Неправильный боец РККА Забабашкин 3
Шрифт:
Дожидаться этой трагедии я совершенно не собирался, поэтому должен был действовать на опережение.
И я пошёл, а точнее сказать пополз на четвереньках, в атаку…
Но, сразу же что-то пошло не так… Моему решительному броску неожиданно помешала чья-то рука, которая схватила меня за забинтованную ногу в месте ранения осколком. От резкой боли я чуть не вскрикнул, но всё же нашёл в себе силы, а лишь заскрежетал зубами.
Повернулся через плечо и, увидев схватившего меня Апраксина, зарычал:
— Ты чего, дядя Рома, совсем ошалел?
Раненый красноармеец замотал головой.
— Не пущу, Лёшка! Тебя убьют! Ты с ума сошёл?!
— Да не убьют меня. Отпусти, говорю, — стал вырываться я.
— А я говорю: не пущу! Ты снайпер! Тебе надо отсюда бой вести! — настаивал тот, схватив обеими руками мою ногу.
— Это долго. А там, изнутри, я быстро управлюсь.
— А я говорю: нет! — продолжил он и, вероятно почувствовав, что не может меня удержать, крикнул: — Эй, кто-нибудь, помогите! Тут контуженный, головой тронулся. Помогите!
— Ты ещё вон того позови, — крикнул я, кивнув на сидящего в руинах здания бойца, который ранее мне помогал идти по полю.
— Кого? — явно не понял Апраксин. Обернулся и вновь крикнул: — Братки, помогите. Сил нет у меня его держать уже.
Неизвестный мне боец на помощь не двинулся, продолжая перевязывать себе рану. Зато откуда-то из-за угла выбежало два других наших красноармейца. В одном из них я узнал Садовского.
— Мишка, помоги держать Забабашкина. Он умом тронулся.
Появившиеся подползли к нам, и Садовский положил руку мне на плечо:
— Лёшка, что с тобой?
От такого глупого вопроса меня аж передёрнуло.
— Да это не со мной, а с вами что? — с негодованием сквозь зубы прорычал я. — Чего вы на меня накинулись всем скопом и в бой не пускаете? Двое на одного навалились, а ведь это нечестно! — в последней фразе я сосредоточил всю свою обиду и даже чуть не заплакал. А потом обратился к тому, кто мне помогал ранее: — А ты что сидишь?! Видишь же, что их больше! И не сильно ты и ранен, чтобы не прийти на помощь другу, ведь однажды ты же мне помог. Так помоги и сейчас! Оттащи Садовского! — боец покачал головой и показал на замотанную руку. Такое его поведение меня очень расстроило и я, набрав в лёгкие больше воздуха, крикнул: — Что ты машешь?! Я тоже ранен и ничего, воюю. А ты хрен ли расселся?! Да и вообще, почитай, что тут все раненые. Так что давай, бросай бинтовать себя и ползи сюда. Мне нужна твоя помощь!
Но мой случайный приятель лишь вновь слабо улыбнулся и продолжил заниматься своим делом.
Такое показное игнорирование меня крайне взбесило, и я хотел было от всей своей рабоче-крестьянской души ругнуться на него. Но вспомнив, что вокруг идёт бой, и мы на одной стороне, сдержался. Абсурдность ситуации была полной. Мне не давали наступать свои, и никто меня защищать от этого произвола не хотел. Даже боевой товарищ, который помогал мне ранее, отказывался сейчас прийти на выручку.
— Видал, что говорит? — обратился Апраксин к Садовскому. — И так уже минут пятнадцать.
—
— Не надо, — всё ещё злясь на весь мир, отмахнулся я. — Мне вон тот, — я кивнул на раненого бойца, — тоже всё попить предлагал. А потом помогать отказался. Предатель какой-то.
— Какой предатель, Лёша? Ты о ком говоришь? — не понял Садовский и, показав рукой в ту сторону, где сидел мой странный раненый приятель, прошептал: — Лёша, там же никого нет.
Я воспринял его слова как издёвку.
— Господи! Они меня с ума сведут своими разговорами! — вслух взмолился я, а потом, понимая, что у них преимущество в силе, на время решил сдаться. Потёр рукой глаза и устало прошептал: — Ладно. Отпустите. Никуда пока не поползу. Отсюда буду вести бой.
Мои помощники переглянулись и аккуратно отпустили ноги. Но далеко не отползли, оставшись лежать рядом.
Это меня вновь взбесило, и я, чередуя стрельбу по немцам с руганью, стал объяснять бойцам, что лежать группой на снайперской позиции, это не просто моветон, а в корне неверно, ибо выдаёт эту самую снайперскую позицию с головой.
Те, после пятого выстрела, взяли с меня обещание, что я никуда не убегу, и послушно наконец-таки чуть отползли в сторону. Но не далеко, а всего на десяток метров.
Воевать стало намного свободнее и менее душно.
«Ишь, устроили тут душилово! — с негодованием отметил я, перезаряжая винтовку. — И даже в сумасшествии попытались меня обвинить. Говорят, бойца нет, который сейчас рядом с ними сидит. Вот шутники!».
Выстрелил, затем ещё, а потом убрал палец со спускового крючка. И всё потому, что сомнения, закравшиеся в голову, требовали объяснений. Их нужно было развеять. И я, чтобы убедиться в том, что не сошёл с ума, от приклада повернул голову и посмотрел на место, где лежали бойцы.
Уловив мой взгляд, Садовский и Апраксин мгновенно подобрались, и кто-то из них спросил:
— Что, Лёша?
— Гм, — задумался я, понимая, что никого, кроме них двоих, не вижу, поморгал, протёр глаза и посмотрел по сторонам.
В тридцати метрах справа от нас, трое бойцов, заняв позицию у подъезда в дом, вели стрельбу по больнице. Сфокусировал зрение и вскоре понял, что знакомых лиц среди них нет.
Перевёл взгляд на правый фланг. Там в пятидесяти метрах пятеро наших бойцов также вели бой с противником.
Больше поблизости никого не было.
Краем глаза заметил пару высунувшихся в оконные проёмы немецких голов, быстро их отработал и, повернувшись к Садовскому, спросил:
— Слушай, а ты сейчас с кем сюда прибежал?
— Один, — ответил тот. — Лейтенант госбезопасности Воронцов дал задание найти тебя и передать, чтобы ты к больнице не приближался, а работал на расстоянии. Сюда немцы отошли.
— И я ему о том же, Михаил. А он всё вперёд норовит ползти, — закивал в его поддержку Апраксин.