и режим генерала Тодзио в Японии и другие режимы осуществления Национальных революций. И везде это было вначале связанно с теми колоссальными долгами, которые делались в этих странах предшествующими Национальным революциям режимами диктатуры коммерческого политического интереса, режимами обслуживания владельцев банковско-ростовщических и коммерческих капиталов, родственными тому режиму, что обеспечивает самые благоприятные условия для спекулятивного разграбления России на наших глазах.
14 марта 1996г.
Россия и западноевропейская цивилизация
Пожалуй, нет в истории общественной мысли России более запутанной и более болезненной проблемы, чем отношение русского бытия, “русской идеи” к западноевропейской цивилизации. Два главных противоборствующих лагеря, “западники” и “славянофилы”, ведут ожесточённую идеологическую и политическую войну уже не одну сотню лет, начав её ещё в ХVI веке. И хотя “западники” в конечном счёте побеждают, но ни те ни другие так и не смогли выработать рациональной, практически пригодной и убедительной методологии теоретического анализа, которая позволила бы доказывать правоту собственной позиции закономерностями развития экономики, общества и государства.
Отнюдь не случайно, что ведётся эта война разных воззрений на мир с ХVI века, то есть с века западноевропейской Реформации. Западноевропейская цивилизация как таковая зародилась как раз в шестнадцатом веке, и становление этой цивилизации напрямую связано с причинами протестантской Реформации и её следствиями. Самобытность западноевропейской цивилизации, какой она предстаёт в последние столетия, проявилась в том, что цивилизация эта возникла на основаниях мануфактурного производства, а затем стала развиваться благодаря развитию промышленного производства. Мануфактурное производство, возникая, как первое в мировой истории капиталистическое производство, потребовало особой этики становящегося наёмным труда, социологизации и рационализации производственных отношений, позволявших произвести существенные изменения в разделении труда, вывести разделение труда на качественно новый уровень развития. Столь существенное изменение производственных отношений сделало необходимым появление соответствующих им идеологических и политических отношений, которые начали изменять общественные отношения, привязывая их развитие к развитию городского производства. Социологизация духовных поисков смысла человеческого бытия, рост научно-познавательных практически направленных знаний для прямых нужд мануфактурного и промышленного производства рождали представления о будущем человечества с особым, промышленным городским мировоззрением, чего не было даже в сколько-нибудь зачаточном виде ни в одной из цивилизаций прошлого, античных и азиатских. Это собственно и послужило толчком к Реформации или, по-русски сказать, к коренному изменению средневекового христианского умозрения. Реформация была рождена новыми потребностями городской жизни, побуждавшими приспосабливать земледельческую по духу христианскую идеологию к усложняющимся особенностям буржуазно-городских производственных отношений, – и как раз потому, что эти производственные отношения неуклонно становились основной всего материального и общественного развития целого ряда стран Северной Европы. Реформация была ересью, влияние которой росло по мере расширения городского капиталистического производства, вследствие чего она добилась в кровавых войнах права на политическое существование.
Политическая роль европейского христианства сложилась в Средние века, и его священство стало первым из двух привилегированных сословий феодализма, приспособившим посредством теологии монотеистическую систему идеологического насилия для иррационального обоснования феодальных отношений, феодального крепостного права. Средневековое земледельческое христианство было органично нетерпимым к гностическому мировосприятию, к усилению городского общественного сознания, в котором возрастало стремление к рационалистическому познанию мира, к свободам выбора образа жизни каждым человеком, что подрывало привилегии церкви и феодалов. И тем более оно опасалось развития промышленного производства, которое нуждалось в решительном разрыве со средневековой схоластикой в любом её проявлении, побуждало горожан требовать политического диктата прагматического рационализма, в особенности в вопросе рациональной организации рынка труда, и утверждения в общественном сознании корпоративной этики производственных отношений. Только социологизируемая и корпоративная, рационально принимаемая конкретным обществом этика производственных отношений обеспечивала постоянный рост производительности труда на капиталистических предприятиях и таким образом обеспечивала устойчивое возрастание товарной массы для потребностей внутри конкретного же общества и для товарообмена с другими странами и народами.