Ночь в конце месяца
Шрифт:
но мог и соврать. Не для выгоды, а просто так, ни с того ни с сего. Даже выглядел он по-
разному, то вдруг покажется красивым, а то — безобразным; никогда не встречала Женя
таких странных людей...
Она не задумывалась, как относится к Сереге. Только почему-то ни словом не
обмолвилась про него, когда писала домой. Колючий Серега будто не укладывался в эти
гладкие, обычные письма, — а может, она сама не хотела, чтоб уложился.
Все стало понятным
Женя работала на трассе; в этот день строителям солоно пришлось: попался очень
трудный пикет на крутом склоне горы.
К нему надо было спустить машины с жидким бетоном. Два самосвала попробовали
съехать вниз — и не смогли, сорвались. Шоферы едва успели выпрыгнуть; переворачиваясь,
круша деревца и кустарник, машины прогрохотали с откоса.
Третий шофер отказался ехать. А ждать было нельзя, — бетон в кузове застывал.
Тут среди рабочих появился Серега. Никто его не просил ехать, он сам взобрался на откос
и сел за баранку чужой машины.
—Куда ты, шалавый!.. — закричал шофер.—Ведь башку напрочь...
Серега засвистел беспечно и дал газ. На лице у него не отражалось ни страха, ни
волнения, — обычная дурашливая улыбочка. Он словно не понимал, насколько это опасно.
Легко, будто пританцовывая, машина пошла вниз. Она так накренилась, что бетонное
тесто выплескивалось через борт. Еще секунда — и опрокинется совсем...
У котлована все замерли. Женя зажмурила глаза, сердце у нее будто зажали в кулак, — не
вздохнуть... А когда открыла глаза, все было кончено. Самосвал стоял на краю котлована,
мальчишки сгружали бетон. Серега не обращал на них внимания и с топотом гонялся за
Идкой Лепехиной, отнимая у нее булку.
Не помня себя, на ослабевших ногах Женя пошла к нему, чтобы схватить за рукав, сказать
— разве так можно!.. Не смей больше, никогда не смей!..
И вдруг испугалась, потому что впервые осознала, как дорог и близок он сделался ей.
Сейчас она сидела с ним рядом, и это была такая радость — слышать его дыхание, видеть
лицо, освещенное теплым, красным светом, чувствовать его руку. . Она забыла обо всем и
ничего больше не желала — только бы эти минуты не кончились сразу. .
Серега тоже улыбнулся ей, подмигнул, потом глаза у него стали круглые и внимательные.
Неизвестно, что промелькнуло в его голове, но Серегина рука вдруг отвердела и надавила
Жене на плечи. Он быстро наклонился, обдавая запахом табака, — сдавил, стиснул...
Женя не успела отодвинуться, она не сразу сообразила. А когда поняла и рванулась,—
Серега уже опрокинул ее на брошенный возле печки полушубок. Видя, что она не дается, он
забормотал что-то и опять подмигнул.
И то, что все это было сделано так легко, просто — будто Серега потянулся выпить
ковшик воды, — было самым ужасным и невозможным. Женя задохнулась от одной этой
мысли, и забилась, закорчилась, отталкивая его руки.
Она уже слабела, и чувствовала — сейчас все оборвется, больше нет сил, нет
возможности... И вдруг, при взблеске догорающего пламени, близко над собой увидела лицо
Сереги.
Опять это был новый Серега, не такой, как прежде: перекошенный рот, стиснутые зубы, в
глазах что-то жесткое и вместе с тем — виноватое, умоляющее...
И, увидев это, она поняла, что Серега сам не верит, что сможет с ней совладать.
Он тоже понял, что она заметила это, и навалился сильней, выламывая ей руки.
Но было уже поздно. На какой-то миг Женя ощутила себя сильней, и теперь ничто не
заставило бы ее уступить... Она словно закаменела, не чувствовала боли, страха,— Серега
наконец не выдержали отпустил руки.
Оттолкнув его, она вскочила. Мысли мутились, черные полосы рябили перед глазами,
«дрянь... дрянь... дрянь!. .» — выговаривала она бессвязно. ..
—Ну чего ты? — утирая потный лоб, изумился Серега. —Укусил я тебя, что ли?
Вероятно, он на самом деле не понимал, из-за чего она так возмущается. Он был немного
сконфужен, растерян, но смотрел открыто, не отводя глаз...
—Какой же ты... какой... — Женю всю колотило, губы не слушались.
Серега невольно отодвинулся, подобрал под себя ноги.
—Взыскание наложу! — сказал он испуганно.
Женя шагнула к нему, наступила на что-то мягкое, хрустящее, — полушубок. Поддала его
валенком:
—Сейчас же... сейчас вон! Чтоб ни минуты!.. А то — не знаю что сделаю!..
Серега послушно встал, и, путаясь, не попадая в рукава, начал одеваться. От нетерпения
Женя подпихивала его кулачком в спину:
—Да скорей же!!
Он торопливо начал оправдываться, говорить, что не хотел ничего плохого, что все
получилось нечаянно; Женя слушала эти слова, они казались ей гнусными, лживыми,— и
хотя она сознавала, что других слов у Сереги нет и не может быть, злилась еще сильней.
— Вон!
Серега обалдело оглянулся и полез из котлована.
Сидя возле темной, остывающей печки, Женя поплакала. Теперь уже не от обиды и
злости, а просто потому, что возникла внутри какая-то пустота, и не хотелось думать и что-то
делать.
Она опять услышала, как срываются с брезента капли; были они сейчас редкими,