Невидимые
Шрифт:
– Куда едем, барин?
– В Преображенское.
– Далеко же собрались, - не смог скрыть досаду извозчик.
– Не бойся, хорошо заплачу.
Пока не выбрались за окраину, возница то и дело переругивался с прохожими. Однако, как только минули город, он притих, позволив уйти в свои мысли.
Ехали примерно три четверти часа, когда вдали показались золоченые купола. Белый Преображенский храм, где Бирюлев ребенком бывал с матерью каждое воскресенье. А как только она слегла, поп - мрачный, длинный - стал приходить сам. Маленького Бирюлева духовный служитель
Странно: и прежний священник, и прохладный полумрак церкви, наполненный запахом ладана, представлялись отчетливо. Но ту, кто держал за руку, ведя по узкой улице, что сейчас видна вдалеке, Бирюлев почти не мог вспомнить. Как звучал ее голос? Как она выглядела? На ум приходил лишь фотографический портрет, что стоял на комоде в отцовской гостиной. Круглое лицо, пухлые губы, крупная родинка под глазом. Неужели это и впрямь - его мать, наедине с которой прошло все детство?
Отец тогда подолгу находился в отъездах. Каждое возвращение - точно праздник. Он всегда привозил интересности: древние кувшины, обереги, статуэтки. Только трогать не позволял, отчего настроение сразу портилось.
Заплатив извозчику, Бирюлев спрыгнул на землю и огляделся. Сколько лет прошло - а на вид все осталось по-старому. Та же серая, треснувшая от жары дорога - верхний слой сходил с нее крупной чешуей. Те же зеленые кроны над домами. И каменный дом судьи Орлова все тот же. Одноэтажный, несуразный, он походил на сарай. Там, в подвале, Бирюлев и Орлов-младший играли в прятки вместе с сыном кухарки, чем сердили судью:
– Вам пристало забавляться с ровнями, юные господа!..
Переходя на другую сторону улицы, репортер переступил канаву и усмехнулся. Однажды юный Долмацкий - ныне хирург - нашел в ней дохлую крысу. Впечатлительный Бирюлев тут же бросился наутек. Будущий доктор погнался следом, улюлюкая, и изловчился на бегу метко запустить в соседа находкой - отчего потом долго мучили ночные кошмары.
Вот и сам дом детства. Как же сильно когда-то мечталось его покинуть!
Бирюлев остановился напротив и даже почему-то снял шляпу.
Первый этаж - бурая кирпичная кладка, выше - деревянный брус. Всю восточную стену - не минуя водосточную трубу и резные ставни - по-прежнему оплетал дикий плющ. На широких перилах крыльца нежилась на солнце черная кошка.
– Ксс!
Она нервно лизнула лапу и ловким прыжком скрылась в приоткрытом окне.
Бирюлеву очень хотелось взглянуть на людей, живших здесь нынче, но он не решился. Постоял немного и побрел в конец улицы, к темному, давно некрашеному дому Батурина - давнего отцовского приятеля.
Много лет назад там обитал не по годам маленький, робкий мальчишка. Митька. Он всегда опасливо стоял в стороне, не принимая участия в шумных играх.
Бирюлев с трудом отыскал его в памяти - уже после того, как не признал при недавней встрече, хотя фамилия и показалась смутно знакомой. А вот сам молодой Батурин сразу же вспомнил соседского сына, едва тот представился.
Они встретились впервые со времен детства в
Вспомнили прошлое. Репортер поведал свою историю. Батурин, сожалея о потере, рассказал, что и его отец уж несколько лет, как в могиле, куда сошел от болезни. Обменялись соболезнованиями, обсудили убийства.
– Дядя любил необычные вещи. Не столько старинные, сколько странные. Они ему просто нравились видом. Большую часть коллекции батюшки после его смерти дядя забрал себе. Я не возражал - как раз тогда в Европу собирался, не до того пришлось. Сестра и подавно, она... духовное сильнее ценит. Так что у дяди похитили то, что принадлежало отцу.
– Получается, не все жертвы невидимых сами собирали древности.
– Но вы не находите куда большего сходства в другом? Наши с вами родители были не только коллекционерами, но и добрыми приятелями... Послушайте, а что остальные убитые? Они не знакомы?
Бирюлев тогда не понял, к чему клонил собеседник, и лишь пожал плечами.
– Все жили в разных кварталах. Господин Грамс - так и вовсе со мной по соседству.
– Господин Грамс?
– оживился Батурин.
– Освальд Феликсович? Отец его принимал. Такого не забыть и с годами - больно вспыльчив.
Другие фамилии оказались не на слуху. Записав их, Батурин обещал поискать в отцовских бумагах.
Бирюлев заинтересовался. Он с нетерпением ждал вестей, которые и пришли накануне в записке. Любопытные догадки подтвердились - и нынче репортер прибыл, чтобы их обсудить.
Дверного кольца не нашлось. Пришлось стучать прямо по дереву - глухой, тихий звук. Однако Дмитрий Батурин словно дожидался у входа:
– Вы на диво точны, Георгий Сергеевич! Проходите же, проходите!
В доме пахло ладаном. У иконы горела лампадка.
– Сестра моя истово верит. Это от матери - та уж лет двадцать, как при монастыре. И сейчас она в храме, нескоро вернется. Никто не станет нас отвлекать, - хозяин указал на мягкое зеленоватое кресло и сел поодаль, через кофейный стол. Позвонив в колокольчик, велел принести чаю, придвинул гостю поднос с пирожными:
– Свежие, угощайтесь.
С утра Бирюлев не ел, и потому охотно откликнулся.
– Слыхали? На чугуноплавильном вновь прошла забастовка, - Батурин указал на газету, что лежала на столике, и тотчас же рассмеялся.
– О, что это я! Вы, верно, куда больше моего знаете.
Бирюлев покачал головой и потянулся за очередным пирожным.
– Кажется, на сей раз все прошло мирно. Не буянили, спокойно стояли. Сказали, что хотят семьдесят пять копеек в день, а женщины - пятьдесят. Тут сказано, что владелец, господин Свиридов, обещал обдумать их вопрос. На мой взгляд - поступил неверно. Не следует идти на поводу у вымогателей. Сегодня хотят семьдесят пять копеек, а получат их - пожелают семьдесят пять рублей. Согласны?
Репортер был далек от проблем заводовладельца, но из вежливости поддакнул: