Невидимые

Михалева Юлия

***

К пятнице Алекс совсем поправился. Выжидать смысла нет. Тощий Макарка сказал, что легаши еще три дня назад накрыли гребаный театр. Все вверх тормашками подняли - но, разумеется, ничего не нашли. Откуда бы там чему взяться?

Самое время глянуть, что там теперь, а потом - в Старый город: найти Колесо да Медведя.

Но Алекс продолжал лежать на кровати и пускать в потолок кольца дыма.

Дурной Макарка с утра ушел к своему сыщику. Все уши проныл какой-то воровкой, о которой сплетни по городу собирал. Вот такие у них заботы: даже мелочь схватить - и то не по силам.

Но Макарку лучше держать при себе... Толк может выйти, если понадобится ищеек не туда завести, или что-нибудь у них выудить. Только хватит ли у него ума?

Мать и сестра Тощего тоже из дома подались. И младенца с собой забрали, вечно орущего.

Тишина. Можно и подумать. Гнев схлынул и уже не туманил разум.

Что-то неявное не давало покоя. В чем-то шкурой чувствовался подвох.

Алекс снова возвращался в тот день, когда в последний раз видел Маруську.

Она ныла весь вечер. Ничего особенного: если бы не пропала - и не вспомнил бы этих жалоб. Все на мозги капала, повторяла: "зря мы все затеяли, плохо кончится". Еще скулила из-за спектакля. Накануне даже ночью разбудила и принялась верещать: если все провалится, ей конец. Затем вышла на сцену, показывать какую-то французскую прошмандовку - тут ей умений хватало в самый раз. Алексу Маруськины кривляния давно надоели, так что смотрел не дольше пары минут. И, понятно, ничего особого не заметил. Тут-то она и пошла с Легким. Сговорились встретиться где-то позже, как сказала Надька. Значит, потом Легкий подал знак. И, когда на улицу вылез кто-то из зрителей, люди Легкого сделали вид, что ее увозят. Рискованно: выйди в тот момент сам Алекс, затея бы провалилась. Но Легкий всегда отличался отчаянностью.

Потом Маруська исчезла, но зато пришел Макарка. И Легкий признал, что передал сообщение со своими человеком. Однако Тощий рвал на себе рубаху - мол, в жизни не спускался в Старый город и никого оттуда не знал. И это после того, как добровольно сознался, что стучит на легавых. Почему бы и не признать, что его прислал Легкий?

А если не его, то кого тогда?

Нет, тут чего-то не хватало. Какой-то нити. И участие Макарки здесь только мешало. Лучше вообще пока отбросить его.

Итак, Маруську "украли" и сообщили о том - на случай, если Алекс сам вдруг не понял.

Легкий сказал: "верни мое". Но ему ничего не известно - они не виделись столько лет. Зато вот Маруська - она-то отлично знала, что, где и чье.

А потом вдруг легаши, не пойми с чего, накрыли театр. Алекс был уверен, что туда не ведут никакие следы. Предупреждение? "Либо послушай, либо расскажу и кое о чем другом"?

Так... Все ясно. Маруська снюхалась с Легким. Его люди ее утащили, чтобы она вышла сухой - да еще и получила то, что ее больше всего заботило. Театр? Это и есть то "мое", о котором твердил Легкий?

Хитра, сука. А он уж подумал - может, и вправду, с ней что там случилось.

Вернется частями? Ну-ну. Нашли кретина.

Замысел стал очевиден, и Алекс почувствовал себя куда лучше. Он глубоко вздохнул и потянулся.

Приятно отдохнуть, но пора и заняться делом. Маруська наверняка в Старом городе. Первым делом надо ее выловить. Припомнит еще, как каркала, что все закончится очень скверно. А уж после Алекс и с Легким потолкует. О том, что неправильно лезть не в свои дела, да еще и на пару с чужой бабой. Но не один, конечно.

Поднявшись, Алекс сдернул со спинки стула рубаху - оставили чистую вместо порезанной. Оделся. Рукава дошли до кончиков пальцев. Их можно закатать. Длина тоже подкачала - едва не до колен. Зато тесна так, что дышать невозможно: поди, ветхая ткань разойдется. Давно не приходилось носить подобную дрянь.

Почесывая отросшую щетину - прежде он брил бороду, как просила Маруська - Алекс глянул в узкое зеркало без рамы. Стекло пошло пузырями - уж такое Тощие не продадут.

За благородного ему не сойти.

– Хорош Лексейка!

Дверь шумно открылась. Громкое сопение и шмыганье. Макарка.

Через миг тот и сам вломился в узкую комнату. Бахнулся на кровать, рискуя сломать. Обхватил голову руками, заныл басом:

– Порешить меня хотят!

– Кто? Твой пес-ищейка, что ли?

– Все они! Все!

Тощий показал пальцем на свежие кровоподтеки.

– Сперва Червинский говорит - точно убьют. Вышел от него, так от Степки привет передали. А ведь Степка за друга мне был! А сказал - ни мне, ни моим не жить теперь. Как же так? Я ж ничего не сделал!

– Но он прав - ты стучишь. Узнать про такое легко. Ты ведь дурак.

– Я про Степкино дело - вот те крест - никому. Ни душе!

– Никто не поверит.

– Ой-ей... Что же делать, Лексей?

– Думать. Сначала. Что бы тебе было за тот кошелек? Ничего. И после возни на заводе тоже. Выпустили же. Так что продался ты задаром.

Он шумно дышал и кивал.

– Уходить надо.

– Да куда я подамся? Без денег, да еще и с мамкой, сестрой и Петькой?

Алекс принялся обуваться.

– Передай своим бабам, - бросил на сундук почти пустой кошель.

Тот противиться не стал.

– Обещали, что придут за мной. А Червинский велел продолжать искать невидимых и за указаниями к нему ходить. В новое место теперь. Меня ведь газетчик узнал. Статью про меня писать хочет.

– Так тупо влезать в дерьмо еще надо уметь.

Макарка принялся грызть палец.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– Да ну?

Алекс повертел шеей, разминаясь.

– Скажи... А если я пойду - и с моста подамся? До моих все равно доберутся?

– Или уходи, или ищи того, кто вас сдал. Прямо сейчас. Найдешь - накажи. И веди к этому... как его там? Кто все затеял?

– Степан.

– Заставь перед ним признаться. А там уже видно будет, что делать.

Не оценил.

– Ищи, ищи... А как? Где?

– Откуда я знаю? Начинай с тех, с кем на дело ходил.

Нет, не справится. Это видно. Что ж - его печаль.

– Лексей! А можно теперь я к тебе подамся? Хоть на чуть-чуть! Не стесню, хоть в углу на полу устроюсь, - взмолился Тощий.