Ночь в конце месяца
Шрифт:
Серега бухнул, как всегда, не подумав, и даже не попытался скрыть, что ему все равно, куда
идти.
Впрочем, пускай... Как бы там ни было, а Серега пришел, он, конечно, не откажется
помочь, позовет ребят, и они достанут дрова. Все обойдется. Только пускай сначала побудет в
тепле, поговорит с ней чуточку.
— Лезь поближе, — сказал Серега.—Разрешаю садиться.
Он обнял Женю за плечи, и она не сбросила руку, лишь улыбнулась ему испуганно.
Серега приехал на стройку прямо из армии. Вернее — не приехал, а попал случайно: по
пути домой задержался на участке, загостил у знакомых ребят, да так и остался. Он был
шофером, и его приняли сразу.
Через неделю он стал своим человеком, завел дружбу не только с ребятами, но и с
девчонками. Заявлялся вечером в женскую палатку, с порога кричал:
— Девки, смирна!.. — и лез обниматься.
Девчонки пищали, били его подушками, дергали за рыжий чуб, — светопреставление
начиналось в палатке...
Не то чтобы Сереге хотелось лапаться, не то чтобы среди всех он себе выбирал зазнобу,
— нет. Просто характер был у него легкий, дурашливый, и нравились ему вот такие шуточки.
И девчата понимали это и на Серегу не обижались.
Толстая Идка Лепехина держала себя с мужским полом сурово, только тронь — могла
кулаком свистнуть... А при Сереге расплывалась: «Миленький, родименький!»— сама его
тискала, как младенца. В голову не приходило — принимать Серегу всерьез.
На работу девчонки сами старались попасть вместе с ним. И скучно не будет, и помочь
Серега всегда готов. Только попроси— хоть целую смену за тебя отработает.
Машину он водил лихо. По страшной таежной дороге, где, казалось, и ползком-то не
проберешься, кружил как черт, только сосны, жужжа, проносились впритирку к бортам...
Но сначала Женя не замечала его. Глядела, как на пустое место, пока не столкнулась на
танцах.
По вечерам в красном уголке строителей— самой большой палатке — подметали пол и
растапливали круглую печь, сделанную из железной бочки. Серега садился возле нее с
аккордеоном на коленях. Упрашивать его не надо было: играл подряд хоть до рассвета, от
удовольствия тряс головой.
Танцевал он с кем попадется. Раза два приглашал Женю, — не спрашивая, не ожидая
согласия, хватал и тащил на середину.
Женя запиналась от неловкости, у нее щипало глаза, она не слышала ни музыки, ни того,
что он говорил, и только чувствовала, что когда кружились возле печки, то становилось
жарко, а в другом углу обдавало холодом. ..
—Смирна! — кричал Серега после танца.— Объявляю благодарность.
Девчонки, подружки Жени, прибегали на танцы в нейлоновых кофточках без рукавов и
лакированных туфлях. В красном уголке температура была еще терпимой, но когда потом
начинались провожания и разговоры под луной, то девчоночья любовь испытывалась на
смертельной стуже. От сердечных объяснений где-нибудь у сугроба девчонка не краснела,
как полагается в таких случаях, а делалась густо-синей и так стучала зубами, что щеки
тряслись.
Однажды Серега решил проводить Женю. Всех девчонок уже разобрали, даже Идку
Лепехину взял под ручку какой-то хмурый монтажник, смахивавший на дятла; Серега
повертел головой и кивнул Жене:
—Ну, пошли, что ли?
Она стала отказываться. Серега слушал пораженный, потом сказал:
—Взыскание наложу!
Он не понимал, зачем надо отказываться.
В тот вечер было особенно студено, Женя скоро замерзла, а Серега все водил ее вокруг
палаток и рассказывал байки. Она знала их почти наизусть — и про то,
как Серегина машина завязла в болоте и ее вытаскивали четыре трактора, которые после
сами завязли; и про то, что на соседнем участке Серега видел ручного медведя, помогающего
строителям раскатывать провода, и про то, как Серега заснул за баранкой, а машина сама
привезла его в деревню... Эти байки Серега выкладывал всем подряд, но каждый раз — с
таким увлечением, что жалко было оборвать.
Потом Серега заметил, что Женя совсем закоченела, скинул с себя зеленый военный
бушлат:
—Чего ж ты молчишь? Надевай...
Он остался в гимнастерке, но продолжал кружить между сугробов и рассказывать, и
только заикался от холода.
—Целоваться не будешь? — спросил он, когда Женя наконец не вытерпела и собралась
восвояси. — Нет? Ну и бог с тобой, сиди голодная...
Уже войдя в палатку. Женя вспомнила, что не вернула зеленый бушлат. Серега так и
отправился домой в гимнастерке, — просто не обратил внимания...
Она усмехнулась: вот шалапутный! — и отчего-то долго вспоминала выражение его лица;
оно было какое-то изменчивое, ускользало... А уже засыпая, вдруг пожалела, что Серега так
легко отказался от мысли ее поцеловать.
Затем она стала все чаше приглядываться к нему; заметила в нем и хорошее и плохое.
Они странно переплетались между собой, и невозможно было точно определить, что же за
человек Серега.
Он был добрый, — мог отдать последние деньги, сапоги, шапку, потом забывал об этом и
носил неизвестно чью одежду. Но был он и злым, — иногда так шутил, что насмерть обижал
человека. И как будто не сознавал этого, смотрел на всех невинными глазами... Был честным,