Ночь в конце месяца
Шрифт:
мороза.
Я отыскал подснежники. Они тоже стояли прямо, недвижно, будто отлитые из зеленого
стекла. Я протянул руку, и от первого же прикосновения цветок тоненько зазвенел и
рассыпался.
Другой цветок мне удалось отломить целиком. Я поднес его ко рту и долго дышал,
стараясь оживить. Но едва он покрылся испариной, как завял, уронив лепестки.
Цветы эти уже нельзя было отогреть.
Не замечая стужи, я бродил по лесу, и под ногами у меня позванивали,
подснежники.
Алька больше не подходила ко мне. И в Жихарево стала бегать другой дорогой, чтоб не
показываться у нашей избы.
Потом у нее умерла мать. Альку забрали к себе родственники. Я думал, что в Жихарево,
но затем узнал, что нет. Альку увезли в город Будиславль.
От нас до него я насчитал сто восемьдесят шесть километров.
ПИКЕТ 200
Вечером, после работы, в палатку забежал прораб, поискал глазами — кто тут есть? — и
увидел Женю.
—Кузьмина! — сказал он умоляюще.—Слушай, будь человеком, а? ..
И, не давая опомниться, начал говорить, что двухсотый пикет кончили бетонировать,
бетон стынет, а печку топить некому, потому что две истопницы укатили в Сатангуй сдавать
экзамены.
—Я бы послал другого, но ведь все измотались за день, уснут, к чертовой бабушке!—
сказал прораб и ради наглядности закрыл глаза.
Надо было ему ответить, что она, Женя, работала не меньше других, тоже измоталась за
день, у нее промокли ноги, до смерти хочется влезть под одеяло и согреться, уснуть... Но
Женя смутилась и прошептала:
—Хорошо, Пал Семеныч.
Прораб долго объяснял, что она должна делать, выдал на всякий случай коробок спичек,
показал, как зажечь сырые дрова, —Женя терпеливо слушала и кивала головой.
Она опять надела валенки, показавшиеся теперь очень тесными и тяжелыми, сунула в
карман кулек с печеньем — чтобы не скучать ночью — и, поеживаясь, вышла на улицу.
К вечеру сильно похолодало. Над палаточным городком висел морозный туман, сквозь
который еле различались макушки сосен. Люди попрятались, на тропинках было пусто, лишь
у гаража суетилось несколько шоферов: сливали воду из радиаторов. Над гаражом
поднимался плотный, будто накрахмаленный, пар. Даже смотреть на него было зябко.
Женя ссутулилась, пихнула кулачки в карманы ватника и скорей побежала к дороге. До
пикета 200, наверно, километра четыре, надо поспеть туда засветло.
Уже полгода она жила здесь, в тайге, а все не могла к ней привыкнуть. В палаточном
городке, хоть и расположился он на поляне, почти не страшно. А едва отойдешь подальше —
обступят вплотную деревья, закроют небо. И сразу будто в снег провалилась: станешь ниже
ростом, какой-то пришибленной, жалкой, даже кричать хочется... Слишком она большая,
тайга.
Вот и сейчас, на тесной лесной дороге, сделалось неуютно и одиноко. Тишина, мертво, —
словно и нет на земле ничего, кроме этих зеленоватых снегов, мохнатых заснувших сопок да
рыжей зари, которая медленно гаснет за стволами.
Поддавая ногой ледышку, Женя шла и старалась не глядеть по сторонам.
Минует год-другой, и где-то здесь, в этих местах, может — вот за той развилкой дороги,
вырастет в тайге новый поселок. Там у Жени будет свой дом.
Рядом с первой электролинией, которая строится сейчас, будет протянута вторая, куда
мощней. И строить ее будут уже не наспех, а основательно, с размахом: сначала раскинут
поселки для рабочих, проложат крепкие дороги, наладят связь, и только потом начнут
рубиться сквозь леса.
Женя останется работать на этой второй линии. Она сама не заметит, как приживется в
этих краях и полюбит здесь всё — и ясные, почти не умеющие хмуриться небеса, и недолгие
весны со звонкой водой и холодными, будто запотевшими, цветами, и даже самоё
молчаливую тайгу, в которой откроется наконец своя добрая, неброская красота.
А потом, когда пройдут уже не годы, а десятки лет, и настанет черед вспоминать о
молодости, Жене покажется, что вся ее жизнь, начиналась именно здесь, на этой стройке, —
вот с этих палаток на поляне и с первых мачт, поставленных на трассе.
А может, она запомнит еще точней, и когда-нибудь скажет себе, что все началось вот с
этого вечера, с пикета 200 и с маленького задания, которое надо было выполнить. Впереди
зафырчал с подвывом хриплый мотор, показались мохнатые снопы света. Бетонщики
возвращались домой с трассы.
Другая девчонка на месте Жени выскочила бы навстречу, остановила машину,
расспросила бы — что там на пикете? Но Женя сошла с дороги в кусты и молча проводила
взглядом грузовик.
В кузове, обнявшись — чтоб меньше качало,— стояли в заляпанных ватниках ребята,
назло холоду и усталости орали песню. Кто сидит за баранкой, Женя не разглядела. Как раз
потому, что хотелось разглядеть...
Мальчишки тоже не заметили Женю. Переваливаясь, обдирая бортами кусты, грузовик
ушел, скрылся в сумерках. Недолго слышалась и песня, — эхо в тайге отозвалось
приглушенно, потом еще слабей, и смолкло.
Вздохнув, Женя опять пошла по дороге.