Не прикасайся!
Шрифт:
С другой стороны наследник миллионов с мировой известностью, громкой фамилией и неплохой прической – чем не партия? Так, стоп, вот она, проблема. Какая, нахрен, партия? Я не хочу жениться. Я хочу ее, хочу перестать ныкаться по углам, но вряд ли вдруг резко стал пригоден для семейной жизни.
- Мне спокойнее, когда папа пребывает в счастливом неведении.
- Тогда придумай какую-нибудь сказочку и останься на ночь.
- Я не могу. Завтра утром уезжает Ксюха, я хочу попрощаться и проводить.
- Ужасная ты женщина, Никольская.
- И еды не оставила, - хихикает Настя. – Съела остатки роллов, а заказать другие не смогла.
Боже, в моей квартире завелись свежие роллы, которые можно съесть. Не удивлюсь, если в конце августа вдруг пойдет снег.
- Что ты хочешь съесть? Пойдем в ресторанчик на двадцать первом? Там вкусно.
- Нет, - морщится Настя. – Увидят.
- Черт, Никольская, мне надоело прятаться. Я люблю свою квартиру, но мне мало тебя на два часа в неделю.
- А зачем тебе больше? – фыркает эта девчонка, словно не понимает.
И я решаю, что раз уж мне оставили всего пару часов перед адским загрузом документами и планами, то еда и все остальное подождет. Я подхватываю Настасью, увлекая поцелуем, прекрасно зная, что она теряется в пространстве, когда исчезает опора. Мне нравится власть, которая открывается при этом.
Один вид постели, на которой я в первый раз ее взял, способен завести до предела. Дурацкие короткие встречи… я хочу трахаться с ней всю ночь, а перед этим сходить в ресторан и надраться там шампанского, целоваться у окна с видом на огни ночного города. И не беспокоиться, что нас кто-то заметит и донесет Никольскому-старшему или этому ее припизднутому братику.
Наша связь уже вышла из-под контроля. И называется не мимолетным увлечением, а вполне себе романом.
- Зачем мне больше? – довольно улыбаюсь я, расстегивая пуговичку за пуговичкой на ее платье. – Например, потому что мне никогда не хватает времени научить тебя всему, что мне нравится. И что понравится тебе.
Рисую контур губ, обхватываю грудь, играя пальцами с соском. Ее глазки закрыты, а на чуть загоревшей за лето коже виднеются крошечные белесые шрамы. Она не любит, когда их касаются, но когда забывается в моих руках, прикосновение к ним отдается внутри странным теплом.
Я уже несколько недель хочу взять ее сзади, стоя, но не могу отказаться от приятного чувства власти мужчины над женщиной, лежащей под ним. От ощущения, когда напряженные набухшие соски касаются моей груди, а ноги сжимают мои бедра, когда она выгибается от подступающих волн оргазма.
Все мои проблемы решились бы, будь у нас целая ночь, но Настасья категорически не хочет оставаться. Я не боюсь ни ее отца, ни тем более брата, хотя на самом деле ее страх совсем в другом, его слова вырвались в нашу первую ночь. Она боится снова остаться одна, а мне не хватает духу пообещать ей быть рядом.
Даже сейчас, когда я медленно проникаю в нее, вырывая короткий стон, Настя цепляется
Отпущенные два часа тают непозволительно быстро. Подняться сил нет, заказать еду – тоже. Я лениво поглаживаю ее живот и пребываю на границе между реальностью и фантазией.
- Мне пора сушить волосы. Скоро приедет Макс.
- Знаешь, в мыслях я сейчас не провожаю тебя к лифту, а несу на кухню.
- Чтобы сожрать? Всегда знала, что ты маньяк.
- Чтобы взять на столе.
- И под столом?
- Не препирайся. Сначала взять тебя на столе. Потом заказать ужин. Потом подарить подарок, а потом поработать, пока ты валяешься на моей кровати…
- Погоди-погоди, - плечу неуютно от вдруг пропавшей тяжести головы, которую Настасья поднимает, чтобы…
Посмотреть на меня? Такой привычный для обычного человека жест оборачивается щемящим сердцем. Она поворачивает ко мне лицо, а красивые огромные глазища смотрят в одну точку, не двигаясь. Я готов отдать любые деньги, чтобы донор для нее нашелся, чтобы появился хотя бы шанс на спасение, но деньги здесь ровным счетом ничего не решают. А чуда все никак не случается.
- Что за подарок? Ты не говорил про подарок!
- Ты же уедешь
- И что? Мне нельзя подарок? Подарки выдаются только тем, кто остается на ночь?
- Ты не сможешь использовать его одна, это опасно. Твой отец – не тот человек, который будет следить, чтобы ничего не случилось, пока ты развлекаешься. Твой брат в Лондоне, а Ксения сегодня уезжает.
- А Макс? Он всегда мне помогает. И выходной у него только послезавтра.
Я легонько шлепаю ее по заднице, и Настасья, смешно фыркнув, кусает меня за плечо.
- Не поминай при мне этого дебила. Я ему яйца выкручу, если он войдет к тебе в спальню.
- И как же ты узнаешь?
- Настя-а-а… не дразни меня.
- И что же это за подарок, что его нужно использовать в спальне? Крестовский, ты думаешь хоть о чем-то, что не связано с постелью?
- На самом деле не поверишь, но это просто подарок. Без возрастных ограничений. Но испытывать его ты будешь только в моем присутствии.
Следующая фраза вырывается у меня против воли:
- Я больше не позволю, чтобы ты пострадала.
И Настя прячет лицо, залитое краской.
- Хотя бы скажи, что за подарок. Я буду о нем мечтать.
Черт, она как ребенок, которому никогда не дарили подарков. Я невольно вспоминаю один давний эпизод, еще когда Настасья была крошечной худенькой девчонкой, коньки на которой смотрелись несуразно большими. Она впервые тогда прыгнула тройной аксель, сама офигев от того, что выехала прыжок. Ее глаза лучились счастьем, и я, поддавшись порыву, тайком вручил ей большую вафельную конфету, которыми всегда щедро снабжала Анька, забегая ко мне после сеансов йоги для беременных.