Не то, что кажется
Шрифт:
Конечно же, кто ещё может командовать на кухне лучше Салли.
Шагах в двадцати от моей палатки я увидела Пита. Он был один и стоял лицом к лесу, засунув руки в карманы брюк. Одет во всё чёрное, как и в Капитолии.
– Привет, – подхожу ближе. – Обустроился?
– Пытаюсь. А ты?
– Я ещё и не заходила в палатку. Была с Прим.
– Как она?
– Нормально. Вся в действии.
Пауза. Гнетущая и долгая. Губы сомкнуты – они молчат, но вот душа… Мечется и рвётся, но не может пробиться через это бетонное молчание. Что сказать? С чего начать
Внезапно затянувшееся молчание прерывается криком:
– Сюда!
Мы с Питом бежим на голос, как и большинство живущих в лагере. На окраине со стороны леса видны несколько человек. Их одежда грязная, кое-где оборвана или прожжена. Лица в крови.
К ним подбегают Гейл, Хеймитч и ещё какие-то люди, которых я не знаю.
– Китнисс, найди Прим, – говорит Пит, направляясь к группе прибывших.
Киваю и спешу на поиски сестры. Сперва я была уверена, что я должна позвать её для оказания медицинской помощи пострадавшим, но потом понимаю, что Пит просто отослал меня, ведь к раненым уже подбежали медики.
Возвращаюсь обратно, готовая высказать всё Питу, но вижу, что раненых уже увели, но Хеймитч остался.
– Китнисс, я жду тебя, – говорит он. Его тон насторожен, что не предвещает радости.
– Я слушаю, – подхожу ближе к ментору. – Может, ты мне объяснишь, почему Пит решил избавиться от меня, пока не увели раненых?
Я даже не сразу замечаю, как сжала кулаки в карманах брюк. Главное, сейчас не сорваться на Хеймитче.
– Послушай, – протягивает ментор, словно подбирая слова. – Это вернулась та группа, которая отправлялась за лекарствами. Они пересеклись с небольшим отрядом миротворцев, что патрулировали пересечённое пространство за городом. Завязался бой, наши едва унесли ноги. Но…
Эбернети отталкивается от дерева, на которое облокачивался, и подходит ко мне. Я словно слышу скрип в голове, будто все мои мыслительные процессы заржавели и отказываются работать. Я знала, что всё не может пройти гладко. Слишком уж удачно складывались обстоятельства, начиная ещё с побега. Я понятия не имею, что скажу Прим, а точнее, КАК я ей это скажу.
– Она погибла? – спрашиваю, но голос будто не мой.
Не могу сказать «мама», не могу произнести, потому что тогда это станет правдой. Она была там – моя мать, в этой группе, командированной за лекарствами. На них напали, вернулись выжившие, но её среди них я не видела. Как и Хейзел – мамы Гейла.
– Нет.
Ответ моего ментора сперва зажигает надежду, что мама жива, что я её увижу, что мне не придётся приводить в чувство Прим, но тут же понимаю, что она не вернулась по одной из двух причин: смерть или плен. А о плене в Капитолии я знаю не понаслышке. А тем более, что может ждать мать сбежавшей революционерки? Ответ один – ад.
– Китнисс, – продолжает Хеймитч, - ещё не всё потеряно. Обоз с пленными будут перевозить в Капитолий в течении нескольких часов, но проблема в том, что мы не знаем, как именно они будут ехать. Мы боимся потратить время на поиски и упустить их.
– Хорошие новости есть? –
Как бы я не относилась к матери последнее время, как бы не винила её в том, что она практически бросила нас с сестрой, когда погиб отец, я только сейчас поняла, что могу её потерять. Это ужасное, леденящее кровь чувство, от которого озноб бьёт по позвоночнику. Чувство бессилия и неизбежности потери близкого человека.
– Есть, мне кажется. Миссис Эвердин и миссис Хоторн попали в руки миротворцев, их не смогли отбить, но наши ребята умудрились прихватить с собой одного из солдат Сноу. Сейчас ему пытаются развязать язык. И чем быстрее он расколется, тем лучше.
– Ясно.
А потом начались долгие часы ожидания. Хотя нет. Это были минуты. Минуты, которые я скрывалась в чаще леса, надеясь не встретить Прим. Увидев меня, она всё поймёт по лицу.
Мама должна выжить. Должна. Я выжила ради неё и Прим. Она не может так поступить со мной – уйти снова. Всё будет просто: «языка» расколют и он выдаст маршрут перевозки. Повстанцы перехватят обоз и освободят мою мать и маму Гейла. Гейл! Каково ему? Для него мать была богиней, да и младшие теперь одни. Хороша же я подруга, раз забыла, что у нас с ним одно горе на двоих.
И как по волшебству, едва вспомнив о напарнике, я услышала его полный боли голос:
– Пожалуйста! Мы испробовали всё!
Выхожу из своего лесного укрытия и направляюсь туда, откуда слышна просьба. Возле крайней палатки, опёршись на дерево, стоит Пит. Руки скрещены на груди, лицо напряжено.
Гейл стоит напротив.
– Что здесь происходит? – вмешиваюсь в разговор.
Гейл, переглянувшись с Питом, тяжело вздыхает.
– Ну? – моё терпение на пределе.
– Миротворец, которого взяли, не колется. Мы испробовали всё, – отвечает Гейл с отчаянием в глазах. – Время уходит. Говорят, что в Капитолии есть особый вид кодировки солдат, и, не зная техники допроса, информацию не получить.
– Я всё ещё не понимаю, чего ты хочешь от Пита?
Гейл смотрит в сторону, словно противен сам себе, Пит устремил глаза в землю.
– Будучи правой рукой президента, я многому научился в подвалах Дворца. Гейл хочет, чтобы я помог получить информацию, – негромко произносит Пит.
До меня, наконец, доходит, чего Гейл требует от Пита. Пытки. Какие-то особые техники, которым научили Пита в Капитолии. Но я знаю, что это значит для Пита, как ему это ненавистно, как тяжело. Он ломает себя, уничтожает, выжигает изнутри.
– Нет! – говорю твёрдо. – Гейл, ты не можешь требовать от него этого.
– Китнисс, – говорит Гейл, и я чувствую, что он на грани срыва. – У них наши матери. Матери! Ты же знаешь, что их ждёт в Капитолии.
Сглатываю. Гейл прав. Но я не могу, просто не имею морального права просить Пита покалечить человека. Снова ради меня, снова ломая себя.
– Пит! – опять обращается Гейл к Мелларку. – Пожалуйста! Ты же можешь помочь! Хочешь, я стану на колени?
– Прекрати! – срываюсь на крик. – Прекрати сейчас же…