Невольница судьбы
Шрифт:
Его слова больно задели самолюбие. Не знаю, как другие изгои, но мы с мужем не такие уж и порочные, чтобы тыкать нас носом в это неблагозвучное слово.
— Работа в карьере мне подойдёт, — сказал Сэтман и добавил: — А жену я всё равно не отпустил бы работать.
— Почему? — не сдержалась я. Что это за дискриминация?
Вместо Сэтмана ответил главный распорядитель:
— Потому что женщины-изгои выполняют самую грязную и отвратительную работу в городе. А раз твой муженёк отрёкся от своего рода, значит, чрезвычайно дорожит тобой,
От его слов мне стало не по себе. Значит, ему известны все детали нашего брака. Знает кто такой Сэтман и кто такая я. Только жаль, что я сама не знаю кто я в этом мире. По словам Элуваруса — порождение магии. По моему же мнению — камень на шее Сэтмана, тянущий его на дно.
— Но меня не страшат трудности! — вспылила я, метая молнии из-под ресниц. — Неужели не ясно, что я готова на всё, чтобы заработать деньги?
— Да? — глаза распорядителя сузились до щёлочек. — Сначала узнай, чем эти женщины зарабатывают, а потом говори, что на всё согласна.
Тут до меня дошло, что раз их не берут ни на какую работу, они вынуждены торговать своим телом. Эта мысль ввела меня в краску. Чтобы оправдать свои слова, внесла точность:
— Я имела ввиду — мыть полы в зажиточных домах, или убирать на улице.
Распорядитель сощурился ещё больше:
— Ни в один зажиточный дом не пустят изгнанницу. А на улице убирают более достойные люди.
Вот это да! Я даже недостойна убирать на улице? До этого думала, что дворник — грязная работа, за которую не каждый возьмётся. Оказывается, я сама ещё грязнее подобной работы.
— Давайте оставим эту тему, — заговорил Сэтман. — Вполне достаточно, что работать буду я.
По ехидце, скользнувшей по лицу распорядителя, поняла, что не всё так просто, как думает Сэтман. И не ошиблась.
— Плата за жильё высока, — отметил мужчина. — Так что на еду будет хватать с трудом.
— Мы разберёмся, — заверил его Сэтман с холодной сталью в голосе.
Распорядитель кивнул и начал что-то писать на клочке бумаги. Потом протянул Сэтману. Тот шагнул к нему и взял, с интересом изучая написанное.
— Все мужчины-изгои работают в каменоломнях, — для чего-то повторил он, будто с первого раза мы не уяснили. — Так что сегодня познакомишься с соседями и завтра вместе с ними пойдёшь на работу. Моё направление отдашь главному надсмотрщику.
Надсмотрщику? Меня аж передёрнуло от этого слова. Как в тюрьме, или у рабов. Впрочем, наше положение мало чем отличалось от их.
Сэтман кивнул, будто для него происходящее — норма жизни. Не знаю, что у него творилось в душе, но держался он молодцом. Мне бы такое самообладание!
— Найдёте пятьсот сорок восьмую улицу от городской башни. Там спросите Моллирса. Он покажет вашу комнату.
Замолчав, он тут же потерял к нам интерес, уставившись в тетрадь, которую читал, когда мы вошли.
Сэтман повёл меня прочь. И впрямь, чего стоять, если уже всё нам объяснили.
— Я должна буду найти работу, — тут же завелась я, как только мы оказались на улице.
— Единственное, что ты должна, так это не перечить мне, — бросил Сэтман. Видимо, моё рвение его не радовало. Он верил, что сможет обеспечить семью.
— Но ведь главный распорядитель сказал, что большая часть денег будет уходить на оплату жилья, — напомнила я, чтобы он не скидывал меня со счетов. Могу и пригодиться.
— Ирина, — он даже остановился и развернул меня к себе, — пойми же, наконец, что ты не сможешь найти работу. Или ты решила поменять свои ласки на кусок хлеба и кружку молока? Учти, брачные браслеты защитят тебя от посягательств мужчин. Но если ты сама кому-то позволишь овладеть тобой, то этот человек сможет в любой момент потребовать повторения, и не потерпит отказа. Браслеты тебя уже не смогу защитить от него.
Я часто заморгала. Как-то странно он рассуждал о супружеской измене. По мне, так более уместными были слова: «узнаю, что изменила, убью». Впрочем, и так понятно, что по голове не погладит за подобное. Да и вообще, с чего он взял, что я пойду на это? Даже разозлилась.
— Ты совсем с ума сошёл? — зашипела я не хуже гадюки. — Решил, что я смогу так низко опуститься?
Он печально посмотрел на меня и сказал:
— Те женщины, что раздвигают ноги перед торговцами, тоже не думали, что придётся делать это. На самом же деле, ниже изгоев нет никого. И продажа тела для многих — лучшее из зол.
Судорожно сглотнув, уставилась на мужа. Получается, что я ещё мечтать буду о том, чтобы кто-то согласился дать мне кусок хлеба после секса со мной? И я ещё должна буду умолять об этом? Ну уж нет! Такого точно не будет! Я сумею придумать, как заработать деньги. Но сейчас решила промолчать. Да и о чём говорить?
Увидев смирение в моих глазах, Сэтман снова повёл меня по улице. На душе у меня было хреново. Получается, что для меня работы нет, а Сэтман вынужден будет горбатиться в каменоломнях? Но это же адский труд! Только выбора, походу, у него не было. На другую работу его никто не звал. И тут я поняла, что мы — рабы, вынужденные пресмыкаться перед власть имущими и более зажиточными горожанами. Гордость злобно фыркала, но я постаралась не обращать на неё внимания. Если для меня наше положение ужасно и унизительно, то представляю, каково Сэтману. Но он не подаёт вида. Что ж, я тоже не подам.
Чем дальше шли, тем грязнее становились улицы и дома. Обветшалые стены печально смотрели на нас ввалившимися глазами-окнами. Отовсюду выныривала нищета, словно хотела посмеяться над нами. Мне было жутко: неужели придётся жить в домах, наподобие этих?
Мимо нас то и дело проезжали лошади, запряжённые в гружённые повозки. Стараясь не быть затоптанными, мы шли по обочине. Но сюда выливали помои, и приходилось обходить зловонные лужи. Скоро в моём мозге пульсировала лишь одна мысль: «какой ужасный город».