Ночь в конце месяца
Шрифт:
Наверно, от этого она так боялась растерять свои старые привычки. В школе она
повязывала волосы ленточкой — между прочем, это нравилось Леше, — и теперь, как бы ни
уставала, делала такую же прическу. Ленточка выцвела, обтрепалась, но Женя все равно
стирала ее через день и закатывала в бумажку, чтобы за ночь выгладилась.
Все подруги давно научились носить портянки, а Женя по-прежнему надевала чулки, хотя
они ужасно протирались в резиновых сапогах и приходилось штопку накладывать на штопку.
Она жаловалась, что не может привыкнуть к шумной столовке, тряским грузовикам,
развозившим строителей на пикеты, к таежным болотам, злоедучему гнусу, от которого
разносило носы и щеки...
Девчонки стали неузнаваемы. Даже лучшая подруга Идка Лепехина, которая в школе
была такой же тихоней, как Женя, совсем переменилась. Ходила теперь в шароварах, как
солдат, ругалась отчаянно, за один присест могла съесть кирпич хлеба и банку сгущенного
молока.
А Женя чувствовала, что остается прежней, — даже смотрела вокруг удивленно. Когда
неслышно входила в палатку в своем чистеньком ватнике, с розовой лентой на волосах,
казалась среди подруг чужой и нездешней.
Леша отвечал, что как раз это и хорошо, пусть Женя только надеется, не забывает
;будущей осенью он тоже приедет на стройку, и все опять пойдет, как в Нивенске... И Женя
надеялась. Она совсем не хотела забывать Лешу. И не виновата, что случилось иначе.
Миновало короткое лето, осенние дожди надымили в тайге, прибили гнус. Хрустнули
первые морозцы. Потом замело снегами, засыпало тайгу...
В это время и появился на участке человек, про которого Женя ничего не писала домой.
Дрова начали прогорать. В трубе затихла тяга, и стало слышно, как с мокрого брезента
падают капли. Потом снаружи донесся шорох, свист, низкий гул, — это под ветром
волновалась тайга.
Женя пошевелилась, разминая затекшую ногу, затем встала и полезла наверх. Надо
принести поленьев, — мальчишки затопить-то затопили, а дрова оставили где-то наверху.
В разгоряченное лицо плеснуло холодом. Мороз к ночи завертывал все сильней. Опустив
за собой брезент, Женя распрямилась.
Звездное небо стыло над черной тайгой. Не было видно, как раскачиваются ветви,—
деревья казались неподвижными, и от этого особенно грозно звучал их глухой шум.
Прозрачная, ледяная луна висела над головой. Ее свет был чист и далек, он словно не
достигал земли. И было страшно подумать, что если с тобой что-нибудь случится в эту ночь
— будешь ли утопать в снегу, заблудишься, начнешь замерзать, — эти деревья останутся по-
прежнему неподвижны, и так же спокойно будет сиять ледяная луна...
Женя вздрогнула и, притопывая ногами в сырых валенках, побежала вокруг пикета. Где
же мальчишки бросили дрова? На снегу пусто, отчего-то нет щепок и опилок... Она
торопливо осмотрела площадку, сунулась даже под края брезента, щупая руками...
Дров не было.
Наверно, мальчишки просто забыли их заготовить.
От растерянности Женя присела на снег, не замечая коченеющих пальцев. Что же это
такое? Ведь все пропало... В палаточный городок сбегать не успеешь: туда и обратно восемь
километров, да пока поднимешь ребят... Бетон замерзнет. Здесь, на просеке, валяются под
снегом стволы сосен и кедров, но у Жени под рукой ни пилы, ни топора...
Она не знала, что делать, и когда совсем, отчаялась — на дороге, за деревьями, вдруг
возник и запрыгал теплый лучик карманного фонаря. Чьи-то шаги приближались, уверенно
хрупая по снегу.
Женя обернулась и не сразу поняла, кто это.
Серега был одет в полушубок, воротник которого торчал выше головы, и высокие
валенки. Но грудь у него была нараспашку, руки без варежек, и казалось, что Серега влез в
полушубок нагишом.
Он осветил Женю фонариком и, с удовольствием глядя, как она жмурится, сказал словно
сквозь дым:
—Ну, которые тут без меня скучают?
От неловкости и смущения Женя даже
отвернуться не смогла, так и сидела на снегу с глупым лицом.
—И не радуется! — удивился Серега.— Вот жук-букашка... Стать смирно, когда с
начальством разговариваешь!
Он щелкнул фонариком, луч погас, у Жени в глазах на какой-то момент стало совсем
темно.
—Веди греться! — приказал Серега.—Меня в тепле держать положено.
Они влезли в котлован, Серега развалился перед печкой, со смаком закурил. Нос у него
блаженно сморщился:
—Люблю, когда ташкент...
Женя хотела и не решалась спросить — почему он оказался на пикете? Начальство
послало его, или случайно завернул, или... нарочно?
Серега поймал ее вопрошающий взгляд и объяснил простодушно:
—Танцы, понимаешь, сегодня отменили... Я было — к девкам в палатку, а они пол моют.
Выгнали меня: ступай, говорят, к Женьке в котлован, она первый раз дежурит, и ей одной
скушно... Вот я и пришел. Делать-то все равно нечего.
У Жени со щек сбежал румянец, глаза погрустнели. Хоть она и знала, что вряд ли Серега
пойдет на пикет только для того, чтобы ее увидеть, но все-таки надеялась на другой ответ. А