Нерозначники
Шрифт:
– - Ты бы уж не мучила его, -- вразумлял Елим Настю.
– - Который день не могу Белянку с Кукушей к травке вывести. Гляди хворать начнут.
Настя виновато в землю смотрела, а тактики своей всё-таки держалась. На пятый день, правда, всё и переменилось. Огонёк утром, как всегда, вовремя пришёл, при галстуке при своём, белом. Ходил, ворчал что-то там себе под нос, на лапах стоял -- словом, обычно себя вёл. Ну и Настя не сдавалась, покрутилась на поглядку маленько и скрылась в берложке. Решила, верно, подремать там, а может, и подумать в спокойствии.
Поудобней устроилась на лёжке, голову на лапы положила, а сон
Настя напугалась, думала: не придёт больше. Всю ночь не спала, скулила жалобно. Оляпку и Сердыша прогнала в сердцах, на Елима тоже рычала. Старик даже подивился: впервой всё же случилось.
Зря, конечно, растревожилась: утром Огонёк на своём посту объявился. И не пустой, вишь, а с гостинцем...
Увидел его Елим с ношей и за сердце схватился.
– - Ну, Настасья, -- говорит, -- чтоб я твоего ухажёра больше не видел. Так он мне всех зверушек изведёт.
Тот, слышь-ка, с косулей в зубах заявился. Поднялся на задние лапы, вытянулся во весь рост, стоит с ношей, надрывается -- вот, дескать, принёс...
Настя тут уж мешкать не стала. Сразу же к нему подбежала и... хрясть -- лапёхой ему по морде. Тушка на несколько шагов отлетела, а сам жених так и бухнулся на зад. За нос держится и на невесту ошалело смотрит. Ну, Настя подошла не спеша, и лизнула ушибленный нос...
Потом долго Елим медведицу свою не видел. Она тогда с Огоньком этим как-то уж быстро в лес ушуровала. Про косулю они даже и не вспомнили, только пятки мелькнули за деревьями. На радость Сердышу и Оляпке, конечно. Они ту дичину быстренько прибрали. И к Елиму сразу -- мол, давай скорей завтрак готовь. Вот этот кусок пожарь, этот отвари, а это мы и так слопаем.
Накормил, само собой, старик собак на славу. Ну и себе фаршу накрутил, котлетками побаловался. Мясо маленько на зиму насолил и тушёнки наделал. Где для себя и гостей, а которые и для Насти, без лука и приправ острых.
– - Вот возвернётся Настасья и полакомится, -- объяснял Елим собакам.
– - Для неё всё жно Огонёк старался, а не для вас, проглотов.
...Через месяц Настя вернулась... Вся такая потерянная и с грустинкой в глазах. Потрёпанная вся как есть: шёрстка нечесаная, клоками висит и ухо левое порванное чуть -- где и угораздило?.. Мордаха вся опухшая. Один глаз и не открывается вовсе, заплыл разбухшими веками, а другой -- всё же чуть зыркает, из-под прищура выцеливает -- чистая разбойница! Обычная история с ней приключилась: мёду лесного отведала, ну и пчёлки с её внешностью позанимались... Когда с Огоньком вместе была, хоть и хотела сильно мёдом полакомиться, всё же терпела. Знала, само собой, что эти пчёлы с ней сделают... Ну а расстались, и ни к чему красота стала. Вот и отвела душу да по все знакомым пчельникам прошлась.
Да и то сказать, Настя -- сладкоежка такая! Любую конфетку схрумкает. Хлеб ест так-то, но без восторга какого, а покажи ей печенье или пряник -- сейчас же покой потеряет. И не успокоится, пока не отберёт и на язык не положит. Когда пасечник Степан к Елиму приезжает, Настя всегда навстречу бежит. Вокруг тюляшится и пихается настырно. Дескать, я всё равно не отступлюсь, отливай из туеска медку столько-то, и всё тут. Ну -- куда деваться -- нацедят ей тарелку. Только так, конечно, чтобы она не видала, что ещё мёд остался. Куда там! Настя всё равно каким-то боком чуяла и потом отымала без всякого. Вот и к пчёлам на такие жертвы пошла...
Елим увидел её такой -- и вовсе строгость на себя напустил.
– - Хоро-оша-а-а!..
– - торжественно протянул он.
– - Нечего сказать...
А Настя обниматься полезла, бурчит на радостях, мордаху тянет.
– - Ну, куды, куды?
– - отмахивался старик.
– - Силы своей не знаешь? Поломаешь ишо. Мокротуща-то какая... не к Степану ли за мёдом лазила?
Настя -- бур-бур да бур-бур, и тёплым носом тыкается.
Прищурился старик и потянул к медведице ухо.
– - Чего говоришь? Бросил тебя Огонёк энтот? Вот шельмец! Экий прохвост! Окрутил девку -- и будь здоров, и поминай как звали! А ты тоже хороша! Это зайчихи любят ушами, а ты чевой-то ухи развесила? Сразу было видать, что на таких надея слабая...
– - Елим в сердцах шлёпнул себя по коленке. Потом успокоился чуть и заключил, вздыхая: -- Эхма, такая уж ваша бабья доля: в одиночестве робят растить. Ладноть, чего уж там...
Покормил Елим Настю да и посмеялся с доброго сердца:
– - Знамо, тебе сейчас усиленно питаться надо... Дело такое, понесла, поди, под сердцем?..
... Долгонько, знаешь, Мираш Малешот раздумывал да прикидывал -- ну и решил с Елимом зазнакомиться. На то и особое разрешение получил. Как уж он там верховных доглядателей убедил -- и впрямь загадка, а вот поди ж ты!
Зарубка 4
Нечаянная встреча
Погода тихая с лёгким морозцем издалась, и с вечера снег пошёл. Ласковый такой снежок, лёгкими пёрышками с неба слетел. Всю ночь он тихо сыпал, и к утру землю ровнёхонько выбелило.
– - Этот теперича не сойдёт. Крепко лёг, -- говорил Елим посветлу, глядя с крыльца в лес.
– - Чай, Настасья седни придёт... да уж непременно придёт. Куда ещё тянуть -- уже все сроки вышли.
Зима и впрямь припозднилась. Насте в зимнюю спячку ложиться, а перины белой пуховой всё нет и нет. То солнце еле теплит, а то дни напролёт хвиль-мокредь. И вот выстелило.
Только помянул Елим Настю, глядь, а вон она -- бурая шерстка среди притихших березок мелькнула, и вот она уже вся показалась -- Настасья.
– - Ну-ка... что-то, Ляпушка, не угляжу никак...-- притворился Елим.
– - Не наша ли гулёна наближается?
Оляпка уже понеслась Настю встречать. Закружила вокруг неё, завертела каральковым хвостишкой, вся так и сияет -- как же, станет она так к чужому медведю ластиться.... И скулит, и повизгивает. Елим всегда удивляется: Оляпка -- собака охотничья, молчаливая, а как Настю увидит, всякие в ней голоса просыпаются, и бурчит, и фырчит, да ещё звонким лаем заливается.