Нечто из Рютте
Шрифт:
– Что ж, я буду вам очень признателен, – сказал солдат, а сам подумал:
«Герцог уж точно будет чертовски вам признателен за упоминание обо мне после того, как я прикончил его миньона-дуэлянта».
– Но мы же пришли сказать вам, – продолжал не без самодовольства Кранц, – что наша работа закончена. Мы сделали все на совесть и готовы зачитать отчет.
– Сейчас? – удивился Волков. – Господа, солнце только встало, а барон еще нет.
– Мы прекрасно это понимаем, мы готовы ждать.
– А нужно ли мне привести на слушание управляющего Соллона?
– Безусловно, мы обвиним его
– А нужен ли нам будет ландфогт?
– Нет, земельный судья нам не понадобится, – произнес Деркшнайдер. – Соллон служил барону, а значит, находится в его юрисдикции.
– То есть сегодня барон сможет вынести приговор управляющему?
– Мы на это надеемся, тем более что мы хотим сегодня же покинуть ваши гостеприимные места, – говорил Кранц.
– Что ж, давайте сделаем так, чтобы наши желания сегодня же сбылись, – отвечал солдат.
В главном зале замка были зажжены десятки свечей и ламп, от привычного мрака и следа не осталось. Огромный стол застелили сукном. Барон, баронесса и даже маленький сын барона сидели с одной стороны стола, а по бокам от них – господа аудиторы. Тут же было кресло и для коннетабля, но он, несмотря на боль в ноге, стоял за креслом барона.
У входа в зал было позволено стоять старостам деревень и лучшим из мужиков с их женами. Также без спроса в зал пролезла придворная челядь, и даже кто-то из мастеровых, что жили в Рютте, узнав о суде, пришел посмотреть. Для всех этих черных людей постелили на пол рогожу, и стражники зорко следили, чтобы черный люд с рогожи не сходил. А напротив стола, за которым восседали барон и прочие господа, стояла лавка, на которой сидели Эммануэль Соллон и староста из Малой Рютте. Теперь Соллон совсем не напомнил того управляющего, которого некогда боялись все мужики: и крепостные, и свободные. Его дорогая когда-то одежда была драная и замызганная, сам он сильно похудел и зарос. Мужики с удовольствием глядели на падение этого грозного человека. Они считали, и не без основания, Соллона главным кровопийцей. Именно он гнал их на ненавистную барщину. Именно этот грязный человек считал им оброк, брал выход за зиму и драл проценты за все долги. Именно он, а не барон, которого они видели нечасто, был их главным врагом. Мужики и бабы, стоящие на входе в зал, не скрывали своей радости.
Магистр Кранц, дородный мужчина с красивой бородой, встал и, чуть повернувшись к барону, произнес с поклоном:
– Соблаговолит ли господин барон выслушать наш доклад?
Барон милостиво кивнул, и тогда по левую руку от него встал бухгалтер Виллим. Он взял в руки бумаги и начал читать. Читал он громко, четко выговаривая каждое слово:
– Итак, согласно договору между господином Карлом Фердинандом Тиллем, бароном фон Рютте, и аудиторской комиссией в лице магистра Кранца, нотариуса Деркшнайдера, бухгалтера доктора Виллима, мы, вышеперечисленные, провели аудит имения и установили, что пахотной земли доброй имеется… – Он говорил громко, четко и монотонно, но понимать его было непросто. – А недоброй земли имеется в имении…
«Барон так долго не продержится, – думал солдат, глядя на кипу бумаг в руках бухгалтера, – заснет, хоть и трезвый».
– Также пастбищ… – продолжал
«Да и мальчишка столько не высидит».
– …и лугов под сенокос, и добрых опушек под сенокос, и полян под сенокос…
«Да и я не простою столько с больной ногой».
– …и сто шестьдесят три двора, включая мельницы, водную и ветряную. Из них сто двадцать один двор мужиков в крепости и сорок два двора мужиков свободных. А из всех дворов только тридцать один двор имеет лошадь, а остальные все мужики безлошадны, а волов не имеет никто.
– Матушка, – зашептал маленький барон, – а можно мне уйти?
– Нет, вам нужно слушать, – твердо сказала баронесса, – учитесь и запоминайте.
Мальчишка свис с кресла, болтал ногами, разглядывал мусор на полу и не унимался, канючил. Глядел на Волкова и шептал:
– Коннетабль, скажите матушке, что мне можно уйти. Не хочу про мужиков и коров слушать.
Коннетабль его прекрасно понимал, но улыбнулся и сказал:
– Нет, господин барон, вы обязаны остаться. Сейчас будут судить человека, и вам как будущему сеньору нужно знать, как проходит суд.
– …а мужиков, что плуг имеют, – девять, а плуг с отвалом всего двое, – бубнил Виллим, – остальные либо берут плуг в пользование, либо пашут сохой.
– Значит, нельзя уйти? – не унимался мальчик. – Мне надоело!
– Нет. Представьте, что вы воин и стоите в строю перед сражением. Стоять приходится долго, и в холод, и на солнце, но надо стоять и терпеть. Вы ж не попросите разрешение у командира выйти из строя, потому что вам надоело?
Баронесса с благодарностью поглядела на коннетабля.
– А зачем ждать, чего ждать в строю? – спрашивал молодой барон.
– Все ждут приказа командира.
– Не люблю ждать.
– Никто не любит ждать, но если вы собираетесь стать добрым рыцарем, вам придется учиться.
– …и того коров во всех дворах, кроме подворья барона, сто восемьдесят девять, а в одиннадцати дворах коров нет вовсе. Те дворы живут впроголодь. А быков у мужиков четыре, а волов и вовсе нет. Замечу, что для такого стада коров быки уже стары, нужно завести молодых быков. Чтобы все стадо могли покрывать. Птица…
Солдат хотел уйти сесть в свое кресло, но мальчик его остановил:
– Вы куда?
– Пойду сяду.
– Останьтесь, – попросил мальчик.
– Успокойтесь, барон, – сказала мать, – господин коннетабль недавно был ранен на дуэли, он еще нездоров и не может все время стоять рядом с вами.
– У вас болит рана?
– Беспокоит.
– Ну тогда садитесь, а потом расскажете, как вы дрались на дуэли? – спросил мальчишка.
– Обязательно, – обещал Волков.
Он сел, с удовольствием вытянул ногу и подумал:
«Лишь бы барон не заснул».
А бухгалтер все вещал и вещал, и информация, которую он озвучивал, становилась все интереснее.
– …и староста Малой Рютте гонял мужиков на барщину четыре раза в месяц, а не три, как было уговорено с сеньором. Там было и в марте месяце, и в апреле месяце, и в мае. И в те лишние дни велел он мужикам рубить орешину и продавал ту орешину в монастырь по семь крейцеров за воз, и того продал девять возов, а сеньору о том не сказал. И в книгу то не записал, а деньги присвоил.