Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
И опять раздалось три жидких хлопка. Аплодировали прокурор, оторвавшийся на миг от своего фотоаппарата корреспондент и полковник Орлов, который, втянув голову в жирные плечи, бесшумно несколько раз соприкоснул пухлые ладони.
Щукин, самодовольно улыбаясь, сел, а прокурор, не подходя больше к трибуне, раскрыл бумажную папку, поднял руку, обращая на себя внимание.
– Для справки, – важно заявил он, – разрешите проинфомировать собрание, что приказом начальника УВД майор внутренней службы Рубцов уволен из органов внутренних дел. Против него возбуждено уголовное дело по факту зверского избиения подследственного
В зале загудели, заскрипели стульями.
– За допущенную халатность, приведшую к чрезвычайному происшествию, – стараясь перекрыть шум, повысил голос прокурор, – этим же приказом начальника УВД из органов внутренних дел уволены старшая дежурная по корпусу старшина Герцог и помощница ДПНСИ сержант Самойлова. Начальник СИЗО подполковник Сергеев и его заместитель по политико-воспитательной работе майор Барыбин освобождены от занимаемых должностей и будут использованы в дальнейшей службе с понижением. Но это еще не все. Расследование, начатое в рамках чрезвычайного происшествия, выявленных в ходе его многочисленных фактов избиения осужденных и подследственных будет продолжено. Уверен, что в этом нам поможет новый начальник следственного изолятора, который лучше многих из вас знаком со спецификой службы в этом учреждении. Понимая ваше нетерпение, сообщаю, что приказом начальника УВД на должность начальника следственного изолятора назначен капитан Скляр Валерий Леонардович. Прошу вас, Валерий Леонардович, занять место в президиуме…
И пока Скляр, наверняка предупрежденный о грядущем назначении, лучась улыбкой, шел по узкому проходу между рядами, сидевшие на сцене кивали ему приветливо, а кудрявый корреспондент, кланяясь и приседая, сделал несколько снимков. Прокурор опять поднял руку, привлекая внимание зала:
– Капитан Скляр, конечно, молод. Но это, как известно, кх-хе… дело поправимое. И в помощь ему тем же приказом на должность заместителя начальника СИЗО по режиму и охране назначен опытнейший сотрудник, ничем не запятнавший себя в ходе последних событий, майор Самохин. Прошу вас, Владимир Андреевич, займите свое законное место в президиуме. Как говорится, по правую руку от Валерия Леонардовича…
Самохин встал, оглянулся на Рубцова, кивнул ему и, отодвинув стул, пошел к выходу, стараясь не наступать на ноги сидящих тесным рядком сотрудников.
– К-куда ж вы, Владимир Андреевич? – удивился прокурор и указал на место в президиуме. – Вам – сюда! Рядом с нами!
– Упаси меня бог! – хмуро буркнул Самохин.
– У него живот от счастья скрутило! – хихикнул Федорин.
Поравнявшись с ним, Самохин походя, не глядя, влепил в лоб маленького капитана звонкий щелбан.
В коридоре штаба майора догнал Рубцов.
– Чего кобызнулся-то? – спросил он хмуро. – Словил бы перед пенсией подполковника…
– Да пошли они… – махнул рукой бесшабашно Самохин.
– Ребят жалко со сволочью такой оставлять, – покачал головой Рубцов. – Испортит их этот… коммерсант оперслужбы…
– Ты тоже про дела его знаешь? – удивился Самохин.
– Слыхал… Я пятнадцать лет здесь, уголовников знаю и по улицам ходить не боюсь. Встретятся на воле братки – первыми здороваются… А этому…
Во дворе изолятора у КПП стояли несколько милицейских «уазиков», белая прокурорская «Волга» и две приземистые, блестящие хромированными деталями иномарки.
– Ты сейчас куда? – поинтересовался Рубцов.
– Пойду в управление, занесу в кадры рапорт. На пенсию.
– Подожди чуток, вместе пойдем, – попросил Рубцов, – я другана одного навещу…
Он направился в сторону хоздвора, где располагались подсобные помещения изолятора – гараж, склады, вольер для караульных собак.
Самохин остался в одиночестве возле КПП, закурил. В заскрежетавшие ржаво ворота въехал очередной «уазик». Два милиционера вывели из него под руки рыдающего старика. Дед по-бабьи выл в голос, утирая глаза размахренными от старости рукавами линялого пиджака, а милицейский сержант бормотал сконфуженно:
– Да ладно тебе, дядь Петь, не расстраивайся… Чай, не впервой. Знаешь ведь, и там люди живут…
Поддерживая за плечи старика, он повел его в дежурку, а Самохин поинтересовался у оставшегося напарника – пожилого старшины:
– Что это у вас преступник такой плаксивый? Кается, что ли?
– Дядька евонный, – мотнул головой вслед ушедшим старшина, – из района мы. Дядю Петю этого сызмальства знаем. Он всю жизнь в колхозе ломил. При сталинском режиме отсидел – бык племенной, особо ценный, у него в стаде издох… А весной дядя Петя с сыном старый коровник раскурочили и две подводы досок уперли. Сараюшку в своем дворе срамодили. Сегодня утром суд был. Сына-то дядя Петя отмазал, а сам схлопотал три года усиленного режима.
– Что там, в районном суде у вас, совсем охренели? – изумился Самохин.
– А… – Милиционер махнул рукой, поправил кобуру на поясе и пошел к своему помятому, заляпанному грязью на сельском бездорожье по самую крышу «уазику».
Щелкнул электрозамок КПП, и оттуда, накидывая на плечи кожаный пиджак, вышел младший Щукин.
– Попортили мне лепень в прожарке! – крикнул он, обернувшись. – Говорил вам, долбакам, что нельзя кожаную вещь в дезкамеру пихать! Ну ничего, из твоей зарплаты, командир, стоимость вычтут. Лепешок-то новый был, импортный.
Щукин остановился на крыльце, задрал голову, посмотрел в небо, зажмурился на скорбное августовское солнышко, произнес громко, простирая руки к невидимым зрителям:
– Ну здравствуй, свобода! – а потом, покосившись на Самохина, направился к иномаркам с тонированными стеклами, откуда навстречу ему спешили уже какие-то парни, рослые, похожие на кобылиц девицы, и до майора донеслось:
– Все! Освободился вчистую. Уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления! А почему отцова машина здесь?
– Ура! Папаша твой сейчас на собрании тутошним ментам мозги впаривает!
В руках у одного из парней появилась бутылка шампанского, хлопнула пробка. Щукину подали фужер. Выпив, компания дружно звякнула бокалами об асфальт дворика, попрыгала в машину, и автомобиль, коротко взревев двигателем, засигналил истерично и, когда ворота поползли в сторону, с визгом вылетел в образовавшуюся брешь, едва не задев грубый ржавый металл сверкающими победно крыльями.
– Любуешься на торжество правосудия? – услышал Самохин и обернулся.